— Олежка, больно? — спрашиваю.

Воспитательница ждёт ответа малыша, поглядывая на него с мягким укором.

— Не-е-е, — заверяет мальчик.

Антонина Валерьяновна уводит «космонавта» к медсестре. Вскоре он возвращается, весь изрисованный зелёнкой. Теперь его мордашка напоминает пятнистое яйцо чибиса.

— Олежка, а что мы скажем твоей маме? — спрашивает воспитательница.

Малыш опускает глаза. Мамы своей он, видимо, побаивается.

— Вам тоже попадёт, — отвечает он. — Она вам задаст…

Хитрит? Запугивает? Позже узнаю, что угроза имела основание: на днях доярка Мария Фёдоровна Голобородько учинила Антонине Валерьяновне в присутствии Олежки скандал за то, что другой мальчик оторвал хлястик от его новой курточки.

Олежка сознательнее мамы. Он ни в чём не упрекает воспитательницу, стыдится своего поступка: глаза затуманиваются печалью. Вот-вот из них хлынут слёзы раскаяния.

— Такие-то дела, товарищ Голобородько, — сочувствую ему.

И вдруг… резкий поворот, крик: «Землетрясение!» Олежка обрушивает всю свою неукротимую энергию на только что возведённый песочный город.

Ребятишки ревмя ревут. Они кулаками, ногами защищают своё любимое детище, а Олежку унять не удаётся. Он продолжает разрушать то, что сделали другие.

— Дельфи-и-ин!

Мальчик ударяет ногой в пластмассовую игрушку. Хруст — и дельфин с проломленным черепом лежит среди разбросанных «Москвичей», «Волг», самосвалов.

— Что ты натворил?!

Озорника наконец утихомирили, и он заплакал. Пристыжённый, обмякший. Гляжу на него и невольно сравниваю с проколотой камерой футбольного мяча.

— А простят?

— Ладно, — берёт его за руку Маринка. — У меня дома тоже есть дельфин, принесу, — добавляет она.

— Откуда у Олежки такие задатки? — спрашиваю Антонину Валерьяновну, когда дети укладываются спать.

— В отца весь, — объясняет его мать, Мария Фёдоровна. — Неугомонный, нервный, разойдётся — всё, что попадётся под руки, бьёт. Посуду, стулья…

«Ах, да! — соглашаюсь. — О Максиме Голобородько кто-то из сулумиевцев сказал: «Это слон в посудной лавке».

— И тем не менее будь в моей группе все такие, как Олежка, я была б довольна, — замечает спокойным голосом Антонина Валерьяновна.

— Ну да! Недоставало…

— Правда, правда. Я серьёзно.

Один характер или тридцать четыре… Как быть с Леночкой, привыкшей к тому, чтобы её кормили из ложечки? Что делать с замкнутым и всегда насупленным Витей? Попробуй узнать, что у него на уме…

— У вас собрались самые трудные дети.

— Да что вы! — восклицает Демченко. — Прекрасные дети. Чем, скажите, плох Голобородько? — заливается она смехом. — Смышлёный, развитой, большой фантазёр. Когда подрастёт, эта неуёмная энергия пойдёт ему на пользу. Сомневаетесь?

— Теперь ничуть, — отвечаю. — Вам, Антонина Валерьяновна, нельзя не верить, — подбадриваю её, хотя она в этом не очень нуждается.

— Гал-ка-а, куда пилу дела-а? — кричит Руслан, растягивая слова.

— Пои-щи, най-дешь, — отвечаю в тон.

— Ищу-у, не-ет…

— Вот уж не ве-рю-ю. — А Марье Демьяновне, собеседнице моей, когда Руслан умолкает, вполголоса объясняю. — Настаивает, чтобы непременно сегодня распилили дрова. Завтра, говорит, мы уже будем по горло заняты.

— Значит, хозяин, — улыбается она. — Знаете, мальчик прямо-таки на глазах меняется: внимательный, послушный.

— Ну да, — смеюсь. — До этого ещё далеко.

— Почему же?.. — Женщина останавливается на полуслове. — Директор…

Да, Павел Власович. Он спускается с крылечка своего дома, и Марья Демьяновна, Герои Социалистического Труда, известная трактористка страны, поправляет косынку, не знает, куда руки деть.

— Здравствуйте, Павел Власович, — произносим с Марьей Демьяновной одновременно, словно кто-то взмахнул дирижёрской палочкой.

— Здравствуйте, — отвечает Суходол. — Завтра придёшь, Мария, — первый урок.

— Обязательно, Павел Власович.

— Хорошо. Будем рады.

Паше внимание приковано к удаляющейся фигуре. Директор идёт по селу! Одет по-праздничному, при всех орденах и медалях — завтра начинается учебный год!

Представительная осанка у директора нашей школы. И походка — красивая, лёгкая. А он далеко не молод, к тому же болен. Много лет живёт здесь Суходол. Ещё старую школу воздвигал. И строил он её с учётом роста контингента учащихся в будущем. И… ошибся: будущее в Сулумиевку пришло куда раньше. Теперь новая забота — комсомольско-пионерская стройка.

Со стороны центральной усадьбы бежит, окутанный бурым облаком пыли, грузовик и неожиданно останавливается. Кто это? А, Василь Сытник! Заметил издали директора, затормозил. Павел Власович снимает шляпу, помахивает ею.

— Интересно, отец Василя продолжает прикладываться к «жидкому топливу»?

— Перестал, — смеётся Марья Демьяновна. — Варвара Никифоровна припугнула, что уйдёт. Да и Павел Власович пристыдил. Деваться некуда — бросил.

Василь Сытник — тоже бывший ученик сулумиевской школы. Как комбайнёр Захар Дмитриевич Любченко, как Марья Довгаль и многие. Они остались в родном селе после окончания школы, вступили в колхоз и продолжают учиться заочно. Умным машинам нужны технически грамотные специалисты. А готовить их к этому начинаем мы, школа.

Сейчас у нас «школьное солнцестояние». Канун нового учебного года. Кроме того, уточняются данные, сколько десятиклассников принято и вузы, сколько не принято.

Шесть из восемнадцати, сдавших вступительные экзамены, не прошли по конкурсу. Два парня, четыре девушки. Хлопцы уйдут на действительную, а девчата? Осядут в городе, где «все удобства», или вернутся домой, чтобы стать свекловодами, доярками, трактористками?

Саша Довгаль, дочь Марьи Демьяновны, была в нашей, школе одной из самых успевающих учениц, но не прошла по конкурсу в медицинский институт. Удручённая печальной вестью мать перед тем, как ответить на письмо Саши, пришла посоветоваться со мной, как быть: девушка решила устроиться на завод и поступить на заочный.

Марья Демьяновна понимает: и городу нужны рабочие руки, да и жить Саше есть где — у дяди Сергея, старшего брата отца, директора научно-исследовательского института. Одно поражает прославленную трактористку: разве, работая в колхозе, нельзя учиться заочно, как учатся многие другие сулумиевцы? К примеру, взять хотя бы её, Марью Демьяновну… Она, уже будучи матерью двух детей, а, кроме того, на плечах — тракторная бригада, общественная работа, могла закончить сельскохозяйственную академию, а Саша выдумывает всякие причины…

Трактористка, глубоко вздохнув, сокрушённо произносит:

— Чего ей только не хватает! Саша, сидя дома, видит, как стартует космический корабль, перед ней выступают знаменитости — артисты, академики…

Слушаю Марью Демьяновну и слежу за Павлом Власовичем. К председателю нашему направляется. Невольно вспоминается совещание при директоре, на котором были председатель нашего колхоза Семён Андронович Довбыш и все члены правления.

Сначала разговор шёл спокойно, сошлись на том, что планы колхоза, его будущие успехи связаны с тем, к какому делу устремятся молодые силы, выпускники нашей школы. Потом скрестились шпаги.

Одна сторона, педагоги, доказывали, что только передовой техникой и высоким доверием, то есть сложными ответственными заданиями, можно заинтересовать молодёжь. Человек теперь стоит выше сытости, на жизнь смотрит по-иному. Вина колхоза, если девушка или юноша, решив остаться в селе, всё же уезжает, не найдя себе дела по душе. Другая сторона — председатель, некоторые члены правления обвиняли школу, дескать, мы не умеем привить детям любовь к земле.

— Семён Андронович, — обращается Суходол к Довбышу. — Поглядите, с каким рвением трудятся ребята в ученической бригаде, как они сияют, когда в бункере кипит зерно, ими выращенное!

Эти слова — истинная правда. За нашей школьной производственной закреплено учебно-опытное поле площадью в пятьдесят гектаров, с которого ежегодно снимают самый высокий урожай в районе, а иногда и в области. В опытническую работу вовлечены практически все школьники с первого класса по десятый.