– Ни фига себе! - Глядя на умильного пушистого то ли котенка, то ли тигренка, я никак не могла поверить в рассказанные страшилки.- Ну раз так, то топай самостоятельно на своих четырех лапах. Но если что случится, пеняй на себя, я тебя предупреждала.- Теперь уже я с обидой посмотрела на свое четвероногое, вернее четырехлапое, приобретение. Видимо, поняв мои терзания и желая меня утешить, Прошка подошел и, совсем как настоящий земной кот, потерся о мои ноги и, кажется, даже замурлыкал. Было чертовски приятно, как будто кто-то сильный и надежный погладил по голове и заверил, что все будет хорошо. Ничего себе внушеньице, интересно, какие еще скрытые таланты проявятся у него в ближайшее время?

– Ну вы идете или так и будете обниматься друг с другом до вечера? Тогда я пошел за хворостом для костра?

– Ладно, идем уже.- Я ласково потрепала своего пушистика за ушком и указала рукой на Дакка. - Ориентируйся на него и далеко не отбегай, а то я буду волноваться.

Согласно мявкнув напоследок, Прошка плавно nepeтек как ртуть в сторону Дакка и как бы испарился в кустах. Ни одна травинка не шелохнулась, и, как я ни прислушивалась, никаких посторонних звуков, свидетельствующих о пробегающем по лесу звере, услышать мне не удалось. По-моему, даже птицы продолжали там же безмятежно петь, хотя при приближении Дакка, который умел ходить практически бесшумно, все-таки замолкали.

Тверда была твоя рука, и сердца жар в груди,

Но предъявила жизнь права, и вот ты на цепи.

– А ну, подойди-ка сюда! Да, ты, ты, тебе говорю, оборванец. Ты чего там трешься, давно плетей не получал?

Толстый торговец с отвисшими щеками стоял, широко расставив ноги и грозно поигрывая плетью. Его мясистые губы были плотно сжаты, а густые, кустистые брови сдвинуты к переносице, что, вероятнее всего, должно было обозначать необьгчайную грозность и свирепость их хозяина. Его слова были обращены к молодому, худощавому парню, явно не совсем человеческой расы. О чем свидетельствовали его несколько заостренные уши и большие глаза с вертикальным зрачком, широко расставленные и сильно зауженные к вискам. Молодой человек находился в не самом лучшем состоянии, судя по выпирающим ребрам и разного цвета и размера синякам и ссадинам, в изобилии покрывающим его худой, жилистый торс. Его социальный статус также оставлял желать лучшего, так как старый, потертый металлический ошейник с высеченными на нем рунами, широкой полосой окаймлявший шею, ясно заявлял всем, что это - раб. Однако взгляд, исподлобья брошенный на оскорблявшего его богатого торговца, также ясно говорил о том, что, несмотря на свое незавидное положение, этот человек не сломлен духом, а гордая осанка и высоко поднятая голова просто подталкивали к мысли о не совсем простом происхождении.

– Ты что, раб, совсем свое место не знаешь? Так я тебя научу, как уважать и преклоняться перед хозяевами жизни! - Плеть пропорола воздух и, на миг обняв плечи раба, оставила красную полосу на его груди.

Не проронив ни слова, тот ненавидяще посмотрел на громко захохотавшего толстяка. Решив, что это неплохое развлечение, торговец пошире расставил ноги для упора и, размахнувшись, повторно отправил свою плеть в полет. На сей раз его целью было сбить молодого человека с ног и, вываляв его в пыли, полностью насладиться своим превосходством и силой. Однако, когда, казалось, плеть вот-вот захлестнет ноги раба и сделает его беспомощным, тот сделал неуловимо быстрое движение в сторону и оказался рядом с опешившим толстяком. Плеть незаметно перекочевала из холеных рук, унизанных перстнями, в руки раба с мозолями и обломанными ногтями. Правда, и там она пробыла недолго, так как молодой человек легко, как тростинку, переломил пополам толстую рукоять, обвитую дорогой кожей, и закинул получившиеся обломки на крышу сарая.

Крик, раздавшийся вслед за этим, заставил выскочить из стоявшего рядом двухэтажного дома, являвшегося постоялым двором, всех посетителей, находившихся в нем на этот момент. Раскрасневшийся толстяк, почувствовав себя значительно увереннее в окружении большого скопления народа, постарался реабилитироваться и с пафосом, тыча толстым пальцем в молодого человека, начал свою обличительную речь:

– Этот мерзкий раб, это отродье человечества, посмел поднять на МЕНЯ руку! Кроме того, он нанес мне материальный ущерб, а по законам нашей страны подобное карается смертной казнью! Прошу всех засвидетельствовать этот факт и помочь мне в немедленном исполнении приговора.

Пока торговец распинался, периодически закатывая глаза и хмуря брови, кто-то из доброхотов сбегал за лестницей и, приставив ее к крыше сарая, быстро достал обломки злополучного кнута, кои и были торжественно представлены на обозрение всем желающим.

Среди толпы выделялся своим ростом и шириной плеч один человек, чей статус было достаточно трудно определить, и ближе всего, пожалуй, ему подходило бы определение «воин», если бы не манера держаться, показывающая любому наблюдательному человеку не совсем свойственные этому сословию независимость, благосостояние и даже некоторое высокомерие. Все его облачение составляли добротные кожаные штаны, заправленные в высокие темные сапоги, отливающие на солнце чешуей змеи, и такой же жилет, надетый поверх черной рубахи со стоячим воротником и низким вырезом на груди. В принципе обычное одеяние воина, если бы не качество этой одежды и не массивная золотая цепь, просвечивающая в вороте рубахи. Далеко не каждый мог позволить себе пошить подобный костюм из такой кожи, им бы просто не хватило средств на это. Услыхав вначале, из-за чего поднялся весь сыр-бор, воин с досадой сплюнул в пыль и развернулся, намереваясь вернуться обратно в дом, но тут его взгляд задержался на рукоятке кнута, вернее, на его обломках, которые торжественно стали переходить из рук в руки для подтверждения рассказа толстого торговца. Заинтересовавшись, этот воин решил остаться и понаблюдать за развитием дальнейших событий. А в это время охочие до развлечений подвыпившие постояльцы уже активно обсуждали разные варианты казни строптивого раба. Кто-то тащил веревку, предлагая вздернуть его прямо здесь, на самом высоком дереве, кто-то предлагал содрать штаны и запороть кнутом, да так, чтобы кожа лохмотьями летела в разные стороны, а кому-то и этого было мало, хотелось чего-то посерьезней и чтоб побольше крови. Тут появился хозяин постоялого двора и, быстро уяснив, в чем дело, категорически воспротивился проведению экзекуции. Но не нужно думать, будто его охватил приступ человеколюбия. Нет, это был чистый расчет и боязнь потери вложенных денег. Просто раб был его собственностью, и, хоть и достался ему практически задаром, терять даже такое никчемное имущество хозяину постоялого двора не хотелось. Но тут уж, как говорится, нашла коса на камень. Толстый торговец также не намеревался спускать все на тормозах, да и разогретая спиртным толпа горячо его поддерживала, требуя крови и зрелищ.

– За своеволие раба отвечает его хозяин. А знаете ли вы, любезнейший, сколько стоит поломанный вашим рабом кнут? Между прочим, это кнут хазремскои выделки и он был абсолютно новый. Готовы ли вы покрыть ущерб за сломанный кнут и внести дополнительную компенсацию за мои моральные и физические страдания? - Торговец облизнул языком свои губы, подсчитывая в уме, сколько он может содрать с хозяина раба, и, судя по его хитро прищуренным глазам, сумма выходила немалая.

Все то время, пока шло обсуждение дальнейшей судьбы раба, этот молодой человек стоял спокойно, даже не делая попыток что-то объяснить или вымолить пощаду. Его взгляд отрешенно скользил по лицам окружающих людей, не задерживаясь ни на ком. Вряд ли он вообще кого-либо видел, давно заклеймив их всех и поставив себя выше всей этой галдящей толпы своим спокойствием и невозмутимостью.

Хозяин раба, окинув оценивающим взглядом свою собственность и внимательно вглядевшись в разошедшегося торговца, что-то подсчитал про себя и, вынеся вердикт не в пользу раба, только махнул рукой: