— Спасибо, Максен, что ты убрал ее из Этчевери, но не бросил на произвол судьбы.

— Вряд ли она испытает чувство признательности.

— Испытает, когда наступят холода.

Пендери пожал плечами:

— Неважно. Теперь пусть болит голова у Гая.

Насильник. Он сохранял невозмутимость, когда ему принесли последние вести о его жестокости, но теперь, оставшись наедине с деревьями и равнодушным небом, он дал волю страстям.

— Сука! — шипел и рычал Эдвин. — Дьявол в юбке, лживая шлюха!

Слова, слова, но ни одно не могло точно выразить его состояние и возмущение. Называться дикарем, мятежником — это одно, такие прозвища заслужены им, но жить с клеймом насильника — невыносимо! Никогда не брал Харволфсон женщину силой, а особенно — норманнку, тем более такую тварь, как Элан Пендери!

Прошло несколько дней с их встречи в лесу, а он никак не мог понять, почему эта женщина добровольно и так легко отдалась ему. А вот теперь все стало ясно! Его хотят заклеймить позором, объявить насильником. Будь проклята мерзкая лгунья!

— Ад и преисподняя, — раздался скрипучий голос.

Эдвин, резко обернувшись, едва не сбил с ног Дору. Как ей удается так тихо передвигаться с ее скрюченным телом и одеревеневшими ногами? А еще удивительнее, как колдунья могла догадаться, о чем он думает? Старуха улыбнулась, и он заметил новую дырку в вернем ряду зубов.

— Когда-нибудь ты поймешь, Эдвин, что я — это я.

Прорицательница? Ведьма? Нет, она видела и понимала то, что другим было недоступно, не только благодаря своей прозорливости.

— Я не верю во всякую небывальщину, — прохрипел сакс, давая понять, что хотел бы остаться один.

— После того, как я вдохнула в тебя жизнь? — ухмыльнулсь старуха. — После того, как я предсказала, что ты будешь человеком, который прогонит норманнов с нашей земли и вернет Англии свободу? После того, как я показала, какова на самом деле Райна, и мои слова подтвердились?

Широко расставив ноги и скрестив руки на груди, Харволфсон пристально взглянул на Дору.

— Я еще дышал, когда меня вытащили из-под груды трупов, — нетерпеливо пояснил он, в сотый раз рассказывая одну и ту же историю.

— Нет, дыхания не было, — упрямо возражала колдунья, тоже в сотый раз отрицая его слова.

— Еще неизвестно, удастся ли под моим водительством изгнать захватчиков, — продолжал Эдвин, не слушая ее возражения, — а что касается Райны… — и замолчал в раздумье.

Если верить Этелю и его сотоварищам, она не отреклась от своего народа, а сдалась, когда не было выбора. Но как быть с пятым саксом, пронзенным стрелой в тот миг, когда он поверил в свободу и честность Пендери? Знала девушка, что задумал Максен?

— Знала, — словно прочитала его мысли Дора. Эдвин резко повернулся:

— Ты угадала мои мысли, Дора. Может, ты и впрямь обладаешь таким даром, и в этом все твои чудеса?

Рассмеявшись — ее смех походил на скрип двери, — она подошла ближе и остановилась прямо перед ним:

— Дар, а? Да, я обладаю им, хотя ты прекрасно знаешь, что это еще не все. У меня есть власть…

— Хватит!

Он больше не станет ее слушать — иначе придется заключить сделку с самим дьяволом. Почему бы просто не отослать старуху? Эта мысль уже трижды за день приходила в голову, но что-то удерживало его.

— Она подарит тебе сына, Эдвин, — заговорщицким тоном проговорила старуха.

Сакс нахмурился.

— Райна?

— Нет. — Дора помахала сморщенной рукой. — Я говорю об этой шлюхе, Элан Пендери.

Он был ошеломлен ее словами и не напомнил, что не так давно она и Райну называла шлюхой. Неужели после одной встречи девушка зачала?

— Сын, — пробормотал он.

В его душе, наполненной местью и ненавистью, шевельнулось теплое чувство.

— Послушай меня, Эдвин. Ему нельзя жить на этом свете.

— Что? — воскликнул он. — Ты предлагаешь мне убить своего собственного сына?

— Неважно, чья рука это сделает.

— Ты зашла слишком далеко, старуха, — взревел сакс, сжимая и разжимая кулаки. — Уходи, иначе я избавлюсь от тебя раз и навсегда.

Дора широко раскрыла глаза:

— Он будет норманном!

— И саксом тоже.

— Одна капля норманнской крови может все испортить.

Харволфсон не был охотником убивать, но сейчас он бы с удовольствием свернул старухе шею, радуясь хрусту костей.

— Я не хочу повторять, — рявкнул он и оттолкнул от себя колдунью.

Дора едва устояла на ногах, запутавшись в плаще.

— Я все сделаю для тебя! — закричала она. — Я вернула тебе жизнь! Не только при Гастингсе, но и когда Томас Пендери… — тут старуха замолчала, застыв от ужаса.

Один прыжок — и Эдвин был рядом.

— Так это ты, да? Ты сделала это!

Женщина долго на него смотрела, зрачки ее глаз расширились, потом опять сузились:

— Я убила его!

— Ты метнула кинжал?

— Я!

Господи, может, она и ведьма, но откуда взялись силы в ее тощем, старом теле, чтобы бросить кинжал и попасть в цель?

— Зачем?

Дора провела языком по пересохшим губам:

— Он хотел тебя убить, а этого я не могла допустить. Не для того я воскресила тебя. Конечно, ты мне обязан.

Харволфсон, оглянувшись, посмотрел на нее:

— Я ничем тебе не обязан, старуха, и уж никак не жизнью сына.

— Это так мало, Эдвин.

Разъярившись, он шагнул к ней с явным намерением сломать шею.

Старуха с неожиданной для ее возраста ловкостью увернулась.

— Я тебя предупредила, — взвизгнула она и бросилась наутек.

Эдвин посмотрел ей вслед, потом, закрыв глаза, опустил голову на грудь. Господи, как он устал от крови, сражений, мести и ненависти, от постоянного бегства и ожидания, когда Вильгельм поймает его, устал от бесконечных нашептываний и козней Доры и зла, которое она принесла в его жизнь.

Зима сменилась весной, и до Этчевери дошел слух о блестящей победе короля Вильгельма у Йорка, оплота мятежников. Но Эдвина не было среди саксов, павших от руки короля. О Харволфсоне не поступало вестей месяца два, и постепенно разговоры о нем затихли. Ходили слухи, что он нечестными путями раздобыл хорошее оружие, что его люди шли в бой конными, а не пешими, что число его сторонников доходило до тысячи, что их боевое мастерство не уступало норманнскому. Но трудно было отличить правду от вымысла. Оставалось только ждать.

Все знали, что скоро Максена призовет король, и каждый день считался только отсрочкой.

Никто из обитателей Этчевери не мог пожаловаться на голод, хоть и кормили не до отвала. Особое питание получала лишь Элан и ее неродившийся ребенок.

Для Райны молодая женщина была загадкой, но одно она знала наверняка — гостья солгала, очернив славное имя Эдвина.

Сестра Максена могла быть любезной, если это ей было выгодно, но вскоре все обитатели замка убедились в ее вспыльчивости, изменчивости нрава, в готовности оскорбить ни в чем не повинного человека. У нее появилось немало врагов, но в их числе не было сэра Гая.

Рыцарь прекрасно ее понимал. В нем неожиданно проснулось чувство юмора, что удивило знавших его друзей. Особенно оно было кстати, когда на Элан накатывала меланхолия. Он смотрел на девушку, и что-то похожее на восхищение светилось в его глазах, но Райна старалась не замечать вспыхнувшей страсти у сурового Торкво к никчемной пустышке и бессовестной лгунье Элан.

Чем больше становился ее живот, тем злее делался язык. Ее гневные тирады стали притчей во языцех. Но то, что произошло тем прохладным весенним днем, надолго осталось в памяти обитателей замка.

Еще не закончился обед, как Элан вскочила из-за стола, сверкая злобно глазами.

— Я слышала вас! — завизжала она. — Вы все шепчетесь за моей спиной. И ты, — девушка ткнула пальцем в Лиган, стоявшую с кувшином в руке, — ты осмелилась плохо отзываться обо мне! Ты, готовая переспать с псом, если рядом нет мужчины!

— Неправда! — воскликнула Лиган.

Хотя время от времени она встречалась с рыцарями, но у нее не было репутации Сеты, и поэтому она глубоко была оскорблена.