— Для меня это означает, — продолжал Березкин, — что одна часть предприятий Делакруа окажется в руках новых властей, в то время как другой по-прежнему будете распоряжаться вы, немцы.

Петтингер начал понимать, куда гнет Березкин.

— В настоящее время, — сказал князь, — мне важнее остаться в Париже и войти в контакт с американцами, которые, вероятно, и будут в основном решать судьбу нашей промышленности. У американцев есть правило: «Равняйся по тем, у кого больше денег». Вы меня понимаете?

— Вполне.

— В вашем лагере, мой милый Петтингер, найдутся ограниченные и завистливые люди, которые будут утверждать, что я — предатель, поскольку я решил остаться в Париже и вести дела с новой властью. Но я, разумеется, не предатель.

— Почему? — в упор спросил Петтингер.

— Потому что я не присягал на верность ни той ни другой стороне. Чтобы стать предателем, нужно, чтобы было что предавать. Разве не так?

Его доводы были неопровержимо логичны, и Петтингер промолчал. Березкин вернулся к основной теме.

— Эти завистливые и неумные люди, возможно, попытаются наложить руку на собственность Делакруа в занятых немцами районах, под тем предлогом, что я перешел на сторону так называемого врага.

— И с этими завистливыми и неумными людьми трудно бороться? — спросил Петтингер.

— Совершенно верно, — подтвердил Березкин. — Поэтому я и пришел к вам. Я знаю вас, знаю, какие у вас связи и как с вами считаются. В вашей власти не допустить такого вмешательства, и я пришел просить вас об этом.

Петтингер внимательно изучал этикетку на бутылке с вином. Следующий вопрос надлежало задать ему. Он мог бы пуститься в уклончивые рассуждения о том, что у него очень мало времени, что такие дела — не по его части; но это утомительная игра. И он решил, в ответ на откровенность князя, тоже действовать в открытую.

— Сколько?

— Я вручу вам распоряжение, — сказал Березкин, — по которому вы сможете получить с любого из наших счетов… ну, скажем, миллион франков.

— Два.

— Слышите, как в городе стреляют? — сказал Березкин. — Один.

— Два. Если бы в городе не стреляли, вы не пришли бы ко мне.

— Мы с вами люди разумные и тактичные. Я уверен, что мы договоримся.

— Позвольте, — сказал Петтингер. — Мне не ясен один пункт.

— Спрашивайте все, что вам угодно. Лицо князя было непроницаемо. — Я получу от вас распоряжение. Будет ли оно действительно?

— На нем будет моя подпись.

— А если мне не удастся исполнить вашу просьбу?

— Тогда вам не удастся получить деньги. Если заводы Делакруа в занятых немцами районах перейдут в другие руки, по моему приказу вам, разумеется, не заплатят.

— А если я сначала получу деньги, а потом отстранюсь от этого дела?

— Я думал о такой возможности, — признался Березкин. — Я, конечно, всецело вам доверяю, но приходится взвешивать все шансы. Откровенно говоря, Петтингер, я сомневаюсь, что вы пойдете получать эти деньги, если не будете твердо уверены, что Делакруа останется Делакруа, а не сменит вывеску, скажем, на Геринг.

— Почему? — сказал Петтингер. — Почему я должен так заботиться о вашей собственности после того, как получу деньги?

— Потому что всякая выданная вам сумма будет занесена в какие-то книги. А книги эти попадут в руки немецкой ликвидационной комиссии. Без всякого сомнения, в бухгалтерии Геринга вам зададут ряд пренеприятнейших вопросов и либо отнимут у вас деньги, либо потребуют себе изрядную долю. Вам едва ли хочется, чтобы до этого дошло?

— И все-таки два миллиона, — сказал Петтингер.

В комнату ворвался Дейн. На лице его был написан ужас, угрюмой наглости как не бывало.

— А-а, майор Дейн! — приветствовал его Березкин. Дейн и не взглянул на князя.

— Петтингер, нам нужно выбираться отсюда! — крикнул он, задыхаясь. — Как можно скорее выбираться. Все уезжают. Неужели вы хотите, чтобы мы здесь застряли?

— Мы!… — Петтингер был взбешен таким нарушением дисциплины и всяческих приличий.

— На улицах бои! — взвизгнул Дейн. — Повсюду вооруженные банды французов… полиция взбунтовалась… гарнизон отступает…

— Молчать! — сказал Петтингер. — Я занят. Выйдите вон. Ждите за дверью.

Тон Петтингера подействовал на Дейна как пощечина, — истерика кончилась.

— Виноват, виноват. — Он вдруг заметил Березкина. — А, князь, здравствуйте! Паршиво, а?… — Он обернулся к Петтингеру. — Возьмите меня с собой. Я не могу один, просто не могу. Когда вы уезжаете?

Петтингер понял, что унимать Дейна бесполезно.

— За мной заедет машина.

Дейн рассмеялся. Смех его прозвучал безобразно, потому что лицо, как и прежде, было искажено страхом. Березкин, который до сих пор подчеркнуто держался в стороне, поднял голову.

Петтингер прошипел, оскалив зубы:

— Вы совсем с ума сошли!

— Машина! Какая машина? — Дейн вытащил из кармана листок бумаги. — Мне портье дал, для вас. Только что звонили из транспортного отдела. Машин нет.

— Я вам второй раз приказываю, — сказал Петтингер. — Выйдите из комнаты. Ждите за дверью.

Дейн молча вышел.

— Нервничает наш приятель, — сказал Березкин. — Но такие катастрофы действительно волнуют.

Теперь ярость Петтингера обратилась на князя. Хоть он и делает с ним дела, все же этот князь — иностранец, русский или самозваный француз, словом, представитель низшей расы, не имеющий никакого права критиковать германского офицера.

— Не беспокойтесь, я им займусь, — сказал Петтингер резко.

— Едва ли успеете, — возразил Березкин. — В ближайшем будущем он уже, вероятно, не будет вам подчинен.

Березкин прав, подумал Петтингер. Выболтав секрет о неудаче с машиной, Дейн серьезно подорвал его положение. Но, с другой стороны, если он не выберется из Парижа, у Березкина не будет в немецком тылу никого, кто стал бы охранять интересы Делакруа и К°.

Петтингер улыбнулся.

— Видимо, мне понадобится какой-нибудь транспорт.

Березкин кивнул.

— Разрешите воспользоваться вашим телефоном?

Петтингер подвинул к нему аппарат. Березкин взял трубку, стал набирать номер… и остановился.

— Миллион франков?

— Вы жестокий человек.

— Ну что вы, — сказал князь. — Я — сама гуманность. — Он наконец набрал номер, услышал ответ и отдал кому-то распоряжения. Потом он попросил у Петтингера бумаги. Водворилась тишина — князь писал своему управляющему. Кончив, он поставил под письмом жирную крючковатую подпись, помахал листком, чтобы высохли чернила, и передал его Петтингеру.

Петтингер прочел.

— Устраивает?

— Принимая во внимание обстановку, — да.

Больше говорить было не о чем. Они молча сидели друг против друга. Время тянулось. От близкого залпа задребезжали стекла.

— Слишком большие окна, — сказал Петтингер.

— Уверяю вас, что нет, — сказал Березкин. — Я установил, что маленькие стекла вылетают так же легко.

В дверь постучали. Оба подняли голову. На пороге стоял Дейн, а с ним — худощавый человек в шоферском комбинезоне.

— Познакомьтесь, это Сурир, — сказал Березкин.

Сурир кивнул и улыбнулся, обнажив гнилые зубы.

Улыбаясь, он закрывал глаза, словно боялся, что они его выдадут.

— Суриру можно доверять, — сказал Березкин. — Я знаю его много лет.

— Мы друзья, — сказал Сурир. — И в счастье и в горе.

— Наш друг Сурир подвизается на черном рынке, — присовокупил Березкин в виде дополнительной рекомендации. — Он знает дороги, как свои пять пальцев.

Петтингер вынул из ящика стола кобуру и пояс, взял в руки фуражку:

— До свидания, князь!

— А вещи?

Петтингер помахал рукой.

— Вещи я отправил вперед еще на прошлой неделе… Мсье Сурир, нам, до того как выехать из города, нужно еще прихватить кое-кого.

Тот пожал плечами, словно хотел сказать: «Дело ваше, теперь вы хозяин», Березкин услышал, как он на ходу говорил Петтингеру:

— Вы уж не посетуйте, машина у меня не блещет чистотой. Вызвали-то меня срочно, а мы как раз сегодня утром перевозили партию свиней…