Желание угодить любимому и уважаемому тобой человеку (как у Аруна Ганди) и благодарность за невероятную жертву (как у рядового Райана) — вот взрослые мотивы послушания. Они применимы и к отношениям с Богом. Но, пожалуй, профессор философии выделил более важный мотив: стремление стать настоящим сыном Божьим. Апостол Иоанн пишет: «Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас» (1 Ин 4:19). Если мы действительно любим Бога, то будем стараться Его не огорчать, будем угождать Ему не по принуждению, но с радостью, по зову сердца, как любящий человек угождает любимой.

Согласитесь, невозможно исполнить величайшую заповедь — возлюбить Бога — из страха наказания. Ведь насильно мил не будешь. Любовь рождается от полноты, а не из страха. Недаром Иисус сказал: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое» (Ин 14:23).

Читая Новый Завет, я поражаюсь, насколько часто его авторы указывают, что мотивы подлинно христианского поведения заложены в самой природе души человеческой. А уж если я христианин, осознающий, что я — храм Бога живого, я не могу делать то, что Его огорчает. Генри Нувен говорит о «внутреннем голосе любви», который постоянно напоминает человеку о его сыновстве и дает ему свободу вести себя, как возлюбленное чадо Божье, не обращая внимания на людскую хвалу и хулу. Благодать не покупают. Святость не надевают на себя, как повседневную одежду или даже как власяницу. Благодать и святость естественным образом сопровождают внутреннее перерождение, которое является следствием все более ясного отклика человека на Божий призыв.

«На земле мы странники, вечно в пути, — сказал блаженный Августин, — значит, нам надо идти и идти вперед. Поэтому, если вы хотите попасть туда, где вас еще нет, будьте всегда неудовлетворены тем, где находитесь. Если вам нравится, кто вы есть, то вы остановились. Если говорите «мне этого достаточно», вы пропали. Продолжайте идти, продвигайтесь вперед, устремившись к цели».

У меня сохранились яркие воспоминания об упражнениях в духовной дисциплине. После Библейского колледжа я учился в аспирантуре. Студенты колледжа жили по правилам, записанным в толстой, под сто страниц, книге. Конечно, став свободным аспирантом, я с удовольствием избегал всего, что хоть немного отдавало жесткой дисциплиной. Однажды к нам с Джэнет приехал погостить мой бывший однокашник Джо, который относился к духовным вопросам намного серьезнее меня. Настолько серьезно, что однажды в пять утра переполошил весь наш дом.

В то время у нас был славный песик, мини–шнауцер, который почему–то терпеть не мог физкультуры и спорта. На улице он самозабвенно преследовал бегунов и велосипедистов. А когда моя жена, занимаясь аэробикой, прыгала через скакалку, она иногда оказывалась на полу в одной куче со скакалкой и псом. Так вот, в пять утра мы вдруг услышали громкий сердитый лай. Опасаясь грабителя, я схватил теннисную ракетку (больше никакого оружия под рукой не оказалось), смело открыл дверь и включил свет. О! Передо мной метался Джо в одних трусах. От страха глаза его были, как плошки, а за спиной, вцепившись в волосы и грозно рыча, болталась, как маятник, крохотная серая собачка.

Когда мы успокоили отважного пса, Джо объяснил, что перед обычной двухчасовой утренней молитвой, чтобы проснуться окончательно, он всегда делает зарядку. В то время я, конечно, счел подобное поведение законничеством, пережитком затей Библейского колледжа. Но сейчас я понимаю, что этот скепсис лишь отражал мою собственную незрелость: моим другом не двигали ни фарисейство, ни комплекс вины. Он делал упражнения не ради соблюдения правил, а ради того, чтобы во время молитвы голова его была ясной. Мало кому захотелось бы вставать в пять утра в темном холодном чужом доме для зарядки, молитвы и чтения Библии, но Джо находил полезным для себя в любых обстоятельствах начинать день именно так. Зрелому христианину нет нужды действовать из чувства долга: в нем ровным светом горит огонь желания. Получается так, что если нечто приятно Богу, то оно приятно и самому христианину.

Я уже никому не даю конкретных советов касательно духовных упражнений. Вместо этого отсылаю людей к книгам Юджина Петерсона и Далласа Вилларда, или к размышлениям Томаса Мертона, или к трудам подвижников давно минувших веков — Бенедикта Нурсийского и Игнатия Лойолы. Простота, уединение, смирение, участие в богослужении, исповедь, молитва, пост, служение, послушание, исследование совести, поиски духовного наставника, паломничество, порядок, ведение дневника, чистота, дружба, благочестие, труд, послушание, свидетельство — все это играет немалую роль в достижении духовной зрелости, и все требует постоянной самоотдачи и старомодной самодисциплины.

Церковная история знает немало случаев, когда аскеты доходили до крайностей, умерщвляя плоть и полностью избегая удовольствий. Многие современные христиане считают аскетические усилия чем–то нездоровым. Но когда я читаю жития этих гигантов духа, мне бросается в глаза, что действовали они добровольно, и никто из них избранным путем не тяготился. А наши современники? Они не способны постичь, как можно выкроить полчаса в день на молитву, но зато истово почитают профессиональных футболистов, которые систематически истязают плоть, тренируясь по пять–восемь часов в день и регулярно перенося операции на суставах травмированных конечностей. Поэтому наша неприязнь к духовной строгости и аскетическому подвигу ради стяжания Духа и благодати в первую очередь характеризует нас, а не порицаемых нами святых подвижников.

Томас Мертон провел параллель между свободой и богатством. При желании богач может денежными купюрами раскуривать сигареты. По словам Мертона, до встречи со Христом он примерно так же прожигал свою свободу: шатался по бесконечным пьяным вечеринкам и тусовкам. Но если состоятельный человек обладает мудростью, он не будет проматывать свое богатство, а вложит деньги, чтобы потом получить прибыль. После обращения Мертон «инвестировал» свою свободу в монастырскую жизнь: удалился от мира и стал часами молиться. И никто, знающий Мертона, не скажет, что он растратил свободу впустую.

Когда я задумываюсь о таких людях, как Томас Мертон, Бенедикт Нурсийский, Франциск Ассизский, Джон Уэсли, Шарль Фуко, мать Тереза, я не вижу в их подчиненных строгой дисциплине душах фанатичной решимости. Но мало кто возьмется отрицать, что эти души наполнены радостью и удовлетворением от выбора, сделанного по глубоким внутренним причинам. «Инвестировав» свою свободу в духовную дисциплину, они получили ее не только приумноженной, но еще и в новом качестве, невиданную ранее, соприкасающуюся с бесконечностью.

Святой Бенедикт в созданном им Уставе советовал: «Немного строгости, чтобы исправить ошибки и сберечь любовь»[32]. Бог хочет от нас любви, а мы часто воспринимаем ее как зыбкое чувство, которое то приходит, то уходит. Но любовь — это не чувство, а состояние. Такая любовь нередко существует между мужем и женой в золотую годовщину свадьбы. Поддержанию этого состояния как раз и способствует духовная дисциплина. В свое время пуританин Джонатан Эдвардс составил список из семидесяти правил, которыми ему надлежало всегда руководствоваться в жизни. Двадцать пятое из них гласит: «Постоянно исследовать себя: что заставляет меня хоть в малейшей степени сомневаться в Божьей любви? И направлять все мои силы против источника сомнений».

Авторы книг о христианской жизни часто пишут, что с годами она не становится легче, а наоборот усложняется. В такие времена без духовной дисциплины не обойтись. Если человек решил взобраться на Эверест, ему нужно долго готовиться: лихой кавалерийской атакой эту вершину не покорить.

Вот уже двадцать лет я как минимум три раза в неделю бегаю, или езжу на велосипеде, или занимаюсь гимнастикой. Не потому, что меня кто–то заставляет, и уж точно не ради удовольствия (довольно сомнительного), а ради цели — ради высокого качества жизни, которое дарит хорошая физическая форма. Ну, например, чтобы заниматься альпинизмом и кататься на горных лыжах, не чувствуя одышки, боли в мышцах, наслаждаясь красотой гор и самим движением. Такова награда за физические тренировки. Но вознаграждение за духовные упражнения неизмеримо выше. Как тут ни вспомнить апостола Павла, написавшего: «Упражняй себя в благочестии, ибо телесное упражнение мало полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей» (1 Тим 4:7–8).)