Последний круг по залу, и рейзаду прощался:

Дрожащее мерцание светлячков — фонари пастушек на склоне холма, а позади — все население Большой Засады, к которому прибавились капитан Натариу да Фонсека, сиа Зилда и их дети, родные и приемные.

Они танцевали, пели, ели и пили, веселились на всю катушку во множестве домов и домишек, чтобы почтить всех, кто способствовал выходу в свет этого рейзаду. Это были и таманкейруш Гуарасиаба, и Элой Коутинью, Гиду, Лупишсиниу, Турок Фадул, сиа Наталина, дона Валентина и Жука Невеш — хозяева Центрального пансиона. И конечно, посетили Короку в ее деревянном домике на Жабьей отмели. Они закончили дружеский обход на складе какао, где под звуки барабана, подаренного фирмой «Койфман и Сиу», пастушки поблагодарили сеу Карлиньюша Силву за поддержку и интерес: скупщик какао не пропустил ни одной репетиции и по любому поводу делал замечания — ну это когда сам не пускался в пляс.

Впрочем, никогда доселе не виданный апофеоз, поведать о котором нужно непременно, случился поздней ночью на пустыре перед сараем, там, где проходила ярмарка. Здесь были все, кроме Алтамиранду, как уже было сказано. Даш Дореш, его жена, пришла, но задержалась ненадолго, не видев ансамбля пастушек с тех самых пор, как покинула сертан, — как же она это любила! Пришли жители с обоих берегов реки, из самого селения и с плантаций — старые и молодые, подростки и дети, и даже малыши, недавно появившиеся на свет, цеплявшиеся за матерей.

Тот, кто увидел бы эту толпу народа, собравшуюся на пустыре, мог бы подумать, что Большая Засада — это густонаселенный поселок, потому что с окрестных фазенд пришли целые отряды работников и лесорубов, а поток караванов в ночь Богоявления значительно возрос. О проститутках можно даже не говорить. Жители местечка, не участвовавшие в рейзаду, не казались от этого менее гордыми. Смешавшись с множеством пришлых, они напускали на себя важность и ходили гоголем, восхваляя рейзаду сии Леокадии — гордость Большой Засады. В Такараше на праздник Богоявления на улицах были танцы в честь Быка. Но все это казалось бедным и унылым: полдюжины оборванных пастушек — жалкое представление. Старая мешковина вместо шкуры Быка, несчастный Пастух, Каапора,[106] одетая в листву из зарослей, — вот и все. По сравнению с рейзаду Большой Засады это выглядело просто убого.

Появившись на пустыре, участники рейзаду дошли до точки кипения, танцуя уже не раз исполненный танец и в который раз выпивая: пот стекал по лицам, босые ноги были черными от пыли, в воздухе витала опьяняющая вонь.

Обутая в туфли, купленные в магазине сеу Америку в Эштансии, с высоким гребнем в волосах — ну прямо как королевская корона! — сиа Леокадия восседала на пустом ящике из-под керосина, притащенном из магазина Турка. Она захлопала своими костлявыми восьмидесятилетними ладонями и потребовала тишины — сейчас рейзаду начнет представлять свои сцены. Шум, суматоха, крики, взрывы хохота, шутки, крепкие словечки, шалости детей, которые разошлись на всю катушку, — ужасный, невероятный гам. Требование сии Леокадии, маленькой и хрупкой старушки, было более чем абсурдным. Так, потеря времени, невероятная глупость.

И все же, едва она хлопнула в ладоши и объявила начало действа, возня и беспорядки прекратились и установилась полная, абсолютная тишина. Ни малейшего шума — только жаждущее, нетерпеливое дыхание и стук сердец.

Представление началось с «Песни-прошения» и прославлений, с танцев отрядов и пастушек по отдельности — эти сценки народ уже видел и слышал в частных домах. Но даже это не стало помехой аплодисментам:

Но с этого момента началось все новое — сплошь волшебство и фантазия. От группы актеров отделился Бык и начал свою сценку. Перво-наперво он распугал ребятню, угрожая самых дерзких поднять на рога, а в это время звучала песня «Вход Быка»:

Стоя на одном месте, пастушки пританцовывали, подчиняясь оркестру из гармони, барабана и кавакинью. Госпожа Богиня продолжала держать знамя — одна сторона у него была голубая, а другая — красная. На голубом фоне красными буквами было начертано название рейзаду, на красном буквы были голубыми. И те и другие были из лоскутков ткани: РЕЙЗАДУ ЛЕОКАДИИ БЕЙМВИНДЕ ДЕ АНДРАДЕ.

Зрители в споре за знамя разделили свои симпатии между двумя отрядами: Госпожа Богиня в конце вручит ему тому отряду, который получит больше монеток по винтенам и тостанам — лучшие доказательства предпочтений публики. Были такие, кто потратил последние десять рейсов, бросив их в карман голубого или красного фартука той или иной пастушки. Зинью и Балбину бились до последней монетки. Зинью покровительствовал Клейде, пастушке по имени Ручеек из голубого отряда, а Балбину поддерживал красные цвета Шики, дочери Амансиу, который изображал Ужасного. Это была барышня с ужимками и томными взглядами взрослой женщины — прекрасная пастушка Журити.

Кабоклу Гоштозинью пошел искать Быка и вновь вернул его в центр между двумя отрядами, а прежде заставил поприветствовать капитана и Фадула, Короку и сеу Карлиньюша Силву, сию Наталину, Жозе душ Сантуша и сию Клару. Вышел паяц Матеуш, проказничая с мальчишками, подшучивая над женщинами, кувыркаясь. Лицо у него было перемазано свинцовыми белилами. Он направился к Кабоклу, предлагая купить у него Быка за три винтена:

Хор пастушек отвечал ему:

Пока Матеуш пел свою часть, из темноты возникал Жарагуа, согнувшись под ужасающим одеянием Дикого Зверя. Тело его скрывал бамбуковый каркас, обшитый ситцем, а сверху был ослиный череп вместо головы. Он нападал, сыпал проклятиями, пускал ветры, разгонял народ, пугал что было сил.

Пастушки разоблачили его:

Он был страшный и жестокий. Дикий Зверь накинулся на Быка, они начали бороться — Бык с помощью рогов, а Жарагуа использовал адские силы. Это была дикая схватка, как сказал Матеуш, обращаясь к публике. Схватив Быка за рога, Ужасный повалил его на землю и безжалостно убил. Расхохотавшись зубами ослиного черепа, он убежал, попросив помощи у Нечистого.

Предупрежденная Кабоклу Гоштозинью, Госпожа Богиня вышла на сцену и, увидев рядом с Быком удрученного Матеуша, приказала схватить его, подозревая, что он и есть убийца. Но пастушки, которые все видели, заявили о невиновности Матеуша и потребовали освободить его: