Но вот гость, наконец, перевернул чашку вверх дном, положил на нее оставшийся кусочек сахара и медленно отодвинул от себя. Затем он расправил бороду и всем туловищем повернулся к лежавшему на постели Пятову.

— Ну, вот, теперь, батюшка, и поговорить можно. Ведь не для одной приятности я к тебе шут знает сколько дней тащился. Должок твой мне покоя не дает. Срок-то векселишкам давно прошел, иль опротестовать прикажешь? Вижу, все хлопочешь ты на заводе. Вот и домну новую строишь, паровые машины установил, в общем хозяйствуешь. Ну, да это я и раньше за тобой знал, оттого и деньги ссудил. А ведь давно пора, батенька Василий Степанович, с кредиторами-то расплатиться. Так мне и другие купцы передать тебе велели, и Чупров Фома Максимович, и Сорокоумов Елисей Прокопьевич, и Ломов Амос Лукич. Понимаю, дело ты затеял большое, полезное, но, однакож, своя рубашка ближе к телу. Так что денежки нам изволь вернуть немедля да с процентами.

Все время, пока купец говорил, Василий Степанович лежал неподвижно, подперев рукой голову. К нему подошла Варя, села на край постели, взяла к себе на колени его руку. Когда гость умолк, Пятов глухо сказал:

— Я, Афанасий Ильич, вложил в задуманное мною дело не только все свои деньги, но и все силы. И крепко я в это дело верю. Сам генерал-адмирал меня обнадежил. Однако письма из Петербурга все нет да нет. Теперь решил я сам туда отправиться. Деньги твои не пропадут, знаешь ты меня не первый день. Нищим стану, даром работать буду, а тебе и другим кредиторам все до копейки верну. Подождите только, ради Христа, не губите большого дела.

— Нет уж, ждать больше не в мочь, — сердито ответил купец, — видно, придется векселишки-то опротестовать. Уж не взыщи, деньги — главная в жизни вещь, поступиться ими нет нашего согласия.

Василий Степанович почувствовал, как при этих словах задрожали Варины руки и ее пальцы сжали его ладонь. Глядя прямо в глаза гостю, он решительно сказал:

— Ну что ж, если уж на то пошло, решим дело так. Повышай свой процент вдвое и дай мне еще год срока. По закону положено шесть процентов, берете вы с меня двенадцать. Ладно, берите двадцать четыре и дайте еще год срока.

— Подпиши, батюшка, новый вексель, — как бы нехотя отозвался купец, вытаскивая из бумажника чистый вексельный бланк. — Да уж как хочешь, проставь тридцать процентиков. Иначе никак нельзя.

Через неделю Пятов, оправившись от болезни, стал собираться в поездку. Вечером, накануне отъезда, Варя неожиданно сказала:

— Вася, я еду с тобой. Одного я тебя туда не пущу. А Ваня останется с Анфисой, она за ним посмотрит.

Как ни уговаривал ее Василий Степанович, Варя твердо стояла на своем.

На следующее утро, только проснувшись, Василий Степанович увидел, что Варя уже встала и успела сложить почти все вещи. Темные косы ее растрепались, платок сполз с одного плеча, но Варя этого не замечала. Василий Степанович некоторое время наблюдал за ее быстрыми, ловкими движениями, чуть бледным лицом. Варя, почувствовав на себе взгляд мужа, посмотрела в его сторону и невольно смутилась: она прочла в его взгляде любовь и признательность.

В Петербург они приехали в начале марта 1860 года и остановились на Невском, в здании Пассажа. Оставив Варю устраиваться на новом месте, Пятов поспешил в адмиралтейство. В канцелярии морского ученого комитета он разыскал нужного чиновника, и тот с готовностью согласился узнать о принятом по делу Пятова решении, намекнув, однако, что все это связано со «многими трудностями».

На следующее утро чиновник с загадочным видом потребовал у него сто рублей.

— Чрезвычайно важные бумаги имею возможность вручить вам, господин Пятов. Другой кто такое одолжение и не подумал бы для вас сделать.

— Однако, помилуйте, ведь вы меня без ножа режете, — огорченно проговорил Пятов. — Денег-то нет, одни долги. Теперь отдам вам сто рублей, так ведь голодать буду.

— Ничего не могу поделать-с, — с вороватой усмешкой ответил чиновник.

Домой с полученными бумагами Василий Степанович не шел, а бежал. Пакет жег ему руки. Когда он пришел к себе, Вари не было. Василий Степанович быстро подошел к окну и развернул бумаги.

На первом листе каллиграфическим почерком с завитушками и нажимом была приведена выдержка из протокола заседания морского ученого комитета. Предложение Пятова на основании отзывов иностранных специалистов было решено «оставить без последствий». Далее следовали сами отзывы.

Василий Степанович минуту неподвижно стоял у окна с письмом в руке, не имея сил справиться с охватившим его волнением. В голове проносились обрывки мыслей: «Какие иностранцы?… Откуда?… Зачем им послали? Нет, как смели им послать?…»

Неожиданно взгляд упал на короткую резолюцию в верхнем углу листа: «В канцелярию. Передать г. Пятову к сведению», и далее следовала подпись председателя комитета. Василий Степанович в гневе сжал кулаки. Чиновник заставил его отдать деньги за бумаги, которые все равно обязан был вручить ему. Однако вспышка гнева мгновенно прошла. Было не до ста рублей. Гибли все планы, все надежды. Ограбили не только его. Так же грубо, нагло и бессовестно ограбили Россию…

Василий Степанович, как был, в шубе и шапке, тяжело опустился на стул и в отчаянии обхватил голову руками.

В таком положении и застала его Варя.

— Что случилось? — робко спросила она, опускаясь на колени и пытаясь заглянуть в лицо мужа.

— Плохо дело, Варенька, совсем плохо, — и он прочел ей решение комитета.

Несколько минут оба молчали. Наконец, Варя подняла на мужа полные слез глаза и убежденно сказала:

— Великий князь, верно, не знает об этом, Вася. Напиши ему снова. Вот увидишь, что будет.

Пятов тяжело вздохнул и встал.

— Так или иначе, а писать надо, это ты верно говоришь. Может быть, еще и не все потеряно.

Он разделся, достал лист бумаги и сел к столу.

В новой докладной записке Пятов подробно описал свой способ и всю историю его обсуждения.

«…Ученый комитет, не уважая прав изобретателя, без моего согласия, — с возмущением писал он, — сообщил мой проект западноевропейским горным специалистам и тем… ясно доказал, что он нисколько не заботится о пользе русского народа и государства… Сознавая, что проект мой удобоисполним, но в то же время, видя эгоистические расчеты наших инженеров и недостаток их в практике и опасаясь, чтобы русское правительство не ввело у себя прежде их изобретенного мной способа, иностранные специалисты постарались запугать наших инженеров воображаемыми ужасами…» Тут Пятов минуту подумал и исправил всюду слово «инженеров» на «официальных инженеров».

Последний раздел он озаглавил: «Возражения на отзывы иностранных заводчиков».

Всю ночь Василий Степанович продолжал работу. Под утро он с покрасневшими от усталости глазами, бледный и взволнованный, старательно переписал свою докладную записку.

В морском Министерстве Пятов прежде всего постарался разыскать Сокольского. Докладная записка как можно быстрее должна была попасть к генерал-адмиралу. Но молодого офицера не оказалось в Петербурге. Пятов медленно вышел из адмиралтейства и в задумчивости остановился у каменного парапета Невы. Внезапно новая мысль пришла ему в голову, и он решительным шагом направился в канцелярию морского ученого комитета.

Чиновник, вручивший ему накануне бумаги, сделал вид, что не узнает посетителя. Но Пятов, перегнувшись через барьер, с такой силой сжал его плечо, что тот подскочил на своем месте, потом испуганно оглянулся по сторонам и, криво усмехнувшись, сказал:

— Вы забыли, сударь, где находитесь? Прошу не пускать в дело руки.

Василий Степанович подвинулся к нему вплотную и, еле сдерживая себя, процедил сквозь зубы:

— Если не хочешь, каналья, чтобы я тебя задушил своими руками, то немедленно и без всякой мзды передашь эту записку генерал-адмиралу. Понял?