— Завтра подъем на заре и холодный душ, — объявил Несмонту. — Потом бег и тренировка: вам нужно постоянно учиться использовать оружие.

К Несмонту подошел широкоплечий молодой солдат.

— Мой генерал, не согласитесь ли вы оказать мне милость?

— Слушаю тебя.

— Моя жена только что родила. И мы с ней хотели бы пригласить вас дать имя нашему сыну-первенцу.

— Тебя устроит такой старик, как я?

— Какой же вы старик?! Впрочем, и это тоже — благо. Моя жена считает, что ваш почтенный возраст станет для малыша еще одним благословением и залогом его будущего долголетия. Ей так бы хотелось представить вам нашего сына и вашего будущего солдата! Мы живем недалеко от казармы, и вам не понадобится на это много времени.

— Что ж, — сказал генерал Несмонту, — решено.

Наутро молодой новобранец быстрым шагом шел впереди генерала, указывая путь.

Вот они прошли первую улицу, потом еще одну — направо, потом свернули влево в узкий извилистый переулок…

Раздался прорезавший утреннюю тишину зловещий хлопок, и молодой солдат бросился наутек.

— Осторожно! — крикнул генералу Секари, который следовал поодаль от Несмонту, опасаясь возможного покушения.

Генерал колебался между двумя решениями: преследовать заговорщика или отступить… Это колебание стало для него фатальным. На него рухнули в беспорядочном нагромождении доски и балки, подпиленные сообщниками сбежавшего солдата. Несмонту потерял сознание.

Секари попытался освободить генерала, но для этого ему потребовалось довольно много времени.

— Несмонту! Ты меня слышишь? Это я, Секари! Ответь! — постоянно окликал он генерала, разбирая завалы.

Но генерал не отзывался. Секари работал лихорадочно быстро, опасаясь не только за жизнь генерала, но и того, что злоумышленники вернутся с подкреплением.

Наконец, вот и тело Несмонту.

Глаза генерала были открыты, но сил говорить не было.

С большим трудом он прошептал:

— Беги, мой мальчик. Этот негодяй скоро снова явится… У меня сломана левая рука. Синяки не в счет… Я попытаюсь встать сам…

— Скорее, мой генерал. Я помогу, опирайтесь на меня.

— Эти негодяи отлично подготовили нападение, — произнес Секари. — Еще бы немного, и ты бы там и остался.

— Что ж, пусть официально так и будет объявлено: я остался там. Они ведь хотели убить меня, пусть порадуются. Весть о моей смерти заставит их выползти из своей щели…

Для Хнум-Хотепа подписать акт об обвинении Сехотепа, его собрата по Золотому кругу Абидоса, было невыносимо. Сердце разрывалось. Но он должен был без снисхождений применять закон, не отдавая никому личных предпочтений.

И все же ему было абсолютно ясно, что Сехотеп невиновен.

Враг оказался очень ловким: он сумел манипулировать офицерами стражи и использовать юридическую систему Египта так, чтобы Дом царя дал трещину, а Сехотеп оказался под ударом. Такого поражения визирь не переживет! Он попытается переубедить Собека, доказать ему, что обвинения стражников на руку Провозвестнику…

У Хнум-Хотепа потемнело в глазах… На несколько мгновений он потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то попытался подойти к окну… Каждый шаг давался с трудом. Вот и оно. Хнум-Хотеп облокотился и попытался глубоко вздохнуть. Ему не хватало воздуха.

В середине груди была нестерпимая боль. Из-за нее он был вынужден сесть. Нет сил ни вздохнуть, ни позвать на помощь… Хнум-Хотеп понял, что эта слабость — последняя в его жизни…

Он подумал о Сесострисе… Мысленно поблагодарив его за все благодеяния, он попросил его не оставлять борьбы…

В соседней комнате одновременно завыли обе его собаки, возвещая о смерти хозяина…

Великолепное вечное жилище Хнум-Хотепа, выстроенное в пятидесяти метрах к северу от пирамиды Дашура, приняло мумию визиря. На церемонии присутствовали все члены Дома царя, Медес и Собек-Защитник.

Город мертвых пылал зноем. Мумия была подготовлена быстро, но тщательно. Ее спустили в самый низ сооружения через узкий ход-колодец и положили в саркофаг.

Погребальным церемониалом руководил сам фараон. После ритуала отверзания рта, глаз и ушей мумии[12] он оживил рисованные на стенах сцены и иероглифические тексты, покрывавшие своды часовни, где служитель КА визиря будет поддерживать живую память о Хнум-Хотепе.

Смерть визиря вдохнула в Медеса огромные надежды. Сехотеп из игры выведен, Сенанкх глубоко погружен в дела своего управления и считается незаменимым… Теперь именно он, Медес, — кандидатура вне конкуренции на пост визиря. Сесострис, считая секретаря Дома царя неустанным тружеником и образцовым чиновником, конечно же, возведет его в ранг своего первого министра. И тогда он, соратник Провозвестника, станет одним из главных лиц египетского государства!

Неожиданная смерть генерала Несмонту добавила печали к глубокой скорби собравшихся…

Медес, с трудом сохраняя на лице подходящее случаю выражение, не мог удержаться от любопытных взглядов в сторону Собека. Его поразило, что тот присутствует на церемонии. Правда, он, видимо, чувствовал себя не лучшим образом: ходил с трудом и опирался на палку.

Покидая часовню, Сесострис обернулся и долго смотрел на гробницу Хнум-Хотепа. Потом сказал своим чиновникам:

— Теперь я немедленно отправляюсь в Абидос. После стольких трагических событий мы все наконец осознали, какие тревоги ожидают Мемфис. В мое отсутствие безопасность жителей будет осуществлять новый визирь, который железной рукой пресечет все возможные волнения. Преемник Хнум-Хотепа должен показать себя достойным своего замечательного предшественника. Именно тебе, Собек-Защитник, предстоит вдохновляться его примером и взять на себя его тяжкие обязанности.

Потягивая прекрасное сладковатое вино, ливанец радовался тому, что сумел поговорить с Медесом с должной суровостью. Разве теперь секретарь Дома царя, слишком привыкший к роскоши, не поутихнет? Подстегнув его чрезмерно раздутое чувство тщеславия, руководитель террористической организации Мемфиса продемонстрировал всю силу своей истинной власти и свою способность к действию!

И результат ливанца не разочаровал.

Из дома в дом летела по столице новость: умер Несмонту. По словам одних, он был жертвой покушения, по словам других, он погиб от несчастного случая. Вот так! Смерть Хнум-Хотепа, обвинение Сехотепа, гибель старого генерала! Сама судьба обрушивалась на близких к трону Сесостриса, и фараон оставался одиноким и незащищенным. Назначение Собека на должность визиря никого не успокоило. Даже если он и оправится от своих физических и нравственных ран — в чем многие сомневались, — он все равно будет не способен исполнять такую сложную и хлопотную работу. Стражник так и останется стражником, он никогда не сможет заниматься ничем иным, кроме безопасности и репрессий, а об экономике и общественных нуждах просто позабудет.

Режим фараона явно выбит из привычной колеи.

Такое абсурдное назначение нового должностного лица свидетельствовало о панике, охватившей фараона. Ведь в любое другое — нормальное — время он, безусловно, остановил бы свой выбор либо на Сенанкхе, либо на Медесе. Но вынужденный обороняться от нападок неуловимого врага монарх передал реальную власть в руки человека, интеллектуально ограниченного, полагая, что бдительный стражник сумеет предотвратить худшее.

Курчавый и его парни снова заняли позиции в прежнем насиженном месте — квартале к северу от храма Нейт. Привычные патрули, давно выявленные соглядатаи, но больше — никаких следов военного присутствия. Агенты Собека могли сколько угодно снова обшаривать дома и лавки, но им все равно ничего не найти.

Ливанец знал всех своих водоносов, цирюльников и торговцев сандалиями. Ему было известно также и то, что за каждым из них было установлено строжайшее наблюдение, но он тем не менее использовал агентов для распространения слухов по городу, а также для передачи своих указаний. А рынок был самым удобным местом для обмена информацией.