— После сбора урожая все будут в твоём распоряжении, — сказала Орэнна.

— Двадцати пока достаточно, — сказал Сабан.

Сабан решил, что сначала он будет передвигать самый большой камень. Если этот огромный спрятанный в земле кусок скалы удастся поднять, то другие должны поддаться ещё легче, и он собрал двадцать человек и приказал им обкопать землю вокруг всего валуна. Мужчины работали охотно, однако отказывались верить, что такой камень можно будет поднять. Галет, тем не менее, сказал Сабану, как это сделать. Вдобавок Сабан облегчал задачу отбивая, откалывая и обжигая огромный валун, чтобы уменьшить его ширину и соответственно уменьшить вес. На это ушёл целый месяц, и когда работа была сделана, крупный камень стал походить на высокую колонну, которой и должен был стать.

Леиру нравилось приходить и смотреть, как молотками отбивают камень, а Сабан рад был видеть своего сына, потому что очень редко видел мальчика за последние годы. Пока мужчины начерно придавали камню форму, дети Каталло вскарабкивались на его поверхность, устраивая борьбу за право занять место на его длинной плоской поверхности. Они использовали стрекала в качестве копий, и иногда их шутливые баталии становились очень жаркими, и Сабан с одобрением заметил, что Леир не пожаловался, когда его глубоко ранили в руку, и кровь начала капать с пальцев. Леир только посмеялся над раной, крепче сжал своё копьё и погнался за мальчиком, ранившим его.

Как только вес камня был уменьшен, вдоль его длинных боков выкопали две канавы. На это ушло шесть дней, и ещё два дня ушли на то, чтобы доставить из селения просохшие полозья для салазок. Огромные полозья были уложены в канавы, а потом, используя две дюжины человек и очень длинные рычаги, Сабан поднял один край огромного камня так, что под него стало возможным просунуть балку. На поднятие одного конца ушёл целый день, и ещё один был потрачен на поднятие заднего края камня и подкладывание ещё трёх балок под камень. Сабан привязал балки к полозьям, а затем выкопал в подлегающей меловой породе длинный гладкий уклон.

Теперь нужно было ждать, так шёл сбор урожая, и все люди Каталло были заняты на полях или токах. Но в эти дни урожая Сабан получил возможность проводить время с Леиром. Он учил мальчика пользоваться луком и стрелами, кастрировать телят, добывать с помощью копья рыбу из реки. Свою дочь он видел редко. Лэллик была нервным девочкой, пугающейся пауков, мотыльков и собак, и когда бы Сабан не появлялся, она всегда пряталась за своей матерью.

— Она очень хрупкая, — утверждала Орэнна.

— Больная? — спросил Сабан.

— Нет, просто драгоценная. Хрупкая, — Орэнна нежно погладила Лэллик. Девочка действительно, показалась Сабану очень хрупкой, но она была очень красивой. Кожа у неё была белая и чистая, золотистые ресницы удлинёнными и нежными, а волосы были таким же блестящими, как у матери. — Она избрана, — добавила Орэнна.

— Избрана для чего? — спросил Сабан.

— Она и Леир будут хранителями нового храма, — с гордостью сказала Орэнна. — Он будет жрецом, а она жрицей. Они уже посвящены Слаолу и Лаханне.

Сабан подумал об энтузиазме своего сына в военных играх, в которые играли дети вокруг камня.

— Я думаю, что Леир скорее хочет стать воином.

— Это ты подаешь ему такие идеи, — неодобрительно сказала Орэнна, — но Лаханна избрала его.

— Лаханна? Не Слаол?

— Здесь руководит Лаханна, — сказала Орэнна, — истинная Лаханна, а не та фальшивая богиня, которой здесь когда-то поклонялись.

Когда урожай был убран, люди Каталло исполнили танцы в своём храме, раскачиваясь между валунами и принесли в дар пшеницу, ячмень и фрукты к подножию алтаря. В селении ночью было устроено празднество, и Сабан был заинтригован, увидев, что его дети и все сироты, живущие с Орэнной, пришли на праздник, но сама Орэнна осталась в храме. Лэллик скучала по матери, а когда Сабан приласкал её, казалось, что она сейчас расплачется.

В храме горел костёр, его пламя освещало гребень вала, увенчанный черепами, но когда Сабан направился к валу, его остановил жрец.

— Этой ночью на этом месте заклятие.

— Этой ночью?

— Только этой ночью, — пожал плечами жрец и легонько подтолкнул Сабана обратно в сторону пирующих. — Боги не хотят, чтобы ты был здесь.

Килда увидела возвращающегося Сабана и, оставив Ханну с одной из женщин, подошла и взяла его за руку.

— Я говорила, что покажу тебе кое-что, — сказала она.

— Что покажешь?

— То, что видели я и Дирэввин, — она потянула его в тень и повела на север от селения. — Я говорила тебе, — сказала она, — что никто не предаст нас.

— Но вас узнали?

— Конечно.

— А Ханна? Люди знают, кто она?

— Наверное, — беззаботно сказала Килда, — но она выросла с тех пор, как была здесь, и я говорю людям, что она моя дочь. Они притворяются, что верят мне, — она перепрыгнула через ров и повернула на восток. — Никто не предаст Ханну.

— Ты не из Каталло? — спросил Сабан. Он всё ещё почти ничего не знал о Килде, но её интонация выдавала, что язык Каталло ей не родной. Он знал, что ей меньше двадцати двух лет, но она была незнакомкой для него.

— Меня продали в рабство ребёнком. Моё племя живёт на берегу восточного моря. Жизнь там трудна, а дочерей ценят за то, что их можно продать. Мы поклоняемся богу моря Кромадху, и Кромадх выбирает, какие девочки будут проданы.

— Как?

— Нас уводят далеко по илистому побережью и заставляют убегать от прибывающего прилива. Самые быстрые выходят замуж, а медлительных продают, — она пожала плечами. — Ну а самые медленные тонут.

— Ты была медлительной?

— Я специально бежала медленно, — ровно сказала она, — потому что мой отец избивал меня. Я хотела сбежать от него.

Теперь она направлялась на юг, приближаясь к храму. Ни жрец, ни охранник не видели, как они повернули далеко в полях, и только свет луны освещал стерню.

— Если кто-то увидит нас?

— Тихо, — предостерегла она его, и они вдвоём забрались на крутой меловой склон вала под зловещими взглядами волчьих черепов. Килда первой добралась до вершины и легла на землю. Сабан припал рядом с ней.

Сначала они ничего не увидели в обширном храме. Большой костёр горел возле хижины Орэнны, и его бешеное пламя отбрасывало мерцающие тени валунов через темнеющий ров на внутренний склон мелового вала. Дым от костра клубился и поднимался к звёздам, его нижняя часть освещалась красным от костров в селении.

— Твой брат пришёл в Каталло сегодня вечером, — зашептала Килда в ухо Сабану, затем указала в дальнюю часть храма, где Сабан увидел чёрную тень, отделившуюся от камня.

Он понял, что это Камабан, так как даже с такого расстояния, и хотя человек был закутан в мантию быка-танцора, он увидел, что силуэт слегка прихрамывает. Большая шкура свисала с его плеч, голова быка билась над лицом, а копыта и хвост мёртвого животного волочились по земле. Человек-бык медленно сделал несколько неуклюжих танцевальных движений, переступая из стороны в сторону, замирал, снова начинал танец, и пристально вглядывался вокруг себя. Затем он завыл, и Сабан узнал голос.

— В твоём племени, — зашептала Килда, — бык это Слаол, да?

— Да.

— Значит, мы видим Слаола, — презрительно сказала Килда.

Потом Сабан увидел Орэнну. Или вернее он увидел мерцающую светлую фигуру, вышедшую из тени хижины и быстро побежавшую через храм. Белые искорки колыхались в воздухе позади неё.

— Перья лебедя, — сказала Килда, и Сабан понял, что его жена одета в плащ, подобный её плащу с капюшоном с перьями соек, только этот был унизан перьями лебедя. Он казался сияющим и придавал ей неземной вид. Она в танце удалялась от Камабана, который зарычал в притворной ярости и бросился к ней, но она с лёгкостью увернулась от него и побежала вдоль окружности храма.

Сабан знал, чем заканчивается этот танец, и закрыл лицо руками. Ему захотелось броситься вниз и убить своего брата, но Килда положила руку ему на спину.

— Это их мечта, — спокойно сказала она, — мечта, которая двигает храм, который ты строишь.