Он споткнулся, переходя брод, и нечаянно глотнул холодной грязной воды, взбаламученной сапогами жандармов; он долго откашливался и отплевывался, чтобы избавиться от противного вкуса угля во рту, и чуть не потерял из виду фрау Бирман и ее двух спутников, которые плелись в хвосте отряда жандармов. На Швальбахскую сторону шахты он пришел, задыхаясь и в таком виде, что люди в этом конце туннеля приняли его за вестника какого-то несчастья и побрели за ним к выходу.

Вот каким образом Иоганнес Петрик и несколько человек на Швальбахской стороне шахты стали свидетелями гибели фрау Бирман. Они видели, как жандармы рассыпались и, поодиночке или группами по нескольку человек, начали спускаться с горы к Швальбаху. Они видели, как Петтингер сел в машину и уехал. Они видели, как Франц Зейдель посадил почтмейстершу в свою машину и как те двое, которые хотели уехать вместе с ней, стояли в нерешимости, потому что никто не сказал им, куда идти и что делать.

Машина Зейделя тронулась с места и быстро помчалась по направлению к Швальбаху. Иоганнес Петрик позавидовал этой женщине — с какими удобствами ее отправляют в эвакуацию!

И тут снаряд попал прямо в машину. То, что от нее осталось, было вмиг охвачено пламенем. Черный исковерканный остов выступал на фоне огня. Никто не вышел из машины ни шофер, ни Франц Зейдель, ни почтмейстерша фрау Бирман.

И ни один человек из шахты не подбежал посмотреть, нельзя ли помочь чем-нибудь. Никто из них не сказал ни слова. Все стояли молча и смотрели, как горит машина и человеческие тела в ней.

Один из мужчин, который ушел вместе с фрау Бирман, перебежал поле и скрылся в темноте; другой медленными, неуверенными шагами побрел обратно в шахту. Позже, когда он вместе с Иоганнесом Петриком вернулся на Энсдорфскую сторону, он сказал шахтеру Каргу:

— А куда мне было идти? Что делать? Кругом словно пустыня…

Дорога по горе до Энсдорфского входа отняла целый час у четырех немецких саперов во главе с капралом. Они измучились, таща тяжелый груз. Достав из рюкзаков хлеб и колбасу, они уселись под горой, скрывавшей их от американцев, и принялись закусывать. Капрал закурил трубку, но осторожно, потому что противник был близко. Он сказал, что они заслужили хороший отдых, потому что всю ночь им придется закладывать динамит, а он собирается делать дело не наспех, а как следует.

Внутри шахты Карг, как представитель комитета, дежурил вместе с двумя шахтерами, стоявшими на страже у Энсдорфского входа. Они доложили, что неожиданно показались солдаты с какими-то ящиками. Карг задал себе вопрос, не является ли это следствием неудачного визита Петтингера, но отбросил эту мысль, когда, выглянув наружу, увидел капрала с саперами, — те отдыхали, прислушиваясь к редким разрывам снарядов, и все их поведение говорило о том, что совесть у них совершенно чиста.

— Тебе не стыдно — сказал капрал, не меняя позы.

— Почему? — Карг сел рядом с солдатами, сорвал травинку и принялся ее жевать.

— Ведь ты дезертир, конечно? — сказал капрал, но в его голосе не слышалось осуждения. — Знаешь, что мы собираемся делать?

Карг сплюнул.

— Нет, не знаю.

Капрал дотронулся до одного из ящиков носком поношенного, неуклюжего сапога:

— Это динамит. — Он с хитрым видом подмигнул Каргу. Однако по лицу Карга было ясно, что он ровно ничего не понимает.

— Ты не только дезертир, — продолжал капрал, — ты еще и дурак.

— Почему вы называете меня дезертиром? — спросил Карг.

— Почему? — капрал пожал плечами. — Вот что я тебе скажу: уходи-ка лучше отсюда. Мне ты не нравишься. Но все-таки приятней умереть как-нибудь по-другому, чем быть закупоренным здесь. Вот для чего у нас динамит, понял теперь?

Карг понял. Но истинный смысл этих слов не сразу дошел до него.

— Дезертир? — повторил он с недоумением.

Солдат, сидевший рядом с капралом, вытер с ножа ливерную колбасу и закрыл его, щелкнув лезвием.

— Мне бы тоже не хотелось попасть в фольксштурм. — Он засмеялся.

Травинка выпала из рук Карга.

— В этой шахте мои дети! — крикнул он. — Там пять тысяч человек! Женщины! Там люди живут! Что вы хотите делать?

— Господи! — ахнул один из солдат.

Капрал слегка приподнялся.

— В этом районе все эвакуированы.

— Мы остались, — тихо сказал Карг. Потом заговорил громче. — У вас тоже где-нибудь есть дом, жена, может быть, дети. Ведь вы бы не хотели, чтобы их оттуда выгнали?

Капрал, который служил в Польше и видел все это собственными глазами, сказал, что нет, он этого не хотел бы.

— Подите посмотрите на них, — сказал Карг. — Это всего несколько шагов. Подите посмотрите на них!

Становилось темно. Капрал не хотел двигаться с места, не хотел смотреть. Он слышал, как снаряды ложатся между Энсдорфом и шахтой. Он видел вспышки американских орудий. В Энсдорфе горел дом, и пламя поднималось прямо кверху в неподвижном воздухе.

— Не верю, — сказал он.

— У меня есть приказ. Карг вскочил и побежал к шахте.

Капрал крикнул ему вслед:

— Уходите оттуда! Уходите оттуда! У меня приказ!

Карг, спотыкаясь, вбежал в шахту. Он бежал так быстро, что его ноги заплетались, хоть он с детства привык к скользкому, неровному полу шахты.

Его остановила Элизабет Петрик.

— Идем! — крикнул он, — идем со мной! Сейчас же, сию минуту, скорее. Ради Бога, скорее!

Он схватил ее за руку, и они вместе побежали к выходу, мимо участков, отведенных семейным, мимо встревоженных мужчин и женщин, появлявшихся из темноты; он проталкивался вперед, а она, все еще не зная, куда он ведет ее, отвечала на все вопросы:

— Тише! Тише!

Выйдя из шахты, Карг подвел фрау Петрик к капралу:

— Вот! Видите, это женщина! Теперь вы мне верите?

Капрал поднялся на ноги. Он взглянул на женщину, даже дотронулся до нее.

— И много их там? — спросил он, готовый поверить и не в состоянии ни на что решиться.

— Нельзя взрывать вход в шахту! — сказал Карг. — Нельзя! Мы там в безопасности! Мы не можем уйти! Нельзя же нас похоронить там!

Элизабет Петрик поняла, что собираются делать солдаты. Она вся помертвела, но осталась спокойна.

— Нас пять тысяч человек, — сказала она, — мы такие же люди, как и вы, а вы хотите…

— Знаю, знаю, — ответил капрал, — но как же быть с приказом?

Да, как быть с приказом? Элизабет Петрик знала, что такое приказ, она была немка: лично она могла не послушаться приказа, если не было никакого иного выхода, но ожидать того же от других немцев, а в особенности от солдат, ей и в голову не приходило. Она вполне понимала, какая опасность заключается в том, что капрал получил приказ.

— Я за это не отвечаю, — сказал капрал.

Остается одно: если он получил приказ, надо этот приказ отменить.

— Где ваш офицер? — спросила она. — У вас должен быть офицер!

— Лейтенант на другой стороне, на Швальбахской, кажется, — с готовностью сказал капрал. Он понимал, что она указывает ему выход. — Туда час пути; мы только что перебрались через гору…

— Через шахту ближе, — сказала Элизабет Петрик. — Подождите здесь, капрал! — Она не просила, она приказывала, а он повиновался. — Подождите здесь и не двигайтесь с места, пока я не вернусь!

— Скорей! — ответил капрал. — Долго ждать я не могу. У меня приказ.

Лейтенант саперов был офицер запаса по фамилии Шлагхаммер, уже немолодой человек, смуглый, с рябым лицом и нерешительным взглядом, хороший отец и хороший муж. У него не было оснований не верить словам Петтингера, сказавшего, что он осмотрел шахту и что, по его мнению, американцы вполне могут пробраться через нее из Энсдорфа в Швальбах. Его удивило, однако, для чего офицеру в таком высоком чине понадобилось лично осматривать эту темную и грязную дыру, промочив при этом штаны; но он был не такой человек, чтобы задавать вопросы подполковнику.

Петтингер прибавил к приказу:

— Там, в шахте, может быть, есть несколько человек — дезертиры фольксштурма, которые уклоняются от выполнения долга.