— Нет, сержант. Вот уж не думал, что вы знаете наше семейство.

— Я и не знаю. Просто слышала. Меня зовут Дорис Морган. А мою подругу — Иди Янг.

— Ну вот дело и сделано, — любезно заключил Стрит. — Теперь мы все знакомы.

— Фермеры, между прочим, неплохо заработали, — сказала Дорис, с вызовом глядя на Герберта Кенфорда, словно все это время между ними не прекращался безмолвный, но яростный спор. — Некоторые нагребли золотые горы. А я никаких двенадцати фунтов в неделю не получала. Только ногти до мяса ломала, и все.

— Не по адресу нападки, — откликнулся Герберт Кенфорд. — Я тут ни при чем, это вы себя же опровергаете. Не пойму, что вы на меня взъелись?

— Да-да, мы вас не понимаем, Дорис. — Стрит притворно вздохнул. — Перед вами три парня, которым ничего не нужно, только немного мира и покоя, — три вполне безобидных парня.

— И вы думаете, что можете получить вот сегодня мир и покой?

— Перестань, Дорис, — одернула ее подруга.

— Надеемся. Правда, Моулд?

— Лично я не откажусь, — буркнул Моулд, как видно, не краснобай.

Черненькая не обратила на него внимания. Она с вызовом смотрела на Кенфорда.

— Я вам скажу, почему я взъелась. Третьего дня сюда тоже зашли вот такие же парни, как вы, только что из армии, и стали невесть что из себя строить. Они-де за пару шиллингов выиграли войну, а мы все это время сидели и делали вид, будто работаем, а сами только дожидались гудка, чтобы подцепить первого попавшегося американца и с ним пуститься во все тяжкие, а за это загребали по десяти — двенадцати фунтов в неделю. Затвердили и слышать ничего не хотят. А как им втолкуешь, что нас уже рассчитывают на заводе, что мы там зарабатывали каждый грош своим трудом, что раньше я работала в магазине, а теперь его больше не существует, и что был у нас хороший дом в Кройдоне, и его тоже больше не существует.

— А у нас когда-то был хороший батальон, — сказал Стрит, и улыбка, которой он улыбнулся, уже не была ни приветливой, ни обаятельной. — Верно, Герберт?..

— Дай ей договорить, Алан. Я хочу знать, к чему она клонит и в чем ее обида.

Но она перевела взгляд на Стрита.

— Верю. Но ведь и мы, между прочим, не на луне жили. У меня было два брата…

— Понятно, — мягко сказал Стрит. — Но не надо вымещать на нас.

— А вам — на нас! Вот и все.

— Послушайте, — возразил Кенфорд с почти оскорбительным снисхождением в голосе, — мы на вас ничего не вымещаем. Никто вам слова худого не сказал. Похоже, у вас сегодня настроение плохое, вот вы на нас его и срываете. А зря.

Они смотрели друг другу в глаза, и девушка первая отвела взгляд. И даже покраснела. А потом нахмурилась и отвернулась.

— Ладно. Опять меня занесло, я понимаю. Но только… когда начнете думать, имейте это в виду.

— Что — это?

— Все. Сами увидите. Сейчас автобус подойдет, не пропустите. Пошли, Иди!

Как раз, когда она шагнула к выходу, на улице раздался скрежет старых тормозов, дверь распахнулась, и ворвался второпях крупный румяный мужчина в военном мундире. Девушки округлили глаза и проскользнули в дверь.

— Алан!

— Джералд! Мама получила мою телеграмму?

— В последнюю минуту. Я только-только поспел. Как насчет стаканчика перед дорогой?

— Если поторопитесь, — ответила барменша и поспешно налила ему двойную порцию виски.

— Это наши ребята, Джералд. Служили со мной все это время. Герберт Кенфорд. Эдди Моулд. Мой брат Джералд, до сих пор штабной майор, но нам теперь наплевать, верно?

Джералд широко улыбнулся, дружески потряс обоим руки и выразил общее и неопределенное пожелание, чтобы дома у них все оказалось в порядке.

— Нам пора на автобус, — сказал Кенфорд. — Побежали, Эдди. У нас на ферме есть телефон, Алан, если надумаешь повидаться.

— Обязательно, Герберт. И поостерегись той девушки, — посоветовал он вдогонку, — по-моему, ты ей приглянулся, хотя ума не приложу чем.

Эдди Моулд в ответ захохотал, но Герберт не отозвался. Джералд, ухмыляясь, смотрел им вслед, а потом обернулся к брату и барменше:

— Если эта черненькая в желтом платочке, то, по-моему, ему повезло. Не так-то плохо для начала, а?

— Но и не так-то хорошо, — ответила барменша, собирая стаканы. — Закрываемся, джентльмены. Время!

Они вышли, а она подошла к двери, чтобы запереть за ними, и сквозь дверное стекло, с которого уже почти облезла темно-синяя краска, видела, как они поспешно нырнули в машину, даром что майор такой грузный, не в пример своему стройному брату в новом синем костюме, и уехали. А на том краю площади как раз отходил автобус, увозивший двух парней и двух девушек. Стекло с остатками затемнения скрадывало оттенки и смазывало контуры. Как в старой кинокартине, подумалось женщине. В баре у нее за спиной уже воцарялась обычная послеполуденная одурь и скука. Женщина и сама чувствовала себя усталой, скучной. Почему-то ей даже стало грустно. Хотя это все-таки лучше, чем бросаться на людей, как некоторые. Надо поскорее возвращаться в Лондон, вот что в который раз подумалось ей. Здесь, в провинции, никогда ничего не происходит.

Джералд правил и говорил о машине. Он всегда любил разговаривать о машинах.

— Совсем не тянет, — жаловался он. — От этого бензина летят к черту цилиндры, не горючее, а просто жидкий навоз, ей-богу.

Алан слушал с нежностью, — он любил старину Джералда, но краем уха. А сам смотрел, как проплывают мимо милые сердцу пейзажи в нежном цвету новой весны. Снова действовали древние чары.

— Замечательные у нас края, Джералд. Ты взгляни на эти буки.

— Верно, старичок. Лучше всех. Помню, когда я только приехал из пустыни, я бродил тут, как во сне, ей-богу. Теперь-то привык, понятное дело.

Свернули на Суонсфордскую дорогу, по-прежнему больше заслуживающую название простого проселка. Она шла по долине, прихотливо извиваясь, точно красивая старинная мелодия. Пели птицы. Цвел терновник. И день стоял золотой и теплый. Точно кадры старого кинофильма, проступающие на тусклом экране, в душе у Алана, где-то в самой глубине, всплыла извечная картина английского земного рая. Он узнал ее, попытался было прогнать, не смог и задумался.

— Должно быть, из-за этого мы и не занимаемся по-настоящему проблемами градостроительства, — проговорил он вслух.

— Что, старичок? — Джералд рассмеялся. — Я уж и забыл эту твою привычку — разговаривать вроде как с самим собой. Можешь меня не посвящать, дружище. Кстати, я, кажется, не сказал тебе, что Энн с детишками живет у мамы. И Диана тоже. Все собрались в старом доме.

— А дядя Родней?

— И он, само собой. Только без марок, коллекцию продал. Отхватил, между прочим, приличный куш. Я ушам своим не поверил, когда он сказал. Кто бы думал, что люди — такие дураки? Но факт, дураков достаточно. Кому и знать, как не мне.

— А теперь что он будет коллекционировать?

— Еще не решил. По крайней мере, на вчерашний вечер. Обязательно покажись ему в этом костюме, потом передашь, что он скажет, если меня не будет. То-то он разъярится. — Джералд засмеялся. Впереди ехала деревенская телега, и ему пришлось притормозить. — Костюмчик, согласись, и вправду дрянь. Вот к чему приводит упрямство — не получил производства в офицеры и проторчал сержантом всю войну. Каково тебе пришлось в сержантах, старичок?

— Ничего, нормально. Потому что я ведь все время был в одном полку.

— Вот именно. Я тебя понимаю. А маме и девочкам, конечно, не понять. Откуда им. Теперь-то они наконец перестанут ворчать, дело прошлое. У них теперь одно на уме: где бы подыскать тебе хорошую невесту? Вчера вечером слышал, как они судили да рядили. Как тебе, нужна хорошая невеста?

— Пока что нет, спасибо. Их теперь много осталось ничьих, я думаю?

— Да-а. Уйма, — вздохнул Джералд. — Естественное дело. Жаль их, бедняжек. Тебе придется выполнить свой долг, старичок. Когда малость оглядишься, понятно.

— Как поживает Энн?

Они свернули на подъездную аллею, и Джералд, на взгляд Алана, сверх нужды сбавил скорость, словно хотел с глазу на глаз сказать брату напоследок еще кое-что.