Нехватку женщин на фазенде он компенсировал, сопровождая ослиные караваны: на складах, в селениях и городах его обогревали проститутки. Он заматерел и превратился в спокойного доброго негра, сохранил простые манеры, слегка высокомерный вид и дружелюбный характер. Когда он какое-то время не появлялся, шлюхи жаловались на долгое отсутствие Головешки: он, как никто, мог оживить любой праздник.

Умелый и искусный мастер, в примитивной кузнице в Санта-Мариане, которая должна была обслуживать потребности фазенды — клеймить скот, подковывать верховых и вьючных животных, точить ножи, поддерживать в порядке рабочие инструменты: лопаты, мотыги, серпы, — он развлечения ради ковал ножи, кинжалы, колокольчики для сбруи, колечки в подарок знакомым, инструменты для кандомбле,[36] которые он отправлял папаше Аролу: стрелу и лук Ошосси,[37] абебе[38] Ошум[39] и Иеманжи,[40] двойной топор Шанго. Полковник не скупился на похвалы ловкости и умению кузнеца, который был в своем роде художником. Тисау подарил фазендейру пару стремян, сработанных тонко и изысканно, — ценную вещицу.

Хороший человек этот полковник Робуштиану де Араужу. Богатый и могущественный, он не щеголял своим благородством, не смотрел свысока, с презрением, на работников. Но при всем том мечтой Каштора было открыть кузницу в одном из новых селений и работать на себя, а не на хозяина, каким бы хорошим он ни был.

Душераздирающие крики внезапно перекрыли обычный вечерний шум огромной стоянки, в которую превратилась Большая Засада. Они доносились издалека, нарастая, — отчаянные стоны боли. Кто-то умолял о помощи — похоже, речь шла о жизни и смерти. Гармонь замолчала в руках Педру Цыгана, который бродил без руля и ветрил, куда Бог пошлет, занимаясь всем подряд и ничем конкретно. Неутомимые танцоры прервали свой хоровод, погонщики и работники проснулись, вскочили и вышли поглядеть, что происходит. Лежавший рядом с Корокой на походной койке Каштор приподнялся, насторожившись.

— Будто кого-то режут, — сказала проститутка.

— Я посмотрю, — ответил негр, натягивая штаны. — Сейчас вернусь.

— Я тоже пойду. — Корока прислушалась. — Это плач женщины.

Вокруг Большой Засады ходили легенды об опасности и жестокости — ведь не зря это место так назвали, — хотя за последнее время не было ни одной новости о произошедшей там крупной стычке. От случая к случаю звучал выстрел, сверкал нож, бывали и драки над засаленной колодой карт. Двумя днями раньше два наемника едва не прикончили друг друга в поножовщине, решая, с кем из них проведет ночь Бернарда; пролилась кровь, но до убийства не дошло — пустячный инцидент. Тем не менее жители и приезжие обеспокоились, услышав крики боли, душераздирающие призывы о помощи.

Три фигуры появились за сараем, где хранилось сухое какао с фазенды Санта-Мариана, — там отдыхали погонщики, которые его привезли, и жагунсо, которые его охраняли. Корока и Каштор смогли различить при свете полной луны еще молодую женщину, темную мулатку с густыми курчавыми волосами. Видная бабенка, если бы не такая измученная, рукой она прикрывала пол-лица и стонала без остановки. С ней был худой мужчина, уже немолодой сарара,[41] и старуха. Корока пошла навстречу путникам: ничего серьезного, просто больная по дороге в Итабуну в поисках помощи. Не похоже, чтобы она была совсем плоха, раз шла своими ногами, а не за спиной в гамаке, как положено умирающей. Послышался издевательский смешок проститутки:

— И столько шума из-за зуба? Будить народ из-за такого пустяка? Просто наглость какая-то!

Мрачная и разъяренная, старуха за словом в карман не полезла:

— Я бы хотела на вас посмотреть, если бы с вами такое творилось, уважаемая. Уже три дня как бедняжка только и делает, что страдает без продыха. Это началось позавчера, и все болит и болит, все хуже и хуже. Нет покоя несчастной.

Она заговорила громче, чтобы ее услышали набежавшие зеваки.

— Мы идем в Такараш — может, там найдется божий человек, который вырвет ей этот зуб. А если нет, пойдем дальше, в Итабуну. Это моя дочь, его жена.

Указав на человека, хранившего молчание, старуха продолжила изливать душу:

— Я думаю, это порча. Была тут некая Апаресида, которая…

Ей не довелось закончить рассказ, резкий голос мужчины оборвал ее:

— Хватит! Болтаете вы слишком много.

У него был кинжал на поясе и ружье за плечами. Даже если бы старуха не сказала, все равно было очевидно, что несчастное создание — его собственность. Это становилось понятно по беспокойству и заботе, отражавшимся на его мрачном лице, смягчавшемся при звуке всхлипов. Он уставился на Каштора, который подошел, улыбаясь, и предложил помощь:

— Если вы ищете того, кто вырвет ваш зуб, хозяйка, то не нужно идти в Такараш. Я могу это сделать.

Мужчина спросил:

— Куда идти надо?

— На склад полковника Робуштиану, я там смогу осмотреть зуб.

— А ты что-то понимаешь в зубной боли? — Это был больше, чем вопрос: в тоне слышались подозрение и предостережение.

Каштор улыбнулся, выказав абсолютную уверенность:

— Понимаю, сеньор. Пойдемте, хозяйка.

По знаку мужчины они направились к складу какао; жагунсо расступились, позволяя группе пройти, — им тоже было интересно, чем закончится эта заваруха. Народу стало еще больше — пришли Педру Цыган, Бернарда, Лупишсиниу, Баштиау да Роза, подтянулись погонщики и работники. Они шушукались, искоса поглядывая на вооруженного мужчину. Плотник махнул рукой, Баштиау да Роза ответил тем же, будто соглашаясь. Они узнали этого угрюмого типа — он постарел и втюрился, став от этого еще опаснее. У Лупишсиниу мурашки по спине побежали, даже яйца похолодели — тут всякое могло случиться.

Тисау попросил женщину сесть на мешки с какао и открыть рот, но она и с места не сдвинулась, продолжая стонать и ожидая решения сарара, который снова спросил:

— Ты правда в этом понимаешь?

Негр опять рассмеялся, шутник и говорун:

— Я уже сказал вашей милости.

— Я не милость, и не твоя, и вообще ничья. Я Мануэл Бернардеш из Итакаре, и я не люблю дурацкие шутки. Я прикажу ей сесть, но ты рискуешь. — Он смягчил тон, обращаясь к женщине: — Давай, Клоринда, садись, покажи парню зуб.

Лупишсиниу и Баштиау да Роза узнали его еще до того, как он произнес имя, за которым тянулась опасная слава. Он был наемником у семьи Бадаро во время ожесточенной борьбы с полковником Базилиу де Оливейрой. Когда осада шла к концу, провизия кончилась, он остался один-одинешенек с пулей в плече, истекая кровью, и все равно не сдался. Вооруженный одним только ножом, он ранил троих. Когда его наконец схватили и связали, то от злости чуть не прикончили, но полковник Базилиу не согласился: такого молодца нельзя просто взять и хладнокровно убить. Он приказал освободить его и протянул ему руку. Мануэл Бернардеш поселился в Итакаре, где посадил кукурузу и маниоку и поставил мельницу. Такая слава, как у него, была только у капитана Натариу да Фонсеки.

В этот час все боялись за жизнь негра Тисау, работящего и шумного парня, которого все уважали, кузнеца, чья сильная и твердая рука могла забить гвоздь, а пальцы были ловкими и изобретательными в работе с металлом. Похоже, у него имелся только один серьезный недостаток: он был невероятно любопытным, совал нос повсюду, каждой бочке хотел стать затычкой. Он дорого заплатит за свою смелость, кто просил его вмешиваться? У него, конечно, нет практики в этом деле. Это просто веселый негр, любитель праздников и танцулек.