Едва вступив на палубу судна, боцман бросился к капитану, чтобы попытаться убедить его в необходимости спасения людей с тонущего корабля.

— Там женщины и дети! — убеждал он бородатого кэптэна.

Однако тот безмолвствовал, попыхивая трубкой. Капитана лоцбота, как и двух его коллег, волновало сейчас иное: вместе спасения погибавших команды лоцботов вылавливали матросские койки!

Морская история знает не так уж много примеров, когда гибнущим отказывалось в спасении ради самой дешевой наживы. Ингерманландцам довелось познать и это!

— Мародеры! — кричали с полузатонувшего корабля. — Будьте вы прокляты!

Но штормовой ветер заглушал слабые голоса.

Видя, что никто и не думает заниматься спасением людей, Завьялов ударом кулака сшиб с ног ближайшего лоцботовского матроса и попытался выпрыгнуть за борт. Но не успел, навалились сразу впятером. Скрутили по рукам и ногам, а затем бросили в трюм, где уже сидели трое его матросов. Лязгнул замок — а русские моряки очутились в кромешной тьме. Лишь слышно было, как бессильно билась о борт крутая волна. И тогда, уткнувшись лицом в бухту намокшего каната, Завьялов зарыдал…

А лоцботы, строго держа один в корму другому, легли на разворот.

— Неужели они уходят?.. — кричали на «Ингерманланде».

До самого последнего момента люди надеялись, что капитаны судов, подобрав плавающую добычу, все же займутся спасением уцелевших. Но эти надежды оказались тщетными. Лоцботы уходили. И тогда вдогонку им понеслись проклятья. «Прощай, минута надежды… — вспоминал один из очевидцев этого гнусного поступка. — Нами снова овладело отчаяние…»

Снова ингерманландцы остались одни среди бушующих волн.

— Не спать! Не спать! — кричали офицеры. — Заснете — погибнете!

Но продрогшие и уставшие люди то и дело засыпали, чтобы уже никогда не проснуться.

Кто-то решил, что в воде будет намного теплее, чем на пронизывающем ветру. Сразу несколько человек спустилось в воду, чтобы хоть немного согреться. Через некоторое времени все они погибли. Затем кто-то обнаружил в вахтенных ящиках у гакаборта позабытые всеми сигнальные флаги. Находка пришлась как нельзя кстати, тем более что флаги каким-то чудом оказались сухими. Ими обвязывали головы, заворачивались в них полностью. Офицеры рвали полы своих длинных сюртуков, создавая из обрывков некое подобие тюрбанов.

«Ингерманланд» меж тем по-прежнему куда-то дрейфовал. Куда? Этого не знал никто.

И снова надежда! На сей раз это был большой торговый бриг, правивший прямо на «Ингерманланд». Но, раз обманутые в своих ожиданиях, люди были намного сдержаннее: они лежали и висели молча, сберегая последние силы.

Вскоре бриг поравнялся с кораблем. Над ним хлестко трепетал на ветру торговый британский флаг. На рострах покоился солидный баркас. Даже неопытному глазу было совершенно ясно, что спасательная операция для такого крупного и прекрасно оснащенного судна не составит особых хлопот. Не сбавляя парусов, «купец» едва не раздавил плававших прямо по его курсу матросов, что спасались, держась за обломок фок-мачты. Пройдя буквально в нескольких саженях от гибнущего корабля, бриг как ни в чем не бывало продолжал свой путь и вскоре исчез из виду. А на «Ингерманланде» продолжалась отчаянная битва за жизнь. Но каждый новый час уменьшал шансы на победу в ней.

Вот оборвало толстый трос и понесло в море плававшую до той поры подле корабля грот-мачту, служившую последним прибежищем для смытых за борт. На мачте осталось человек пятнадцать матросов во главе с мичманом Бубновым. Некоторое время несчастные были еще видны, но затем окончательно пропали из виду. Следом за грот-мачтой затерялось в волнах и большое бревно, за которое держался с десятком товарищей унтер-офицер Немудрый.

Над волнами все чаще и чаще раздавалось негромкое «ура». Это потерявшие всякую надежду на спасение моряки подбадривали друг друга боевым кличем. В довершение ко всем бедам начала разваливаться палуба юта. На глазах у оцепеневших ингерманландцев расходились пазы. Посредине юта от бесконечных ударов волн образовалась огромная дыра, в которой кипел водоворот, то и дело поглощавший все новые и новые жертвы. Спасавшиеся на бушприте могли лишь издали наблюдать за смертью своих обреченных товарищей. Помочь чем-либо они были бессильны. Между ними было бушующее море.

А день уже клонился к закату. Низкое скандинавское небо чернело тучами.

Вновь вокруг корабля замелькали острые плавники. С бизань-мачты было хорошо видно, как кроваво забурлила вода у одного из обломков мачты, где спасалось человек пять матросов. Касатки начали свой ночной пир…

На корабле люди готовились ко второй ночевке. Каждый искал место поудобнее да повыше. Не особенно надеясь на свои истощенные силы, привязывались веревочными концами. Если уж идти на дно, то вместе с мачтой!

Артиллерийские офицеры братья Чевгуздины решили перебраться на фок-мачту, что плавала у самой кормы. Почему они посчитали, что там им будет безопаснее, неизвестно. Братьев отговаривали, но те твердо решили рискнуть.

— Здесь теснота, один на другом сидим, а там места вдоволь. Да и держаться есть за что! — отвечал они всем.

Молодые и сильные, они уже почти добрались до цели по протянутому к мачте канатному концу, когда огромная волна погребла их под собой…

С треском и грохотом стал разваливаться корабельный борт, отделяясь от основного корпуса огромными кусками. На одном из таких кусков сгрудились человек до сорока. Там оказались главный строитель «Ингерманланда» корабельный мастер Ершов, лейтенанты Васильев, Сверчков, Дудинский. Были там и две женщины Марья Давыдовна Трескина и жена боцмана Завьялова с младенцем на руках.

Пять раз смывало за борт Марью Трескину, но каждый раз ценой нечеловеческих усилий она снова и снова забиралась обратно. Вид недавно еще светской дамы в разорванном нижнем платье, с окровавленным лицом и разбитыми ногами был ужасен. Но присутствия духа капитанша не теряла. Вместе с женой боцмана они поочередно держали на руках малыша, оберегая его от волн и ветра.

Вот волна сбивает женщин с ног. Ребенок с криком летит в разводья бушующей пены. Мать в ужасе закрыла глаза… Но уже прыгает кто-то из оказавшихся рядом матросов и буквально в последний момент выхватывает малыша из воды.

Сорвало и понесло в море горничную семьи Сверчковых. Широкий сарафан надулся от ветра как колокол, и захлебывающуюся девушку со страшной силой понесло от корабля. Мелькнула лоснящимся черным боком касатка — и несчастная исчезла навсегда. До конца оставался со своей паствой отец Василий. В последний раз его видели среди больных, размещенных на юте. Больных доставили туда в самом начале кораблекрушения, и они так там и сидели, прижавшись друг к дружке, тесной группкой, выделяясь среди остальных своими халатами и колпаками. Погибли они все без малейшего крика, ибо к смерти были готовы давно. С ними был погребен в волнах и батюшка, отказавшийся искать спасения на бизань-мачте и разделивший добровольно участь этой наиболее беззащитной части команды. А смерть выхватывала все новые и новые жертвы…

И вновь воспоминания Аполлона Говорова: «Много было перед глазами нашими ужасных, раздиравших сердце сцен. Семейство одного артиллериста спасалось на юте. Мать, выбившаяся из сил, уронила своего малютку за борт. Младенец начал биться ручонками и долго держался на воде, приводя тем всех в изумление, он как будто ждал кого-то. Через несколько мгновений сбросило буруном в море его отца и мать. Обессиленные, они недолго держались, хватаясь друг за друга, и через минуту оба погрузились. За ними исчезло в волнах и дитя их, и вот кого ждал младенец, вот с кем хотел он соединиться в будущей жизни…»

Ряды ингерманландцев быстро редели, но оставшиеся в живых продолжали борьбу с неослабевающим упорством. А день уже кончался. Быстро темнело. По-прежнему бушевал шторм, по-прежнему свирепствовал ветер. И впереди у обессиленных людей была еще одна ночь — ночь, которую переживут немногие.

С наступлением полной темноты корабль почти совсем скрылся под водой и волны уже вовсю захлестывали нижнюю часть бизань-мачты и бушприт.