— И я не один так думаю. Спросите Фадула и Тисау — любого, кого встретите здесь, на холмах.

Он поглядел в открытую дверь на пейзаж, вновь засверкавший красотой под летним солнцем:

— Я не знаю никого, кто уехал бы отсюда из-за наводнения. Даже проститутки, а уж они подолгу нигде не задерживаются. Народ только и говорит о том, чтобы построить дома, которые воде уже не снести. Вы еще однажды приедете со мной в Большую Засаду и удивитесь.

Если бы Педру Цыган был настоящим цыганом, по роду и крови, то можно было бы принимать на веру россказни некоторых проституток, которые приписывали сверхъестественный характер периодическим появлениям этого бродяги в Большой Засаде. Но поскольку он был цыганом только по прозвищу, совпадение дат и фактов объяснялось всем известной мудростью гармониста — в волю случая никто не верил.

— Ты что, чуешь праздник, красавчик? — томно простонала Аналия, увидев его в дверях борделя Норы Пау-де-Лo. — Как ты узнал?

— Птичка села мне на плечо и прошептала на ухо. Ты разве не знаешь, что птички у меня на посылках? Они мне обо всем рассказывают.

Он отсутствовал долгие месяцы. Его бы давно уже похоронили и оплакали, если бы не вести, которые приносили погонщики: он веселил народ на праздниках в разных медвежьих углах и везде спрашивал про Большую Засаду. Некоторые объясняли столь долгое отсутствие Педру Цыгана тем, что ему, мол, осточертело это местечко, что он-де его возненавидел. А как же еще?

Причину можно было усмотреть в том, что Сау умерла в объятиях сеу Сисеру Моуры — пигмея, карлика. На самом деле подобные домыслы невозможно подтвердить или опровергнуть, но ежели мастер Педру полагал, что, раз уж он был первым, кто нагнул ее на перевернутой лодке, быть ему и единственным, то тем самым демонстрировал полное непонимание природы дурочек — а ведь это народ особый! Отрывочная дорожная хроника питалась случайными слухами. Педру Цыган никогда не похвалялся, будто именно он первым распечатал Сау, напротив: если кто-то начинал разговор об этом, он сразу же менял тему.

Как бы то ни было, благодаря чутью или мудрости, преодолев возникшую неприязнь или не вынеся тоски, он появился за прилавком магазина, как только был назначен день праздничного открытия нового сарая для танцев. Вот он, сидит, попивая кашасу, которой бесплатно угостил его Фадул Абдала по случаю радостной встречи:

— Как же я мог пропустить такое дело? А кто первые два сарая открывал? Мне даже смерть не помеха — встал бы из могилы да пришел.

Торжественное открытие было назначено на воскресенье, 7 сентября, — по счастливому совпадению этот был памятный день провозглашения независимости Бразилии. Об этом вспомнил турок — просвещенный патриот, единственный в Большой Засаде. Для остальных вся эта история с независимостью была пустой болтовней, расплывчатой и абстрактной, пустяком, о котором и сказать-то было нечего. Для Тисау важным было скорее 2 июля — школьные парады в городах Реконкаву, дети с флагами и носилками, на которых стояли фигуры кабоклу и кабоклы, символы народной борьбы за независимость от Португалии. Второго июля индейцы прогнали португальцев, используя лук и стрелы против штыков. Так оно было или наподобие того.

— Да, не хватало только тебя, — согласился Фадул.

Как же он мог такое пропустить? В голосе гармониста сквозила горечь, справедливое негодование. Кто, если не он, помогал строить первые два сарая? Первый — соломенный, помните, сеу Фаду? Просто дворец, если сравнить с предыдущим шатким и хлипким недоразумением, стоявшим посреди пустыря, между рекой и холмами, — четыре бревна, воткнутых в землю и покрытых пальмовыми листьями. Его соорудили холодной и дождливой ночью погонщики, прорубившие с помощью ножей и ослиных копыт первую тропинку, сократившую долгие лиги пути. Он, Педру Цыган, помогал устроить это незатейливое убежище. Тут не над чем шутить и смеяться. Он не только помогал что было сил, но еще и давал наставления и советы, рассеивал сомнения и опасения. На стройке не только руки нужны — тут без головы никуда. Кроме того, он предложил отметить это событие и дать отпор холоду и дождю, устроив гулянье, что и было сделано. Они отплясывали до рассвета — восемь душ, считая погонщиков, помощников, проституток и его самого, Педру Цыгана, с гармонью в руках.

— Спросите у Лазару, правда ли это! — продолжал хорохориться он.

Это были давние дела, минувшие — даже Турок их не застал. Но Лазару был уже тут как тут — гонял караваны с фазенды Мольяду в Итабуну. Он мог подтвердить или опровергнуть множество подробностей, о которых упомянул бродяга: проституток было три — Корока не даст соврать. Он помнил имена двух остальных: Мария Грелау, уже покойная, и Ду Карму, которая сошлась с погонщиком быков Озейашем и бросила промышлять проституцией. Педру Цыган разглагольствовал, сидя в заведении — так называли лавчонку, когда Фадул только открыл ее здесь, чтобы продавать кашасу, вяленое мясо и рападуру.

Как же он может такое пропустить? Ни одно важное событие, хорошее или плохое, не случалось в Большой Засаде без его участия или без аккомпанемента его гармони. Простецкий, да что там — божественный! — ее звук задавал тон великолепным праздникам, грандиозным гуляниям. Он был веселым сотрапезником на пирушках, благородным и отважным собутыльником, знатно крутил любовь с проститутками и с той же закалкой, с той же скромностью оказывался рядом и переживал все несчастья и беды, которые постигали местечко и его жителей. Начиная с набега жагунсо, в те времена, когда, как сказал тогда Жерину, Большая Засада была всего лишь жалкой дырой с четырьмя проститутками и кабаком, заканчивая разливом реки, которое почти что угробило деревушку.

— Вы уже знаете, сеу Педру? Говорят, на праздник сам полковник Боавентура пожалует! — заявил всезнайка Дурвалину.

— Боже правый! Раньше полковник любил пирушки и молоденьких женщин. Он и сам был моложе и беднее.

— Женщины молоденькие ему и сейчас нравятся.

Раз уже речь зашла о женщинах, Турок поинтересовался, посетил ли уже друг Педру Цыган бордель Норы Пау-де-Ло.

— Там появилась новенькая, некая Сеси… — Он сложил пальцы правой руки, поднес к губам и причмокнул, послав воздушный поцелуй, — это была высшая похвала проститутке.

Педру Цыган еще там не был, но непременно там побывает, чтобы познакомиться с этой Сеси и поглядеть на заведение.

— Сарай-то это уже третий на моей памяти. Но я никогда и подумать не мог, что увижу в Большой Засаде самый настоящий бордель. Мне говорили, но я подумал, что это враки.

И Педру Цыган отправился в бордель к Норе Пау-де-Ло. Изумленный, ошеломленный, он обошел селение от края до края, останавливаясь на каждом шагу, чтобы поболтать, не переставая охать и ахать от удивления. В борделе он, презрев ловкость и сноровку хозяйки, томность Аналии, хваленые прелести Сеси, предпочел Паулинью Маришку, на которую давненько положил глаз.

Земля грапиуна обильна на чудеса и преувеличения — здесь стакан воды с легкостью станет океаном. На путях и дорогах, на тропинках и просеках погонщики, батраки, проститутки, перебиравшиеся с места на место, жагунсо и даже полковники на все лады судачили и раздували слухи о прогрессе в Большой Засаде. Пострадав от ужасающего наводнения — его масштабы и ужасы тоже возрастали, — деревня восстала из трясины, в которую оказалось ввергнута. И она не просто стала прежним оживленным местечком, но превратилось в процветающий поселок, которому светило прекрасное будущее, — это был настоящий рывок вперед: тут если сам не увидишь, то и не поверишь.

Вместо того чтобы покинуть насиженные места, народ объединился. Стал настоящей семьей — так объяснял в Ильеусе полковник Робуштиауну де Араужу, а уж он всему был свидетелем. В краткие сроки снова выросли дома и плантации. Рассказать в подробностях, день за днем, о возрождении Большой Засады было бы ой как нелегко, и если некоторые детали стоили того, будучи забавными или значимыми, то большая часть стала бы просто велеречивым перемалыванием общих мест и банальностей, скучным и утомительным отчетом.