***
До сих пор я не упоминал о трудном периоде моей жизни, связанном с серьезными физическими ограничениями. Тогда я не мог ходить и разговаривать. Я, не вставая, лежал в постели, суча ручками и ножками. Я не мог сфокусировать взгляд, не мог самостоятельно поесть, и у меня было недержание мочи и кала. А еще я практически не сознавал, что происходит вокруг. И ничего поделать тут было нельзя: я был младенцем
Но потом я вырос из состояния младенчества и сейчас оглядываюсь на него, как на время, необходимое для перехода к зрелости, без которого невозможно стать взрослым. Конечно, ни один нормальный человек не желает на всю жизнь остаться младенцем. Нет ничего печальнее в жизни, чем остановка взросления. Гусеница, которая не превращается в бабочку. Головастик, который не становится лягушкой. Умственно неполноценный человек, который тридцать лет лежит в колыбели.
У новорожденного имеются все части тела, которые потребуются ему впоследствии. Но, чтобы использовать их по назначению, малютке нужно вырасти. Так же обстоят дела и с жизнью в вере. Апостол Павел укоряет коринфян: «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские» (1 Кор 3:1–2). Обычная история: коринфяне никак не могли духовно вырасти, застряли на стадии духовного детства.
Вместе с тем Иисус говорит: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф 18:3). Значит, мы должны научиться отличать здоровые детские качества, которые необходимы для Царства Небесного, от инфантильности, которая не позволяет в него войти.
Один из самых коротких Псалмов намекает на разницу между искренним и чистым упованием на Бога, которое свойственно детям, и — инфантильным:
«Господи! Не надмевалось сердце мое и не возносились очи мои, и я не входил в великое и для меня недосягаемое. Не смирял ли я и не успокаивал ли души моей, как дитяти, отнятого от груди матери? Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди» (Пс 130:1–2).
Современный библеист Артур Вейзер замечает, что христианин
«не младенец, громко просящий материнской груди, но дитя, которое уже отнято от груди, и ему просто хорошо быть с матерью. Ребенок постепенно отвыкает рассматривать мать лишь как средство удовлетворения своих желаний и начинает любить ее саму. Так же и верующий через усилия обретает такое состояние ума, в котором Бог ему нужен Сам по Себе, а не как средство исполнения желаний. Центр тяжести в жизни христианина смещается».
Иногда я и сам вздыхаю по детской беззаботности, по времени, когда весь мир вращался вокруг меня, когда хныканьем и капризами легко было привлечь внимание взрослых, когда окружающие заботились о моих интересах без малейших усилий с моей стороны. А порой я тоскую и по началу своего духовного пути, когда Бог казался близким, а вера – легкой и неопровержимой. Но затем вижу в церкви или магазине какого–нибудь младенца, беспомощного, неподвижного, почти ничего не понимающего, и заново осознаю мудрость Творца, Который замыслил мироздание так, что оно заставляет нас стремиться к зрелости, переходить от молока к твердой пище.
Хотя я и поныне ношу шрамы, оставшиеся от времен взросления, я мало–помалу ухожу от соблазнов инфантильной веры: нереальных ожиданий, законничества и созависимости.
Нереальные ожидания крайне опасны. Рано или поздно ребенку нужно научиться принимать мир таким, какой он есть, а не каким хотелось бы его видеть. «Так нечестно!» — вопит малое дитя. Постепенно этот непосредственный протест переходит в спокойную взрослую мудрость: «Жизнь несправедлива». Люди в разной мере наделены красотой, умом, здоровьем, богатством и благополучием. И потому всякий, кто ждет совершенной справедливости, будет глубоко разочарован. Так же и христианин, который ждет, что Бог решит все его семейные проблемы, исцелит все недуги, избавит от плешивости, морщин, старческой дальнозоркости, дряхлости и остеопороза, не ищет зрелой веры, а инфантильно надеется на языческую магию.
Влиятельный протестантский теолог Джеймс Пакер поясняет:
«Бог обращается с новоначальными христианами очень бережно, как мать с младенцем. Нередко начало христианской жизни знаменуется большим душевным подъемом, удивительными промыслительными случайностями, быстрыми ответами на молитву и прочими плодами свидетельства о вере. Так Бог ободряет вновь обращенных, ставит их на ноги. Но когда верующие делаются сильнее и крепче, Он дает им уроки посложнее. В ту меру, какую они способны вынести, «не попуская… быть искушаемыми сверх сил» (1 Кор 10:13). Он допускает и тяжелые обстоятельства, и разочарования. Так Он закаляет наш характер, укрепляет веру, готовит нас к тому, чтобы мы помогали другим».
Сколько раз, работая над этой книгой, я жалел, что не могу обещать большего! Сколько раз меня так и подмывало написать, что Бог готов менять ради нас правила и делать нашу жизнь проще и легче. Однако рассуждать подобным образом — чистой воды искушение, рожденное инфантильной верой.
И Сам Христос, и апостол Павел указывают на еще один симптом инфантильной веры: законничество. По словам Павла, суровость ветхозаветного закона была задумана не как альтернативный путь к Богу, а как доказательство того, что никакая мера строгости к себе Божьим критериям не удовлетворит. Да, Бог призвал нас к совершенству, но достигается оно одним–единственным способом — через благодать.
«С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним — искренно, с чистым — чисто, а с лукавым — по лукавству его» (Пс 17:26,27), — говорит Давид в одном из ранних своих псалмов, и для ветхозаветной веры такие высказывания очень характерны. Интересно, какие коррективы мог бы внести царь в этот псалом после истории с Вирсавией и последующих событий? С неверным Бог показал Себя верным, с виноватым показал Себя милосердным и прощающим. Давид же не ждал милости: согласно своим религиозным установкам, он был готов лишь к справедливому суду.
Конечно, правила и законы соблюдать надо, и в педагогике они играют немалую положительную роль. Но нельзя делать закон богом, иначе он начинает мешать духовному росту. «Никогда не переходи улицу на красный свет!», «Не купайся в речке один!», «Не играй с ножом!». Сколько раз в детстве я слышал эти запреты и обычно слушался. Сейчас, став взрослым, я совершаю пробежки по городским улицам, занимаюсь греблей по бурным рекам, пользуюсь ножами и даже циркулярными пилами. И хотя от строгих правил детства был свой толк – они уберегли меня от многих бед и подготовили к ответственной свободе взрослой жизни, — я по ним не тоскую.
Воспитанный в самой строгой иудейской традиции апостол Павел знал не понаслышке, сколь опасно строить веру на соблюдении правил. Более того, он подметил удивительный парадокс человеческого поведения: как ясно видно даже из Ветхого Завета, законничество часто ведет к непослушанию. В Послании к Колоссянам Павел пишет: «Это имеет только вид мудрости в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти» (Кол 2:23). Апостол Благой Вести никак не может понять, почему у людей, познавших Христа, возникло желание вернуться к прежним отношениям с Богом, в которых было много лишнего и сложного. И Павел зовет их к свободе, основанной не на правилах, а на любви: «Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя»» (Гал 5:14).
В ветхозаветной эпохе апостол Павел усматривает еще и проявления созависимости[29]. Древние израильтяне (как часто бывает с так и не повзрослевшими отпрысками богатых родителей, которые спешат удовлетворить любую прихоть своего ненаглядного чада) не желали признавать свою зависимость от Бога. Но вместо того, чтобы заняться делом, они инфантильно восставали против Него Самого и Его попыток привести их к зрелости.
