— Так точно, сержант, — ответил Эдди, у него гора упала с плеч.

— Подождите минутку, ребята, я сейчас вернусь! — крикнул Алан.

— У тебя странный вид. — Бетти открыла ему дверцу машины. — Что там случилось?

— Мне очень жаль, Бетти, — проговорил он спокойно, — но ничего не получится. Я обязан задержаться и поговорить с ребятами.

— С какой это стати? — Она пришла в бешенство. — Господи, ты что же это, решил меня оставить с носом, что ли?

— Мне очень жаль. Но я обязан. Понимаешь, мы были вместе на фронте…

— Мне дела нет до того, где вы были вместе! Раз так, между нами все кончено! На вот, держи свой чертов чемодан.

Автомобиль на полной скорости устремился на Герберта и Эдди, они едва успели отпрыгнуть в стороны, а он яростно прогудел и унесся прочь. Алан поднял чемодан. Двое подошли к нему.

— Раз уж я оказался с чемоданом на руках, придется нам пойти ко мне, чтобы я мог от него избавиться, — смущенно усмехнулся Алан. — У нас есть старая беседка в конце сада, можно будет посидеть в ней, пока не похолодает. А потом пойдем в дом. Похоже, что разговаривать нам придется долго. Так что вперед.

— Может, кто пива хочет? — предложил Алан. — По-моему, в доме найдется.

— Мне лично не надо, спасибо, — ответил Эдди. — Я и без того за последние дни перебрал выше головы.

— Я тоже не хочу, спасибо, Алан, — сказал Герберт. Он задумчиво смотрел из беседки, где они сидели в трех обшарпанных шезлонгах. — Хорошо как здесь, а?

Между столбиками открывался вид на речку, на светлый заливной луг, осоку и камыши, на узловатый терновник и гибкие ивы. Все золотилось в дымчатом вечернем свете. Пейзаж знакомый и родной, но заполненный сейчас волшебным сиянием, как край обетованный. Разговаривая, они все время видели его перед собой.

— Ну, Эдди, — ровным голосом спросил Алан, — что с тобой случилось? Поделись с нами, если есть желание.

— Желание есть, да вот не знаю, смогу ли выразиться понятно, — ответил Эдди. Старательно подбирая слова, он начал с того, как явился домой и нашел только свою телеграмму на полу. Рассказ давался нелегко, но все-таки Эдди сумел объяснить, что с ним случилось.

— Вы только не думайте, — сказал он под конец, — я не виню никого, уж даже и жену. И я, конечно, лезу с кулаками, особенно выпивши, это с моей стороны неправильно. Но они меня достали, вся здешняя кодла. Если и дальше так пойдет, сержант, то я не знаю, что могу с ними в конце концов сделать! Мне, наверно, лучше попроситься обратно в армию. Думал, домой возвращаюсь, а приехал неведомо куда. Совсем я запутался, к чертовой матери. В ком причина, не пойму, во мне или в них? Если во мне, то как мне быть? А если в них, то спятили они, что ли?

Несколько минут все трое молчали. Герберт вопросительно смотрел на Алана. Эдди сидел, свесив побитую голову.

— Эдди, — тихо проговорил Алан. — Можно задать тебе один вопрос?

— Задавай какой хочешь, браток. Валяй.

— Понимаешь ли, это насчет тебя и твоей жены, — неуверенно начал Алан. — Предположим, все осталось бы только между вами, — ты бы узнал, как она себя вела, но больше бы это никому не было известно, — ты бы ее простил?

— Так ведь что ж, не должна она была этого делать, — рассудительно ответил Эдди. — Муж на фронте. Так? Нехорошо с ее стороны. Но тут беда с малышкой, одно да другое, как говорила жена Фреда Розберри. Тоже много кой-чего…

— Да, а ты, со своей стороны, легко приходишь в такое состояние, — подхватил Алан, припоминая некоторые случаи, но не показывая виду, — когда все тебе кажется вроде бы не на самом деле и неважно, и никакой разницы, как ни поступи. Будто пьяный.

— Ну, я бы, пожалуй, потолковал бы с ней хорошенько с глазу на глаз, а потом сказал бы: «Ну ладно, давай все забудем». Я бы, наверно, смог так, — заключил Эдди.

— А по-моему, — тихо сказал Герберт, — ты на самом деле только того бы и хотел. Тебя, наверно, совесть мучает?

Эдди подумал и ответил:

— Может, ты и прав, Герберт.

— И по-моему, тоже, он прав, — сказал Алан.

— Я хочу поступить, как будет правильно, — проговорил Эдди. — Если правильно, как вы говорите, я так и сделаю. Но вот жить в здешних местах я больше не могу. И не хочу. Что тут с ними со всеми сделалось, объяснили бы вы мне.

— Мне кажется, я могу тебе ответить, — сказал Алан. — Ты возвратился из армии, где жил бок о бок с ребятами, сблизился с ними, вы делали одну общую работу, и она была всем хорошо понятна. Так? Ну вот, а здешние люди живут иначе. Может быть, какое-то время, после Дюнкерка, когда была угроза вторжения, они тоже сплотились. Но когда опасность миновала, они снова расползлись в разные стороны, да еще энергичнее потянули каждый на себя после того, как пришлось постоять плечом к плечу. Они теперь какие были до войны, такими в общем и остались. А вот ты изменился, и в этом все дело. И ты совсем другое ожидал здесь найти. Когда они рассуждают о том, что тебе надо, как они выражаются, угомониться, на самом деле они хотят, чтобы ты отказался от этих своих ожиданий.

— Так что же я должен делать? Скрутить себя и смириться, или как?

— Нет, — неожиданно резко ответил Герберт. Это было так на него непохоже, что оба друга посмотрели на него с изумлением. Он смутился. — Я считаю, что Алан прав. Но только они не все такие. Некоторые нас понимают. И они на нашей стороне. Один человек мне сказал, чтобы я никогда не отступался от своих теперешних мыслей, чтобы не позволял превратить себя в благополучного обывателя, не разучился думать и не верил, будто можно будет и дальше жить по-старому, не болея за других. Она… то есть он, этот человек, говорит, что мы теперь все между собой связаны, хочется нам того или нет, и если не станем думать и заботиться о других, тогда только и останется что ненависть, и страдание, и кровь рекой.

Эдди округлил глаза.

— Со мной никто так не разговаривал. А ведь кто только не пробовал — и управляющий, и пастор, и полицейский, всякая публика.

— А кто это был, Герберт? — спросил Алан.

Герберт потупился.

— Одна девушка. Помните, в Лэмбери, в баре с нами поспорила девушка с авиационного завода?

— Такая хорошенькая, чернявенькая нахалка? — удивился Эдди.

— Ну да, только она вовсе не нахалка. Дорис Морган ее зовут, помните? Она тогда сказала мне кое-что, и я… ну в общем я задумался. А вчера вечером у нас с ней был длинный разговор. Она хорошая девушка. — Он поглядел ка приятелей с вызовом.

Алан ухмыльнулся:

— Мне тоже так показалось. Вреднющая, правда, и не в моем вкусе, но как раз по тебе, Герберт, будет оказывать на тебя положительное влияние. Это все она тебе говорила?

— Да. И еще многое. Я тоже думаю, что она будет оказывать на меня положительное влияние. По крайней мере, постарается. Завтра я с ней увижусь. Но тут есть свои трудности.

— Какие тут могут быть особенные трудности? Ты поделись с нами, Герберт. Напрасно стесняешься. Мы с Эдди оба через это прошли в свое время.

— Это точно, — подтвердил Эдди и в первый раз усмехнулся.

— Я, правда, и сейчас еще не знаю, на каком я свете, — признался Алан. — По-прежнему дурака валяю.

— С тобой в машине это дочка полковника Саутхема была? — спросил проницательный Герберт.

— Да, но не важно. И вообще мы сейчас говорим о тебе и о твоей подруге. Так какие же трудности?

— Ну, во-первых, рано еще всерьез это обсуждать, — нахмурившись, ответил Герберт. — Но пока что дело выглядит довольно бесперспективно. Она городская, ее жизнь — заводы, улицы, и все такое. А я деревенский. Если она пойдет за мной, то потеряет себя. А если я пойду за ней, то потеряюсь я. Так я это вижу сейчас.

— Теперь я понял, — озабоченно кивнул Эдди. — Ты, похоже, прав, Герберт. Славная такая девчонка, но что-то я себе не представляю, как она будет вставать в полшестого или стряпать обед на дюжину косцов.

— Погодите вы, — загорячился Алан. — Начать с того, что раз она работала на заводе, значит, приучена вставать до света, и тяжелая работа ей тоже не в новинку. А потом, что это вообще за противопоставление: деревенский, городской? Это раньше так было. Теперь заводы переехали в сельскую местность, и надо будет, чтобы они у нас тут остались. А фермам хорошо бы размещаться на окраинах городов. Так что тут вы с ней договоритесь. По-моему, ты напрасно беспокоишься. Но как это у тебя получилось, Герберт, что ты стал с ней обсуждать такие вопросы? Я ведь думал, что уж кто-кто, а ты вернешься на землю и будешь спокойно заниматься хозяйством и на все остальное поплевывать. В чем же дело?