Сам корабль представлял собою скорее уже какой-то остов, по которому то и дело прокатывались огромные волны, все круша на своем пути и тут же унося это с собой. В центре корабля, на месте грот-люка, образовалась гигантская дыра, где вовсю кипел мощный водоворот. Ночью при переправке на ют не один десяток людей был затянут сюда. И теперь при свете дня было отчетливо видно, как стремительно вращающаяся воронка то и дело выбрасывала на поверхность донельзя обезображенные тела.

— Смотрите, смотрите! — вдруг закричали люди. — Что это такое?

Неподалеку от «Ингерманланда» в пенных разводьях волн мелькнули огромные черные тени. Мелькнули — и пропали.

— Почудилось! — решили люди.

Но они ошиблись. Тени были. Это примчались на страшный пир всесильные и беспощадные властители северных глубин — касатки. Пока они только осматривали место своего будущего пиршества. Пока их было мало. Их час еще не пришел, но скоро-скоро настанет…

Невдалеке от борта корабля мотало на волнах разбитый баркас. Долгое время он перекатывался штормовыми валами по палубе, нанося тяжелые повреждения «Ингерманланду» и давя людей, пока не был сброшен за борт. Теперь в нем нашли спасение до десятка смытых за борт моряков. Еще столько же плавало рядом, пытаясь ухватиться за баркас.

Капитан Трескин, невзирая на опасность, стоял среди волн, широко расставив ноги. Уже дважды его смывало за борт, и дважды матросы спасали своего командира. Трескин из последних сил пытался как-то организовать команду, и это ему удавалось. Под его руководством оставшиеся в живых офицеры наскоро сбивали матросов в десятки и так продолжали борьбу за спасение людей. Сильные и сохранившие бодрость духа стояли впереди. Слабых и обессиленных поставили в середину. Действия Трескина сразу же уменьшили количество гибнущих.

Но командиру недолго суждено было возглавлять свою команду. Очередной пенистый вал сбросил его далеко за борт. Обессиленный командир едва держался на плаву, и, безусловно, смерть его была бы уже предрешена, если бы не счастливая случайность. Неподалеку от него дрейфовал полузатопленный корабельный катер, куда набились такие же, как он, сброшенные за борт.

С катера кричали, взывая о помощи. И тогда, несмотря на опасность, от борта «Ингерманланда» отвалила капитанская гичка — последнее средство спасения, остававшееся в распоряжении ингерманландцев. По единодушному решению оставшихся в живых офицеров отправили на выручку попавших в беду. Однако справиться с ветром и волнами гичке было, увы, не под силу. Подгоняемая ветром, она понеслась было за катером, но потом ее потащило куда-то в сторону. С корабля было видно, как натужно, из последних сил, выгребали находившиеся в ней матросы. Вскоре и гичка, и катер исчезли среди волн, будто их и не было вовсе.

День меж тем был уже в самом разгаре. Вдалеке в туманной дымке проступали скалы норвежского побережья. Холодный порывистый ветер пронизывал насквозь и без того продрогших людей. То и дело падали обессиленные. Короткий вскрик… Плеск волны… И все.

К полудню ют почти полностью ушел в воду. Ряды ингерманландцев все редели. Почти каждая новая волна, прокатываясь вдоль корабля, уносила с собой добычу. Теперь люди искали последнего спасения на вантах бизань-мачты, и без того давно заполненной. Места там уже почти не было, и тогда более сильные оставили мачту, чтобы помочь спастись слабым. Ни один не кричал и не пытался оттолкнуть товарища. Из тех матросов и офицеров, кто покинул бизань-мачту, не уцелел почти никто…

На вантах же люди висели гроздьями. Более полусотни матросов, офицеров, женщин и детей собралось на крюйс-марсе — небольшой деревянной площадке, расположенной в верхней части бизань-мачты. Здесь буквально лежали друг на друге в два, а то и в три ряда. Один на другом, без разбора. Многие были раздеты, такими их застало крушение. Надо ли говорить, что смерть забирала их первыми. От холода и жестокой усталости многие впадали в забытье и падали, падали, падали… Так погиб любимец кают-компании весельчак и балагур лейтенант Федор Андреев, до самой последней минуты подбадривавший товарищей. Так погибли многие другие.

А волны по-прежнему неистовствовали. Пенные верхушки уже лизали бизань-ванты почти в самой середине. Спасаясь, люди отступали. И чем выше они поднимались, чем меньше оставалось для них места, тем чаще они срывались вниз.

В поисках спасения шли на самые невероятные предприятия. Так, один из офицеров обратил внимание, что у судового колокола возится матрос, стоя по грудь в воде. То был канонир Шефер.

— Что ты делаешь? — изумился изумленный офицер, разглядывая немыслимое сооружение, над которым трудился матрос.

— Домик, ваше благородие! — отвечал тот, отплевываясь от набегавшей волны и с яростью продолжая отдирать очередную доску от корабельной обшивки.

— Но зачем он тебе? — еще больше дивился спрашивающий.

— А лягу в него, как совсем немочно станет, да и поплыву, куда окиян понесет, авось куда и вынесет!

Вскоре неуклюжее сооружение, более всего напоминавшее гроб, было кое-как сбито гвоздями и для верности обмотано обрывками веревки. Но воспользоваться результатами своего труда матросу так и не удалось: волна разнесла его ящик в щепки. Можно только догадываться, что было бы с предприимчивым канониром, пустись он в своем «гробу» в самостоятельное плавание.

— Слава те, Господи, что уберег от сей затеи! — перекрестился матрос и полез на ванты. — Буду теперича здесь смертного часа дожидаться!

— Смотрите, смотрите! — раздался внезапно сверху чей-то взволнованный голос.

Люди медленно приподнимали головы:

— Что? Где?

— Да вон же! Паруса! Паруса!

В сером мареве непогоды отчетливо белели пятнами паруса Они быстро увеличивались в размерах — приближались! Сразу три судна держали курс прямо к «Ингерманланду».

— Неужели все уже позади?! — радостно выкрикнул кто-то.

— Ура! — гремело над бизань-мачтой.

— Ура! — донеслось с отрезанного от остальных бушприта

На мачте видели паруса только те, что был лицом к ним. Другие из-за тесноты просто не могли повернуться и лишь нетерпеливо спрашивали:

— Ну что там?

— Что за суда и куда плывут?

— Скоро ли?

— Да, да! Они правят прямо на нас! — отвечали им и тем самым еще более разжигали нетерпение большинства.

Скоро суда (а это оказались небольшие, но достаточно мореходные лоцботы) сблизились с «Ингерманландом» почти вплотную и стали подходить к корме.

Спасавшиеся на бушприте, думая, что их по какой-то причине не заметили, кричали на проходившие мимо суда:

— Спасите! Мы здесь! К нам! К нам!

Люди махали шляпами и кафтанами. Несколько человек, думая, что с бушприта снимать не будут, взялись, невзирая на опасность, через волны пробираться на ют. Они почти сразу погибли.

Боцман Завьялов с тремя матросами решился на предприятие весьма рискованное. Они забрались в брошенную на палубе и вконец разбитую шлюпку-«восьмерку». Завьялов твердой рукой развернул ее на очередном накате, а следующий вал перебросил «восьмерку» в море. Гребли попавшимися под руки банниками и обломками досок. Несколько раз наблюдавшим с корабля казалось, что шлюпку вот-вот опрокинет волнами. Но всякий раз в последнюю долю секунды Завьялов успевал вывернуть ее из-под удара. Опытнейший боцман еще раз доказал, что не зря на всем флоте пользовался славой искусного моряка Не многие знали, что Завьялов пустился в свое рисковое плавание не ради собственного спасения. Боцман хотел, пробравшись на одно из проходящих рядом суденышек, подсказать тамошним морякам, как способнее спасать людей с корабля, где борт менее поврежден и где можно наладить канатную дорогу. Потому-то, оставив на попечение товарищей жену с сыном, и кинулся Завьялов в объятия бушующей пучины.

Через несколько минут «восьмерка» поравнялась с первым из лоцботов. По «Ингерманланду» пронесся вздох облегчения:

— Слава те господи! Хоть кто-то уже спасся. Сейчас и за нас примутся!

Радость русских моряков оказалась преждевременной. Лоцботы и не думали заниматься спасением людей с гибнущего корабля. Но и это не все! Первый из ботов, к которому кое-как подгребла завьяловская шлюпка, наотрез отказался принять к себе на борт моряков. Та же история повторилась и со вторым ботом. Теперь у Завьялова с товарищами оставалась последняя надежда — третий лоцбот. Если и его капитан откажет в спасении, то четырем смельчакам не останется ничего, кроме смерти. Сил вернуться уже не было! Капитан третьего лоцбота, сжалившись, все же принял на борт матросов со шлюпки. И только боцман Завьялов последним покинул ее, как «восьмерка», клюнув несколько раз в воду носом, камнем пошла на дно…