— Здесь должна быть кровь! — всхлипывал он. — Ни один из вас этого не понимает! Даже Хэрэгг не понимал! Здесь должна быть кровь!

— Храм сочится кровью, — сказал Сабан. — Зачем нужно ещё больше?

— Должна быть кровь. Если не будет крови, бог не придёт. Он не придёт! — Камабан снова визжал. Люди смотрели на него с побледневшими лицами, так как он согнулся, словно от резкой боли в животе. — Я не хочу, чтобы здесь была смерть, — кричал он, — но этого хотят боги. Мы должны дать им кровь, или они не дадут нам ничего! Ничего! А ни один из вас не понимает этого!

Сабан направил меч вниз и охватил брата за плечи.

— Когда ты впервые увидел в мечтах этот храм, — тихо сказал он, — ты не видел кровь. Кровь не нужна. Храм уже ожил.

Камабан взглянул на него с недоумением на полосатом лице.

— Правда?

— Я почувствовал это, — сказал Сабан. — Он живёт. А боги вознаградят тебя, если ты отпустишь рабов.

— Правда? — как-то испуганно спросил Камабан.

— Правда, — сказал Сабан. — Я обещаю это.

Камабан прислонился к Сабану и рыдал на его плече как ребёнок. Сабан утешал его, пока тот наконец не выпрямился.

— И всё будет хорошо? — спросил он, вытирая кулаком слезы.

— Всё будет хорошо, — подтвердил Сабан.

Камабан кивнул, осмотрелся, словно хотел что-то сказать, но вместо этого пошёл прочь. Сабан смотрел ему вслед, глубоко вздохнул и пошёл в храм. Он приказал Гундуру оставить рабов в живых.

— Но бегите отсюда, — сказал он рабам, — бегите прямо сейчас и как можно дальше!

Гундур плюнул в сторону тени камней.

— Он сумасшедший, — сказал он.

— Он всегда был сумасшедшим, — сказал Сабан, — с того дня, когда родился скрюченным, он был сумасшедшим. А мы заразились его безумием.

— Но что произойдёт, когда храм будет освящён? — спросил Гундур. — Куда направится его безумие?

— Эта мысль делает безумие ещё страшнее, — сказал Сабан. — Но мы зашли уже так далеко, что можем посвятить ему следующие две ночи.

— Если умершие не вернутся, — угрюмо сказал Гундур, — другие племена набросятся на нас как волки.

— Поэтому держи свои копья острыми, — посоветовал Сабан.

Ночью ветер изменил направление и отнёс клубы дыма на север. Он принёс проливной дождь, затушивший костры и смывший последнюю каменную пыль с камней. Когда небо прояснилось перед рассветом, люди видели сову, кружившую над храмом, а потом полетевшую навстречу восходящему солнцу. Лучшего знамения и быть не могло.

Храм был готов, и боги были рядом. Мечта воплотилась в камне.

Орэнна пришла в Рэтэррин утром, приведя с собой Лэллик и дюжину рабов. Она направилась в хижину Камабана и осталась там. День был удивительно тёплым, и мужчины и женщины ходили без плащей, и поражались новому южному ветру, который принёс такую погоду. Слаол уже смягчил зиму, говорили они, и это тепло убедило людей, что храм действительно имеет силу.

В Рэтэррине было много чужестранцев. Никого не приглашали, но все пришли из любопытства. Они прибывали в течение многих дней. Большинство были из соседних племён — из Друинны и племён вдоль южного побережья, но некоторые пришли издалека с севера, а другие отважились на морское путешествие, чтобы увидеть чудо камней. Многие из посетителей были из племён, жестоко страдающих от набегов Рэтэррина за рабами, но они пришли с миром и принесли с собой свою собственную еду, и поэтому им было позволено построить шалаши среди богатых ягодами кустарников в близлежащих лесах. На следующий день после побега рабов прибыл Льюэдд из Сэрмэннина с дюжиной копьеносцев. Сабан обнял своего старого друга и устроил его в хижине Мерета.

Льюэдд теперь стал вождём Сэрмэннина, его борода поседела, а на покрытом серыми татуировками лице появились две новых.

— Когда погиб Керевал, — рассказал он Сабану, — наши соседи решили, что нас легко можно завоевать. Я провёл в сражениях много лет.

— Выиграл их?

— Большую часть, — кратко ответил Льюэдд. Потом он расспросил о Хэрэгге и Орэнне, Леире и Лэллик, и покачал головой, выслушав все новости Сабана. — Тебе нужно было вернуться в Сэрмэннин.

— Я всегда хотел этого.

— Но ты остался и строил храм?

— Это был мой долг, — сказал Сабан. — Для этого боги послали меня на землю, и я счастлив, что занимался этим. Никто не будет помнить битвы Ленгара, могут забыть даже поражение Каталло, но люди всегда будут видеть мой храм.

Льюэдд улыбнулся.

— Ты построил хорошо. Я нигде не видел ничего подобного, — он протянул руки к очагу. — Так что произойдёт завтра?

— Ты должен спросить Камабана. Если он захочет говорить с тобой.

— Он не разговаривает с тобой?

Сабан пожал плечами.

— Он ни с кем не говорит, кроме Орэнны.

— Люди говорят, что Эрэк придёт на землю, — предположил Льюэдд.

— Люди многое говорят, — сказал Сабан. — Они говорят, что мы станем богами, что мёртвые вернутся, а зима исчезнет, но я действительно не знаю, что произойдёт.

— Очень скоро мы об этом узнаем, — утешил Льюэдд.

Весь день женщины готовили еду. Камабан не открывал планов по освящению храма, но День Зимнего Солнца всегда был праздником, и поэтому женщины жарили, варили и перемешивали, и весь огромный заградительный вал был заполнен запахами еды. Камабан оставался в своей хижине, и Сабан был рад этому, так как опасался, что его брат хватится Леира, и будет расспрашивать, где он, но ни Камабан, ни Орэнна не заметили его отсутствия.

Немногие крепко спали в эту ночь в Рэтэррине, все были охвачены предвкушением. Леса светились от костров гостей, на западе висел молодой месяц. На рассвете он скрылся в тумане, а люди Рэтэррина надели свои лучшие одежды. Они причесали волосы и повесили на шеи ожерелья из костей, гагата, морских ракушек и янтаря. Погода была необычно тёплой. Туман рассеялся, и внезапный дождь загнал людей в хижины, но когда дождь окончился, в западной части неба появилась великолепная радуга. Один конец этой радуги опускался в храм, и люди забирались на оградительный вал, чтобы подивиться на это хорошее знамение.

Облака медленно плыли на север, оставляя небо чистым и светлым. В полдень уже сотни людей из десятка племён собрались на лугах вокруг храма. И хотя было выпито множество чаш с хмельным напитком, никто не был пьян. Кто-то танцевал, кто-то пел, дети играли, однако никто не осмелился пересечь ров и валы, кроме дюжины мужчин, которые выгнали из храма коров и убрали навоз внутри священного круга. Люди стояли рядом с низким внешним валом и смотрели на камни, которые выглядели великолепными, чистыми, спокойными и наполненными тайной. Люди хвалили Сабана, и он снова и снова рассказывал истории строительства храма: как некоторые колонны оказались слишком короткими, как он поднимал камни-перемычки, сколько тяжёлого труда было потрачено на каждый камень.

Ветер стих, и стало удивительно тепло, что только обостряло настроение ожидания. Солнце клонилось к юго-западу, но процессия ещё не вышла из Рэтэррина. Люди говорили, что видели танцоров и музыкантов, собирающихся возле храма Эррина и Мэй. Сабан провёл Льюэдда через Вход Солнца и рассказал ему, как укреплял камни в земле и поднимал на высоту. Он погладил Камень Земли, единственный камень из Сэрмэннина, оставшийся в круге, затем подобрал несколько обломков камней, всё ещё лежавших в траве возле костей Хэрэгга. Дождь смыл кровь последнего жертвоприношения, и в храме пахло свежестью. Льюэдд поднял глаза на арки Дома Солнца и, казалось, потерял дар речи.

— Это… — начал он, но не смог закончить.

— Это прекрасно, — сказал Сабан. Он знал каждый камень. Он знал — какие камни было трудно установить, а какие легко встали в свои лунки. Он помнил, где раб упал с платформы и сломал ногу, где другого раба раздавило камнем, который переворачивали для обтачивания, и ему очень хотелось надеяться, что все тяготы жизни закончатся сегодня, когда Слаол огнём войдёт в свой новый Дом.

Тут кто-то закричал, что идут жрецы, и Сабан поторопил Льюэдда к выходу, оставив храм пустым. Они протолкнулись сквозь толпу и увидели, что процессия, наконец, вышла из селения.