Насмешники лишь плечами пожимали. Не поймешь этого Веревкина: то ли шутит, то ли нет? С тем и отходили в сторонку.

Биография же у капитана Веревкина была самая что ни на есть боевая. Не многие на Черноморском флоте с ним сравняться могли. Еще в чинах мичманских прошел Веревкин Чесму, где дрался отважно и рану тяжелую получил. Затем, уже в чинах лейтенантских, штурмовал он сирийскую крепость Бейрут, бился с турками по всему Эгейскому морю, блокировал Дарданеллы. Не один год командовал кораблями и фрегатами на Балтике. Но ходу Веревкину там в чинах не было. Может, оттого, что уж больно худороден и некому за него полслова замолвить, а может, оттого, что нрав имел строптивый да правду-матку резал, когда о том его и не просили. В общем, едва стал флот Черноморский создаваться, напросился сам он в степи херсонские. И хотя выходило ему здесь по всем статьям кораблем линейным командовать, он его так и не получил. Контр-адмирал Мордвинов не пожелал отдавать столь опытного капитана в Севастопольскую эскадру, а оставил у себя в Лиманской. Так Андрей Евграфович командиром плавбатареи и стал.

После неудачи 1787 года, когда не удалось отбить у Суворова Кинбурнскую косу, турецкий флот отстаивался на якорях у Очакова. Более 60 вымпелов собрал под своим началом опытный Эски-Гассан. Лиманская флотилия в силах туркам уступала, а потому посылать ее в линейное сражение Мордвинов опасался из-за явного неравенства сил. Но Потемкин неустанно требовал наступательных действий. И Мордвинов наконец-то решился. Собрав у себя капитанов и флагманов, он объявил:

— Старый Гассан расположил свой флот тесным полукругом, и я повторю ему чесменскую ночь!

По замыслу Мордвинова, ночью к туркам должна была подойти плавбатарея, охраняемая несколькими галерами. Внезапным кинжальным огнем она должна была зажечь стоявшие с наветренной стороны турецкие корабли. По расчетам русского командующего, разносящий искры ветер должен был довершить все остальное. Лавры и слава Чесмы не давали покоя кабинетному флотоводцу…

Капитаны отнеслись к мордвиновскому прожекту более чем прохладно. На бумаге у Мордвинова все ладно и красиво, а как выйдет на деле — не ведомо еще. Морщились капитаны, но молчали. Не сдержался, как всегда, лишь Веревкин, хотя и дергал его за рукав кавторанг Сакен: мол, уймись, Андрюша, не лезь на рожон, когда начальство стратегирует! Не послушал совета Веревкин, вскочил со своего места и начал:

— План ваш, господин адмирал, хорош лишь для чтений кадетам корпусным, для дела же настоящего он не годен! Нельзя посылать одно судно против целого флота — сие есть верная гибель! Я прошел и Чесму, и много иных баталий, а потому могу сказать, что ничего из плана вашего не выйдет!

Мордвинов стоял красный как рак.

— Уж не боится ли господин капитан, что именно его я намерен посылать в сражение? — скривился он. — Не заробел ли?

Веревкин, разумеется, не отмолчался:

— Я на службу не напрашиваюсь, но от оной и не отказываюсь! Труса ж никогда не праздновал. Не подведу и в сей раз! А правду свою вам уже сказал!

— Решение о баталии ночной я уже принял! — сложив руки на груди, объявил Мордвинов. — Совет окончен. Прошу господ офицеров расходиться!

В полдень 3 октября 1787 года с флагманского фрегата ударила сдвоенным залпом пушка. То был сигнал: «Изготовиться к нападению на неприятеля». Помимо плавбатареи № 1 к турецкому флоту должны были идти галеры лейтенанта Константинова и мичмана Ломбарда.

Веревкин собрал на палубе батареи команду, большей частью состоявшую из едва обученных рекрутов. Рассказал им о предстоящем деле. Затем унтера развели служителей по заведованиям.

Когда же стало темнеть, Веревкин передал голосом на галеры, что снимается с якоря, и попросил не отставать от него. Большего он сделать не мог. Многомудрый Мордвинов не удосужился подчинить ему командиров галер.

Уже спустя каких-то полчаса Веревкин заметил, что ни одна из галер так и не начала движения вслед ему. Капитан 2-го ранга нервничал. Формально идти в одиночку к турецкому флоту Веревкину не следовало, но ждать галеры (когда они подойдут — неизвестно) он тоже не мог, ведь тогда под угрозой оказывалось все предприятие. В столь сложном и щекотливом деле командир плавбатареи № 1 поступил наиболее разумно — он начал движение, не без основания полагая, что быстроходные галеры вполне догонят его тихоходный «мордвиновский сундук».

— Выставить по бортам матросов, чтоб смотрели галерные фонари! — приказал он своему старшему офицеру лейтенанту Кузнецову.

Ветер был верхний, и чтобы батарея лучше держала курс, шли на веслах. Незадолго до полуночи к плавбатарее наконец подошла шлюпка. Из нее перепрыгнул мичман Ломбард, тщедушный и вертлявый мальтиец, и года еще не служивший в российском флоте.

— Что это значит, Юлиан Иванович? — обратился к нему пораженный Веревкин. — Почему вы не на своем судне и где, наконец, ваша «Десна»?

Ломбард ответом его не удостоил, а молча протянул засургученный пакет. Ознакомившись с посланием, Веревкин был весьма удивлен и озадачен. Контр-адмирал Мордвинов извещал командира плавбатареи о том, что Ломбард потерял в темноте свою «Десну» и по этой причине назначен командиром галеры лейтенанта Литке.

— Ну а где же ваша новая галера, господин мичман? — поднял глаза на мальтийского рыцаря капитан 2-го ранга.

— Ее я тоже не нашел! — браво ответил мичман.

— Так ищите! И при чем здесь моя батарея? — еще более поразился Веревкин.

— Я слаб зрением и плохо вижу в темноте! — без тени смущения парировал Ломбард. — Когда же галера найдется, то я на нее и перейду!

Веревкин лишь прикусил губу. Что поделаешь! Ломбард был ему не подчинен!

— Хорошо! — бросил сквозь зубы. — Только не мешайте!

— Не диспозиция, а бедлам! — почесал затылок стоявший неподалеку лейтенант Кузнецов. — Что делать будем, Андрей Евграфович?

— Выполнять приказ! — коротко ответил Веревкин.

Длинные ясеневые весла дружно ушли в воду. Из-под форштевня батареи, шипя, отхлынула волна. Пошли!

— Огонь! Огонь! — раздалось вскоре.

Когда дистанция до мерцающего в ночи фонаря сократилась, обнаружилось, что это ломбардовская галера «Десна».

— Вот и нашлось ваше судно! — сказал, подошедши к строптивому мичману, Веревкин. — Езжайте с Богом к себе да принимайтесь за дело!

Но Ломбард отрицательно замотал головой:

— Это уже не моя галера. Я назначен на другую, а потому остаюсь у вас до ее нахождения.

— Одумайтесь! — напрасно пытался вразумить его кавторанг. — Ведь это не по-офицерски!

— Я не какой-нибудь ваш костромской дворянин, я мальтийский рыцарь госпитальер! — гордо вскинул голову тщедушный воспитанник ордена Святого Иоанна.

— Видывали мы на Руси всяких рыцарей — и мальтийских и тевтонских! — мрачно заметил Веревкин. — Не хотите над своей галерой капитанствовать, будете у меня… пассажиром!

С «Десны» тем временем запросили пособить с бомбами.

— Куда ж вы свои-то подевали? — прокричали им веревкинцы.

— Так их у нас и не было! — отвечали оттуда.

Бомбы перегрузили быстро. Времени-то в обрез. Вдали вроде бы замаячила галера лейтенанта Константинова. Веревкин послал к ней шлюпку с просьбой держаться от него по левую сторону, чтоб он всегда мог рассчитывать на помощь.

Вновь налегли матросы на весла, и плавбатарея прибавила ход. Вскоре из темноты стали прорисовываться верхушки мачт турецких кораблей. На них беспечно жгли огни. Внезапно поменялся ветер, став зюйд-остовым, и сразу же вся хитромудрая затея Мордвинова полетела к чертям. Отступать, однако же, было поздно. Слишком глубоко в расположение флота противника забралась плавбатарея № 1.

— Руль право! — распорядился командир.

Осторожно обогнув турецкий флот, Веревкин направил свое судно к кинбурнскому берегу и встал на мелководье.

— У гассановых кораблей осадка велика, и сюда они не сунутся. От мелочи же мы как-нибудь да отобьемся! — объяснил он офицерам свои маневр. — Пока подойдут галеры, продержимся, а там вместе прорвемся!