Сабан предпринял последнюю попытку.

— Я хотел бы, чтобы мои дети выросли на мирной земле.

— Я хочу того же, — ответил Раллин, бросив взгляд на Меррель, лежавшую на руках у рабыни, — но мы не можем заключить мир, пока душа Санны у Камабана.

— Наши предки несчастны, — объяснил Мортор. — Они хотят, чтобы Санна присоединилась к ним. Пришли нам голову Камабана, Сабан, и мы дадим вам камни.

— Или пусть Камабан идёт на нас войной, — насмешливо улыбнулась Дирэввин. — Ты думаешь, он воин? Пусть только приблизится к нашим копьям! И скажи ему, Сабан, что мы будем отрывать по кусочкам его плоть от костей, и мы заставим его кричать три дня и три ночи, а потом я заберу его душу и душу Санны, — она плюнула в огонь и подняла плащ с земли, прикрывая свою наготу. — Спасибо за голову Ленгара, — холодно сказала она, — но мне нечего дать тебе взамен.

Она взяла на руки свою дочь, пошла к хижине и нырнула внутрь. Сабан посмотрел на Раллина.

— Здесь повелевает женщина?

— Лаханна, — резко ответил Раллин. Он встал и поднял на ноги Мортора.

— Теперь ты должен уходить, — велел он Сабану.

— Будет война, если я уйду.

— Война всё равно будет, останешься ли ты или уйдёшь, — сказал Раллин. — Мы ничего не знаем, кроме войны с Рэтэррином, с того времени, как погиб твой отец. Ты думаешь, мы сможем так быстро заключить мир? — Раллин покачал головой. — Уходи, просто уходи.

И Сабан ушёл.

Война продолжалась.

Камабан не выказал ни удивления, ни разочарования оттого, что миссия Сабана потерпела неудачу.

— Они хотят войны, — сказал он. Сабан нашёл его в Храме Неба, где Камабан размышлял, глядя на камни из Сэрмэннина. — Каталло думает, что со смертью Ленгара мы станем лёгкой добычей для их копий. Они думают, что я не смогу повести людей в бой.

— Они так и сказали, — признался Сабан.

— Очень хорошо! — радостно сказал Камабан. — Мне нравится враг, который меня недооценивает, это делает победу над ним намного проще, — он повысил голос, так чтобы его услышали Гундур и Ваккал, находившиеся неподалёку. — Люди думают, что война это использование силы, но это не так. Война — это использование разума. Мысли. И я думаю, что мы должны выступить завтра, прямиком через болота и горы, на Каталло.

Гундур усмехнулся.

— Мы пытались сделать это раньше, — тихо сказал он, — и терпели неудачу.

— Вы терпели неудачу во всём, что вы пытались сделать, — огрызнулся Камабан.

— И мы слышали, что в Каталло полно копьеносцев, — вставил Ваккал. — Они ждут встречи с нашими войсками и людьми Друинны, и поэтому собрали всех своих союзников.

— Но они знают, что Друинна покинула нас, — сказал Камабан, — и вряд ли поверят, что мы осмелимся напасть на них. Разве не лучшее время это сделать?

— Они, возможно, планируют напасть на нас, — угрюмо сказал Гундур.

— Ты всегда думаешь о трудностях! — закричал на них Камабан, обескуражив обоих воинов. — Как вы можете выиграть войну, если думаете только о проигрыше? Вы женщины? — он медленно похромал к воинам. — Мы выступаем завтра утром, мы нападём на рассвете следующего дня, и мы победим. Слаол пообещал это! Поняли? Слаол пообещал это!

Гундур кивнул, хотя был явно расстроен решением Камабана.

— Мы выступим завтра, — неохотно согласился он. Он взял Ваккала за локоть и пошёл обратно к селению, чтобы предупредить своих копьеносцев.

Камабан посмотрел им вслед и рассмеялся.

— Теперь нам надо победить, или эти двое потребуют мою голову.

— Победить будет трудно, — осторожно сказал Сабан, — потому что, кажется, что Каталло знает всё, что мы делаем. У них наверное здесь шпионы, и они узнают о том, что мы идём.

— А какой у меня выбор? — бросил Камабан. — Теперь я должен сражаться, и не только для того, чтобы заполучить камни, а чтобы убедить Гундура и Ваккала не прирезать меня как собаку. Если я должен стать здесь вождём, я должен показать себя более искусным военачальником, чем Ленгар. Легче быть умнее, чем Ленгар, но люди не восхищаются умом. Они восхищаются силой. Поэтому победив Каталло, я добьюсь того, что никогда не получалось у Ленгара. Проблема, конечно, в том, что делать со всеми этими копьеносцами, после того, как мы одержим победу. Воины не любят мир.

— Ты думаешь, что настанет мир?

— Я думаю, брат, что Слаол дарует нам победу, — сказал Камабан. — Я думаю, что ты построишь мне храм, и что первым делом ты вытащишь все эти столбики, — он указал на камни, привезённые из-за моря и вкопанные в дёрн Рэттэрина. — Они так восхитительно выглядели в Сэрмэннине, — продолжил Камабан, нахмурившись. — Ты помнишь? Можно было почувствовать присутствие Слаола. Постоянное. Всегда рядом! Заключённый в камне. Но не здесь, конечно. Пустые, вот какие они здесь, пустые! — он начал толкать камень, пытаясь опрокинуть его, но тот был прочно вкопан в землю. — Их нужно убрать отсюда, все до одного! Сколько людей тебе нужно, чтобы вытащить камни?

— Тридцать? — предположил Сабан. — Сорок?

— Тебе понадобится больше, — уверенно сказал Камабан. — Тебе нужны будут люди и волы, чтобы притащить новые камни из Каталло, — он замолчал, вглядываясь в незаконченный круг камней. — Я хотел бы, чтобы не было сражения, — наконец сказал он и повернулся к брату. — Ты когда-нибудь видел битву между двумя племенами?

— Нет.

— Увидишь. Перед её началом, все герои, но как только начинают летать стрелы, у половины обнаруживается растяжение щиколоток, или расстройство живота, — он улыбнулся. — Я думаю, что ты проявишь героизм.

— Я полагал, что буду строителем?

— Сначала воином, а потом строителем. Я не пойду в поход без тебя, брат.

Сабан давно не видел воинов, подготавливающихся к битве, но на следующее утро он наблюдал, как мужчины раздевались донага и обмазывали свои тела густой кашицей из воды и вайды, затем обмазывали наконечники своих копий и стрел липкой смесью из фекалий и сока растений. Когда солнце поднялось высоко, копьеносцы исполнили танец вокруг храма Эррина и Мэй. Пленника из Каталло, которого держали под стражей со времени последней стычки между племенами, приволокли в храм и умертвили. Камабану был любопытен этот ритуал, о котором ему рассказал Гундур. Каталло убивает пленников перед битвой, и Ленгар в отместку приказал делать то же самое в Рэтэррине. Хэрэгг протестовал против убийства, но Гундур заверил его, что это не жертвоприношение. Главный жрец держал символ племени, а Гундур, обнажённый и вымазанный синим, с растрёпанными развевающимися волосами, взял бронзовый нож, и медленно разрезал человека от промежности до груди. Потом воины Рэтэррина погрузили свои правые руки в кровь жертвы, чей долгий смертельный крик сообщал богам, что племя готовится к сражению. Сабан не окунал руку в кровь и не исполнял танец среди столбов храма, когда барабанщики выбивали быстрый ритм на барабанах из козлиной кожи, натянутой на обручи. Вместо этого он присел рядом с Орэнной, которая неподвижно наблюдала за смертью пленника.

— Вы выиграете эту битву, — сказала она. — Я видела победу во сне.

— Ты видишь много снов в эти дни, — угрюмо сказал он.

— Потому что я здесь, — сказала Орэнна, — а Слаол хочет, чтобы я была в Рэтэррине.

— Я хотел бы, чтобы мы ушли домой вместе с Льюэддом, — сказал Сабан. Он помог Льюэдду вытащить обгорелые и сморщенные тела Керевала и его людей из углей зала. Тела должны были быть захоронены на травянистом склоне над старым храмом Слаола, и Льюэдд потом заберёт золото обратно в Сэрмэннин.

— Теперь мой дом здесь, — сказала Орэнна. Она наблюдала, как воины по одному приседали над распотрошенным телом. — Всё это должно было случиться, — радостно сказала она. Мы не знали, чего желал Слаол, когда прибыли из Сэрмэннина. Мы думали, что мы просто перевозим камни! Но вместо этого он желает, чтобы мы здесь прославили его великолепие.

— Так все последние годы были потрачены зря? — с горечью спросил Сабан. Он потратил свои лучшие годы, доставляя камни из Сэрмэннина, только для того, чтобы выбросить их, как только задача была выполнена.