Апостол Павел пишет: «Притом знаем, что любящим Бога, призванным по Его изволению, всё содействует ко благу» (Рим 8:28), и чуть ниже добавляет, что в это «всё» входят, в частности, «скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч» (Рим 8:35). Во всех трех описанных мною случаях с моими знакомыми я вижу спасительный Божий Промысел. Никто из этих людей не пожелал бы себе таких трагедий. Но никто из них и не обвинил Бога: все они были уверены, что через такие вот крайне тяжелые обстоятельства Он действует в их жизни.

Писательница Фланнери О'Коннор, страдавшая от волчанки[42], умерла в тридцать девять лет. Как–то она поделилась с подругой: «Я не была нигде, кроме болезни. В каком–то смысле болезнь — это место, причем способное научить большему, чем долгая поездка в Европу. Правда, в болезни не бывает компании, ведь туда невозможно никого с собой взять». А дальше идет фраза, которая поражает тех, кто знает, как сильно мучилась О'Коннор: «Хорошо, когда перед смертью человеку дается недуг. Я даже думаю, что те, кому он не был дарован, лишены одной из Божьих милостей». А к своему успеху писательница относится очень настороженно: по ее мнению, он ведет к одиночеству, рождает тщеславие и отвлекает от настоящей работы, которой как раз и обязан своим появлением.

По сравнению с Фланнери О'Коннор я, можно сказать, и не страдал. Детские переживания больше касались души, а не тела — смерть отца от полиомиелита, последующая бедность семьи, недовольство прихожанами нашей церкви, которым следовало бы лучше понимать наше положение, а еще стыд, отчуждение и подростковый комплекс неполноценности. Нынче я встречаю ребят и девочек, которые живо напоминают мне меня тогдашнего: застенчивые, неприспособленные к жизни среди людей, неуклюжие, едва ли не презирающие себя. Бедные дети, они живут в мире, который славит красоту, силу, уверенность и непрерывный успех. Если они и молятся, то, наверное, о том, чтобы быть похожими на моделей из гламурных журналов или звезд спорта и кинематографа. Но даже на самые искренние из таких молитв Бог вряд ли ответит так, как того страстно желают эти подростки.

Ах, если бы они только поняли (да и мне самому такое понимание не помешало бы), сколь по–иному видит нашу планету Бог! Намек на Божий взгляд можно найти в пестрой компании, которую водил за Собой Иисус: сборщики податей, рыбаки, женщины с сомнительной репутацией, прокаженные, нечистые, полукровки. Вспомним и слова апостола Павла: «Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1 Кор 1:26–29). Бог не поручал нам устранить из мира всякое зло и ликвидировать последствия грехопадения: мы призваны к покаянию, которое дает Ему возможность избавить нас от греха и обратить зло во благо.

Размышляя о своих детских комплексах, особенно о тяжелом религиозном наследии, поэтесса Кэтлин Норрис пишет: «Чтобы превратить болезненный опыт в нечто благое, требуется огромная мудрость, и собственная, и наших ближних. Ведь худшие беды, которые причиняют нам люди, особенно насилие и запугивание, невозможно забыть и изгладить. Но их можно использовать для строительства новой жизни». Многое из того, с чем мы боремся сегодня, останется нашей проблемой и завтра, и послезавтра. Некоторые страдания, рожденные тяжелыми утратами или несбывшимися надеждами, вообще никогда не уходят. Раны не заживают полностью, проблемы не решаются до конца. Нам остается надеяться, что однажды их залечит Бог. И эта надежда не подведет.

Те, кто пытаются использовать Бога как средство самореализации, почти всегда разочаровываются. Ведь у Бога противоположная цель: сделать из нас сосуды Своей благодати, реализовать Себя через нас на Земле.

В отличие от Сэйерс, чешскому писателю Милану Кундере, по его собственным словам, никогда не нравилась знаменитая фраза Гете, что «жизнь должна напоминать произведение искусства». Кундера задается вопросом, не возникло ли и само искусство потому, что жизнь столь бесформенна и непредсказуема? А искусство имеет свою логику, создает структуру, которая отсутствует в жизни. Впрочем, Кундера делает здесь одно исключение для своего друга Вацлава Гавела. Гавел начал на литературном поприще, а впоследствии стал президентом Чехии и одним из крупнейших нравственных авторитетов современности. Кундера усматривает в жизни Гавела верность одной теме и постоянное, неуклонное продвижение к одной цели.

Почитав книги обоих авторов, я подумал, что у них очень разное мировоззрение. Кундера — постмодернист. Он считает, что в жизни нет генерального сюжета, нет скрытого смысла, который объяснял бы, зачем и почему все происходит. Гавел стоит на противоположной позиции: «Я все больше убеждаюсь, что кризис ответственности, нравственности, экономики обусловлен утратой уверенности в том, что вселенная, природа, бытие и наша жизнь есть творение, которому присущи определенные замысел, смысл и цель».

Гавел никогда не причислял себя к христианам, но он по–христиански усматривает наличие скрытого замысла художника не только в жизни в целом, но и в каждой конкретной человеческой жизни. Вместе с Богом мы создаем из, казалось бы, ненужного сырья важное и ценное произведение искусства. Мы пишем маленькую историю своей жизни, и она органично вплетается в большую эпопею, сюжет которой известен нам лишь в самом общем виде. Оба произведения — и большое, и маленькое — разворачиваются по законам любых других литературных творений: в них есть замысел, смысл и цель, начало и конец, неожиданные сюжетные повороты и кажущиеся случайными детали. Однако все на первый взгляд лишние детали и сюжетные линии вплетены Автором в цельную, единую канву.

Как гласит древнее талмудическое изречение, «не обязан ты кончить работу, но и не волен бросить ее». Наша же работа есть Божье дело, дело по восстановлению и спасению поврежденной злом планеты. Для иудаизма и христианства эта работа заключается в том, чтобы нести искорки света, мира, добра, справедливости, надежды и исцеления всему, к чему прикасаются наши руки.

В Винчестерском соборе в Англии есть уникальный витраж. Калейдоскоп красок выглядит удивительно современным, словно его создал Марк Шагал, попавший с помощью машины времени в далекое прошлое. Первоначальный витраж был сооружен еще тремя столетиями раньше, но его разбили железными прутьями солдаты–пуритане армии Оливера Кромвеля. Жители города бережно собрали осколки и сохранили их. Когда безумие гражданской войны осталось позади, витраж решили восстановить. Это была труднейшая работа! Но в итоге получился шедевр. Солнечный свет, непрерывно играющий с вечными странниками — облаками, течет сквозь витраж и расцвечивает собор постоянно меняющейся мозаикой красок.

Я принял историю с витражом близко к сердцу, поскольку многие из моих собственных душевных ран появились вследствие того самого религиозного фанатизма, который двигал и солдатами Кромвеля. Как часто Церковь, руководствуясь самыми благими намерениями, разрушает! И потом приходится восстанавливать, исцелять разрушенное и поврежденное. Эти циклы разрушения и восстановления, подъема и падения непрестанно повторяются всюду: в мире, в Церкви и в каждой человеческой душе, которой небезразлично дело Божие на Земле.