Кэйт сидела, стараясь не обнаружить своего изумления.

— Ça te plaît?[26] — спросил он.

Понравилось ли ей?

— Je lʼadore, — призналась она. — Cʼest un vrai paradis[27].

Ей не хотелось, чтобы Билли заметил, насколько она восхищена, потому что это могло привести в замешательство и ее, и, возможно, его. Будучи психологом, она самоуверенно полагала, что разбирается в глубинах душ людей, но на каждом шагу ошибалась, оценивая Билли. Мысль о том, что он мог ухаживать за травой, сажать цветы, сгребать листья, никогда бы не пришла ей в голову. С какой стати? Она еще не знала, как может этот сад помочь ей лучше узнать Билли, но видела, как он много значил для него. И как много значит для нее самой. Мужчина, способный создать и лелеять такой сад, вероятно, человек необыкновенный. И как она не смогла этого разглядеть? Может быть, потому, что он выглядел таким несерьезным и беззаботным? Но такой сад требовал и заботы, и… усердия. И еще фантазии. Она еще раз осмотрела все это выпестованное великолепие. У Кэйт захватывало дыхание. Мужчина с такими качествами, без сомнения, мог быть прекрасным отцом, мужем, другом.

Она осмелилась взглянуть на него. Он пожал плечами.

— Il faut cultiver notre jardin[28], — процитировал он Вольтера. — Я когда-то работал здесь вместе с мамой.

Билли рассказал ей о смерти отца, но она еще не задавала ему вопросов о матери. Теперь же осмелилась.

— Рак поджелудочной железы, — поведал Билли, и Кэйт вздрогнула. Ей было известно, что это означает ужасную и болезненную смерть.

— Я так сочувствую, — сказала она. — Когда?

— Не так давно. Накануне Дня благодарения. Мне до сих пор тяжело в этот праздник.

Кэйт кивнула. Хотя она не так скучала по отцу и всегда была гостьей за праздничным столом у Горовицей, но всегда ощущала себя сиротой в День благодарения или в Новый год. Они посидели еще немного молча, но молчание не была неловким. Кэйт поняла, что, приведя ее сюда, Билли отнюдь не думал демонстрировать свои способности в садоводстве. Она держала его за руку, и они смотрели, как золотая рыбка играла в воде.

— Боже! Уж эти подружки с их приемами с подарками! Они, должно быть, самые чистые люди во всем Нью-Йорке[29]. Не будем говорить о том, где взять столько подарков.

Несмотря на отпущенную острóту, Брайс улыбался. Он сидел между Кэйт и Эллиотом в такси с большим и очень красиво упакованным подарком на коленях. Кэйт не была готова предстать перед всей бруклинской компанией, но предсвадебный прием Бины пропустить было невозможно.

Эллиот помалкивал. Она знала, что он еще зол на нее, но не могла ничего поделать. Она вспомнила строчку Паскаля Le coeur a ses rations que la raison ne connaot point[30].

История о Билли и французском языке не выходила у нее из головы. Она пыталась представить себе Билли Нолана молчаливым и униженным юношей. И не могла. То ли от недостатка воображения, то ли потому, что картина была слишком печальная. Билли ей больше не казался ни кичливым, ни самодовольным, напротив: своеобразие его личности представлялось ей теперь как торжество обретения свободы. Она любила его еще нежнее, как будто он нуждался в защите. Конечно, это было смешно, поскольку те времена, когда он был ребенком и подростком с уязвленным самолюбием, остались в далеком прошлом. Билли Нолан, несомненно, мог сам позаботиться о себе, но как ни старалась она взять под контроль свои чувства к нему, они становились все глубже и сильнее.

Друзья теснились на заднем сиденье такси, и Кэйт с облегчением обнаружила, что машина уже подъехала к дому Горовицей.

Еще до того, как они подошли к входу, дверь распахнула миссис Горовиц.

— Входите, — воскликнула она. — Поторопитесь, чтобы не испортить сюрприз.

Кэйт не была намерена рассказывать ей, что уже «испортила» сюрприз, заранее договорившись с Биной о вечеринках. Они с Биной уже давно заключили соглашение, что ни одна из них никогда не позволит себе появиться разряженной или по-уродски размалеванной, чтобы преподнести «чудесный сюрприз».

Кэйт с друзьями вошли и присоединились к компании. Последовали поцелуи, объятия и представления. Кэйт добавила свой подарок к большой разноцветной куче, уже загромоздившей стол. Потом миссис Горовиц громко заявила:

— Тихо, тихо! Они идут!

Кэйт вздохнула, видя, как все в комнате набирают в легкие побольше воздуха, чтобы потом кричать как можно громче. Доктор Горовиц открыл дверь и пропустил Бину. Кэйт подумала, что вид Бины — лишь жалкий намек на то, как она должна была выглядеть для «сюрприза», но никто как будто этого мнений не разделял. Когда Бина многозначительно посмотрела на нее, она улыбнулась ей.

Праздник шел по общепринятому порядку: сначала часть под названием «вот вам наш сюрприз», потом «спасибо, мы не ожидали» и, наконец, «угощайтесь, это так вкусно». И было в самом деле вкусно. Кульминацией было оханье и аханье по поводу подарков. Кэйт понимала, что участвует в важном для любой женщины ритуале, но была совсем не в настроении. Она жалела о времени, проведенном без Билли, ее раздражала представленная здесь полностью семья Горовиц с их вопросами, когда же наступит ее очередь, ей наскучили старые разговоры и шутки, не говоря уже о возмутительно смаковавших все это Эллиоте и Брайсе.

Кэйт думала, с какой стати Бина все поглядывает на нее, и надеялась, что Эллиот еще не рассказал ей о том, что он теперь называл «историей с Билли». Несколько раз Бина старалась подойти к Кэйт и поговорить, но та ускользала от нее. Эллиот не должен был и не мог распространяться о ее личной жизни без ее разрешения.

Когда торт был разрезан и пущен по кругу, Кэйт больше уже не могла терпеть и вышла в ванную немного освежиться. Вид у нее был такой же паршивый, как и настроение. Она добавила каплю губной помады и румян, но это мало помогло. Она решила не обращать внимания. Будучи такой счастливой в последние недели, Кэйт сейчас особенно остро ощущала дискомфорт. Почему ей так тяжело в кругу друзей? Она задумалась об этом. У нее была работа, и она ее любила. Она не бегала в поисках мужа с двадцатилетнего возраста. Ей не нужен был мужчина, чтобы защищать и содержать ее. И тем не менее из-за разрыва с Майклом или встречи со Стивеном, или из-за этой… истории с Билли Ноланом она ощущала себя такой же одинокой и незащищенной, как в школьные годы.

После разговора с Эллиотом у нее появились сомнения. Что ни говори, но, наблюдая за Биной и прочими замужними бруклинскими подругами, она только утверждалась в том, что вряд ли когда-либо последует их примеру и устроит подобную массовую церемонию. Билли не был «надежной партией». Он был не из тех мужчин, которых женщины могут женить на себе или для которых устраивались мальчишники. Кэйт подумала, что вся его жизнь похожа на сплошной мальчишник, и прав был Эллиот: нет никаких оснований считать, что это может измениться. Ей стало ужасно жаль себя, и она решила, что лучше выйти из ванной, пока она там не расплакалась.

Не успела она выйти в коридор, как Бина подошла к ней.

— Мне надо поговорить с тобой, — прошептала она. — Скорее, пока никто не видит. — Она схватила Кэйт за руку и потащила по узкому коридору в свою комнату.

Ничто не изменилось. Те же занавески в розовых цветочках на окнах, под цвет им обои на стенах и тот же рисунок на покрывале кровати. Туалетный столик с розовой бахромой, о котором Кэйт так мечтала в седьмом классе, все так же стоял между окнами. Кэйт села напротив него.

— Что случилось? — спросила она.

— О, Кэти, я уже больше не могу продолжать лгать, — призналась Бина.

Кэйт глубоко вздохнула. Она любила подругу за простоту, но иной раз Бина переходила все границы.