— Вы… серьезно?..

— Еще как серьезно. Завтра получите официальное извещение.

Сондерс на некоторое время утратил дар речи. В том словарном запасе, которым он владел, не было слов, подходящих для такой ситуации.

— Пятьдесят тысяч фунтов, — повторил мистер Мабл все еще без выражения, но уже собирая силы для выполнения следующей задачи. — Давайте высчитаем мою часть.

Он с изумлением обнаружил, что Сондерс и не думает упираться. А ведь он мог бы все себе заграбастать: никаких доказательств у Мабла не было. Однако опасения Мабла, как оказалось, были напрасными: их легко уравновесили некоторые черты характера Сондерса. Прежде всего, Сондерс был человеком чести. Во-вторых, его настолько оглушила свалившаяся на него ни за что ни про что сумма, что ему и в голову не пришла коварная мысль не поделиться с человеком, который это ему устроил. И в-третьих, Сондерс был букмекером и привык выкладывать немалые суммы на операции, о которых ничего не ведает ни один закон Соединенного Королевства…

— О’кей, — сказал Сондерс. — Какая, вы говорите, точная сумма?

— Пятьдесят тысяч триста двадцать девять фунтов и сколько-то шиллингов.

Сондерс торопливо считал. Мабл давно это сделал в уме.

— Округляем вашу долю, и получается: двадцать семь тысяч шестьсот восемьдесят один фунт. Да, и еще шестьдесят, которые вы мне давали. Моя часть — двадцать две тысячи. Неплохой гонорар за три телефонных звонка.

Сондерс пытался держаться непринужденно в присутствии этого чародея, который способен из воздуха, из ничего добыть десятки тысяч фунтов стерлингов. Но непринужденность не получалась: очень уж распирали его удивление и любопытство.

— Когда деньги поступят на счет? — поинтересовался он.

— Не позже чем через неделю. Может, и завтра, но вряд ли. Банк вам сообщит.

— О’кей. Тогда я пришлю вам чек. У вас результат такой же? — Сондерс изо всех сил старался держаться как истинный бизнесмен, хотя в жизни не подписал чека на сумму более пятисот фунтов, причем сумма эта долго потом являлась ему в дурных снах.

— Тогда все в порядке. — Мистер Мабл встал.

Мистера Сондерса вдруг прорвало:

— О, да сядьте же, старина!.. И расскажите наконец, как вы это сделали!.. Нет, давайте спустимся и отметим это как следует. Устроим небольшой загул, а? Ну, идет?..

Но мистер Мабл отмел все предложения, хотя при одном упоминании о выпивке у него засосало под ложечкой.

— Нет, — сказал он. — Мне надо домой.

И ушел. Даже став владельцем двадцати семи тысяч фунтов стерлингов, мистер Мабл не позволил бы себе провести вечер не в убогой, полутемной гостиной с окном, выходящим в сад, а еще где-то… Ибо там в любой момент может появиться какой-нибудь бродяга… или бездомная собачонка, из тех, что любят рыть землю…

Как-то вечером, спустя несколько дней, мистер Мабл явился домой более легкой, чем обычно, походкой и с более легким, чем всегда, сердцем. Даже если ты все время живешь в тени виселицы, все равно у тебя невольно кружится голова, если ты только что положил на особый счет, открытый в новом банке, сумму в двадцать семь с хвостиком тысяч фунтов стерлингов, и директор банка, подобострастно улыбаясь, поздравлял тебя и желал дальнейших успехов, и вы с ним серьезно и вдумчиво обсудили условия вклада, и ты решил, что лучше всего вложить все деньги в ценные бумаги — за исключением тысячи фунтов, которые пойдут на выкуп в собственность дома 53 по Малькольм-роуд. Но даже за вычетом этой суммы тебе будет идти солидный годовой доход — тысяча двести фунтов; правда, немалый кусок из этой суммы — как сокрушенно заметил директор — съест подоходный налог.

Мистер Мабл небрежным, необычным для него движением кинул свой котелок на вешалку и, только что не пританцовывая, прошел в столовую, где застал всю семью в сборе. Энни и дети пили чай.

— Ты сегодня так рано, Уилл, — сказала миссис Мабл, без тени недовольства вскочив со стула, чтобы приготовить мужу поесть.

— Рано, это уж точно… точно, — откликнулся мистер Мабл и весело плюхнулся в кресло, стоящее возле камина.

Странно, но его нисколько не раздражало, что Энни всегда говорит только очевидные вещи. Семнадцать лет назад, когда он, без всякого пыла, ухаживал за будущей своей женой, больше всего, пожалуй, его привлекало в ней то, что ему не нужно было ломать голову, как ее развлечь… И все же сейчас он не без удовольствия представил себе, как сообщит ей нечто, что удивит ее и пробудит в ней самый живой интерес; эту сцену он предвкушал уже несколько дней.

— Какие новости в школе, Джон? — спросил он. Прежде чем ответить, Джон спокойно допил свой чай. Такая была у него манера.

— Все нормально, — сказал он наконец. Ни за что на свете он не стал бы употреблять три слова там, где можно было обойтись двумя.

Мистер Мабл заранее знал, что существенной информации ему из Джона не вытянуть. Но его это не смущало: он был уверен, что следующие слова вызовут у сына неординарную реакцию.

— В конце полугодия заберешь из школы документы, — произнес он.

Джон с легким стуком поставил чашку на блюдце и уставился на отца.

— Вот как?

Опять два слова!.. Это начинало раздражать мистера Мабла.

— Да, вот так. Со следующего полугодия запишу тебя в колледж.

Мистер Мабл был разочарован: Джон молчал. Откуда Маблу было знать, что сын слишком потрясен, чтобы выразить свои чувства словами?.. За четыре года, которые он провел в школе, он свыкся с ней, даже полюбил ее — и с радостью ждал последнего выпускного года, вернее — тех маленьких привилегий, которыми пользуются выпускники. И вот эту радость у него бесцеремонно отбирают. И посылают его доучиваться в колледж. Сайднэм был колледжем открытого типа (и относился ко второму разряду, хотя Джона в его возрасте такие тонкие различия совсем не смущали), и среднюю школу, где учился Джон, даже упоминать было невозможно рядом с этим аристократическим заведением, воспитанники которого носились на мотоциклах и высоко задирали нос.

Для молчаливого, но обладающего чувствительным сердцем Джона именно тут таилось самое неприятное. Перейдя в Сайднэм-колледж, он оторвется от друзей, которых приобрел за четыре долгих года. Он станет презирать Мэнтона, Прайса и маленького Джонса с его криво сидящими очками. Разумеется, этого ему очень не хотелось, но ведь именно этого, как он предвидел, от него будут ждать. На какой-то момент Джон очень ясно увидел, что ему предстоит. В колледже на него будут смотреть как на существо второго сорта — и соответственно обращаться с ним, а ребята из старой школы инстинктивно начнут относиться к нему враждебно. Короче говоря, он надолго окажется в подвешенном состоянии.

— Ответь же, наконец! — досадливо сказал мистер Мабл. — Сидишь тут как пенек с глазами.

— Спасибо, папа, — ответил Джон, опустив в тарелку взгляд.

— Обязательно тебе надо все испортить, парень. — Мистер Мабл уже не мог успокоиться. — Можно подумать, тебе вовсе не хочется туда переходить. В лучший открытый колледж Англии! И еще, — мистер Мабл пустил в ход самую соблазнительную приманку, — если будешь хорошо учиться и достойно себя вести, то можно будет поговорить и о мотоцикле, которым ты в прошлый раз так восхищался.

Но все его старания были напрасны. Джону даже мотоцикл не был нужен, если для этого приходится переходить в колледж. Заговори отец про мотоцикл сначала, Джон и колледж воспринял бы по-другому. А так… Он снова пробормотал «спасибо», гоняя крошки по скатерти. Мистер Мабл махнул рукой и повернулся к своей любимице Винни.

— Ну а ты что скажешь, принцесса? — произнес он с потугой на нежность, и это было так непривычно, что произвело прямо противоположный эффект. — Тебе чего бы хотелось больше всего?

Вопрос этот явно не подходил для того, чтобы вот так, неожиданно обрушить его на четырнадцатилетнюю девочку, даже если ей и должно было вот-вот стукнуть пятнадцать. Винни надолго задумалась, теребя край платья, потом подняла взгляд и испугалась, обнаружив, что все в комнате смотрят на нее. Торопливо перебрав разные варианты ответа, она в конце концов решила назвать то, чему больше всего завидовала, глядя на больших девочек.