Но такая перспектива была уже совсем безрадостна. Переговоры снова повисли в воздухе. Победа под Батогом улучшила положение дел на Украине и вовсе заставила забыть этот план.

Однако старания гетмана довести до конца дело соединения обеих народов не прекращались.

В декабре 1652 года он послал с той же целью в Москву одного из самых влиятельных представителей козацкой верхушки, войскового генерального судью Самойлу Богданова (Зарудного). Посольство было принято очень милостиво, а в конце беседы боярин Пушкин спросил от царского имени:

— Какими мерами и как тому быть, что гетману Богдану Хмельницкому и всему войску запорожскому быть под его государевою высокою рукой? И где им жить: там ли, в своих городах, или где инде?

Богданов уклонился от прямого ответа на этот вопрос, сославшись на отсутствие у него инструкций от гетмана.

Подобно своим предшественникам, Богданов не добился окончательного успеха, но его поездка явилась еще одной ступенью в деле сближения обоих народов. Спустя полгода царь прислал в Киев стольника Лихарева с извещением, что он намерен взять на себя посредничество между Польшей и козаками и уже отправил с этой целью послов в Варшаву. Хмельницкий благодарил, но заметил, что «с поляками помириться трудно, потому что они не стоят в правде». Гетман при каждом случае напоминал о необходимости соединения. Так и теперь он не упустил возможности просить, «чтобы великий государь, ради православной веры, принял нас под свою великую государеву руку и помог нам думою и ратными людьми».

В августе московский гонец Иван Фомин более или менее определенно заявил Богдану, что вскоре последует царский указ о принятии в подданство Украины.

— Ты, гетман Богдан, и ты, писарь Иван, и все войско запорожское, на его, государеву, милость будьте надежны, — многозначительно сказал гонец.

— Мы, кроме его, великого государя, никому не бьем челом и не хотим поддаться, — отвечал Хмельницкий, но тут же добавил: — Меня и крымские ханы послушают и будут с татарами у его величества в холопстве. Теперь то время пришло и подоспело счастье великого государя.

Не столь важно, что ответил Фомин на эту тираду. Главное было то, что переговоры о соединении приближались к долгожданному завершению.

Если Москва все еще медлила, хотя в основе вопрос был уже царем и правительством решен, то на это повлияли внутренние волнения, особенно восстания, вспыхнувшие в то время в Новгороде и Пскове.

Однако осенью и это соображение потеряло силу. Вопрос был изучен вдоль и поперек, и всем было ясно, что дальнейшее промедление может иметь самые тяжкие последствия.

Хмельницкий прилагал все усилия, чтобы довести до вожделенного конца переговоры о соединении. В марте 1653 года он отправил в Москву посольство Кондрата Бурляя с Силуяном Мужиловским, в августе — Герасима Яковлева (по иному написанию, Яцкевича).

С Яковлевым гетман писал настойчивей и энергичней, чем когда-либо:

«И мы, Богдан Хмельницкий, гетман войска Запорожского, и все войско Запорожское иному неверному царю служити не хочем; толко тебе, великому государю православному, бьем челом, чтоб твое царское величество не оставлял нас. Король полский со всею силою лятцкою идет на нас, погубити хотят веру православную, церкви святые, народ православной християнский из Малые сея Росии». Богдан просил помощи, «толко скоро явити нам милость свою»[185].

С тем же Яковлевым Выговский прислал доверительное письмо думному дьяку Лопухину. Видимо, желая подействовать на московских бояр, он извещал, что у гетмана находятся турецкие послы, старающиеся помирить козаков с Польшей; но до ответа из Москвы решения не будет.

Одновременно с посылкой царю упомянутого Письма Хмельницкий, всюду искавший поддержки, адресуется к патриарху Никону. Он шлет ему два письма (9 и 12 августа), прося ходатайствовать перед царем об оказании военной помощи и о принятии Украины в подданство. В конце концов настойчивость Богдана, а главное, конечно, логика событий привели к цели: московское правительство решилось принять Украину в подданство.

В литературе о соединении Украины с Россией принятие Москвой окончательного решения обычно связывают с Земским собором, состоявшимся 1 октября 1653 года. Но в действительности это не совсем так. Решение было принято раньше, а на упомянутом Соборе оно было только оформлено. На этом вопросе, именно вследствие того, что он сравнительно мало освещен, следует остановиться подробнее.

С. М. Соловьев и Н. И. Костомаров почему-то совершенно не упоминают, что до Собора 1653 года в Москве был созван Собор о Малороссии в 1651 году. А между тем известия об этом Соборе были опубликованы еще Д. Бактыш-Каменским (см. его «Историю Малой России», ч. I, М., 1822, стр. 3–4).

Созыву этого Собора предшествовал приезд в Москву польского посланника Альбрехта Пражмовского, которому было поручено уверить бояр в неискренности и даже враждебности к ним Хмельницкого. Очевидно, для того чтобы всесторонне обсудить столь запутанную и сложную проблему, и решено было созвать Земский собор.

В его заседаниях принимали участие сам царь, тогдашний патриарх Иосиф, духовные лица, служилые люди, торговые и «всяких чинов» люди — всего 124 человека от 44 городов.

Первое заседание состоялось 19 февраля 1651 года; на нем присутствовали только духовные лица. Было зачитано «государево письмо», в котором речь шла о двух вопросах. Во-первых, предъявлялся ряд обвинений польскому правительству: в том, что оно нарушает достоинство московских царей неверной пропиской их титула, ведет злокозненные переговоры с крымским ханом и интригует против Москвы и Швеции; во-вторых, подымался вопрос о козацкой Украине: если не принять ее в подданство, то козаки «поневоле учинятся в подданстве у турецкого салтана с крымским ханом вместе»[186].

Духовенство тщательно обсудило всю сумму вопросов и дало ответ только 27 февраля; на следующий день состоялось второе заседание, в котором участвовали все члены Собора, кроме духовных (царь снова присутствовал). На этом заседании решено было солидаризироваться с ответом, данным духовенством.

Сущность этого, таким образом, единодушного ответа состояла в том, что если польский король не удовлетворит требований московского правительства, то можно будет объявить Польше войну; аналогично решался вопрос об Украине: «А будет король польский по всем управы не учинит, и запорожского гетмана с Черкасы мочно принять со утверждением»[187].

Таким образом, Собор дал условный ответ. Но принципиальное отношение к вопросу выявилось здесь со всей очевидностью. Царь и его советники убедились, что, решив принять Украину и, может быть, вызвав вследствие этого войну с Польшей, они найдут поддержку и сочувствие у выборных людей.

И вот, когда в 1653 году вопрос о соединении достиг наибольшей остроты, в Москве было сочтено необходимым вновь прибегнуть к консультации с выборными лицами. Выборные эти начали совещаться 5 июня.

Относительно существа дела разногласий, надо думать, не возникло. И уже 22 июня Хмельницкому посылается с Ладыженским царская грамота, в которой говорится, что, по дошедшим сведениям, гетман грозится поддаться турецкому султану, если царь его не примет в подданство. «И мы… — сказано далее в грамоте, — изволили вас принять под нашу царского величества высокую руку… А ратные наши люди сбираютца и ко ополчению строятца… И прислали б есте к нам посланцов своих, а мы… пошлем к вам наших… думных людей»[188].

Итак, alea jacta est![189] Царское слово дано!

Но, видимо, сложность проблемы требовала длительного рассмотрения ее, и потому официальное заседание Собора состоялось только 1 октября (к этому моменту вопрос был обсужден, окончательно согласован и получил надлежащие формулировки).