— Моя учительница познакомила меня с некоторыми своими друзьями французами, а потом помогла мне поступить в Школу изящных искусств в Париже. Мне пришлось изучать историю Франции, но в действительности я вновь открывал себя самого. Я словно родился вновь. Я был мальчиком-заикой. И я был американцем, который говорил по-французски как парижанин. Порой люди не верили, что я американец.

— И что произошло с заиканием? На английском, я имею в виду? — спросила Кэйт.

Билли пожал плечами:

— Когда мне пришлось вернуться назад из-за отца, оказалось, оно просто прошло. Иногда, если я устал или сильно переживаю, я немного заикаюсь.

Кэйт вспомнила его речь на свадьбе. Тогда он слегка заикался.

— А как ты себя контролируешь?

— Просто расслабляюсь, и оно уходит.

— И ты никогда не проходил курс речевой терапии? Никто не пытался помочь, пока ты был маленьким?

— О, какие-то попытки были в начальной школе. Знаешь, врач-логопед. Она обычно приходила и забирала меня из класса. Это унижало меня.

— А родители не пытались помочь? То есть была ли какая-то другая?…

— Ну, оба они были очень заботливыми. Если попадалась еще одна статья о каком-то новом методе лечения, они радовались. Но это было дорого, а реально ничто долго не помогало, и ближе к старшим классам я сказал им, чтобы они забыли об этом.

— И ты сам нашел способ вылечиться, — заметила Кэйт. Его изобретательность ее поражала.

— Я вообще-то случайно наткнулся на него, разве нет? Я не мог верить в полный успех. Просто я не был так глуп, чтобы пренебречь возможностью измениться к лучшему.

— А что ты изучал в Париже?

— Девчонок. Наверно, впервые я смог заговорить с ними. Еще я изучил дешевые маршруты на поездах. Съездил в Берлин, Брюгге и Болонью за каких-то десять центов.

— Только в города на «Б»? — улыбаясь, спросила Кэйт.

Билли смотрел прямо на нее.

— «Б» была для меня самой трудной буквой, — признался он. — Сам не знаю, может, это простое совпадение.

Кэйт пожала плечами:

— Юнг сказал бы, что нет, но я не уверена.

— А что Юнг сказал бы о компульсивном поведении? — поддразнил Билли, и Кэйт не знала, смеяться ей или плакать. Но ей не пришлось делать ни того, ни другого: он встал и обхватил ее рукой за шею, затем запустил пальцы в ее волосы. — У меня есть мороженое, — сообщил он, — но можно найти еще более приятный десерт.

Кэйт только улыбнулась ему.

Погода была отличная: тепло на солнце и прохладно в тени зданий; дул легкий бриз, поэтому несколько влажный воздух в городе не казался таким плотным.

— Давай пройдемся, — предложил Билли. — Я покажу тебе некоторые уголки Бруклина, о которых ты можешь и не знать.

К счастью, Кэйт была в своих кроссовках «Найк» и чувствовала прилив энергии.

— Мне жаль, что мы не сможем провести вместе вечер в субботу, — говорил Билли, когда они покидали квартиру. — Я всегда на карауле во время мальчишников.

Кэйт кивнула. Билли, похоже, принял свадьбу Бины как должное. Может быть, их отношения ничего не значили для него? Она задрожала, хотя погода была прекрасная. Без сомнения, ее чувства к нему не были взаимными.

Всегда чуткий к ней, Билли обнял ее и заметил:

— Да уж, эти мальчишники меня тоже заставляют дрожать, но я просто закрываю глаза и думаю об Англии.

Кэйт не могла даже представить себе, насколько грязные ритуалы сопровождали мальчишники. Она не собиралась спрашивать, пригласит ли Джек стриптизерш, а то и кого похуже. Солнце и безоблачное небо были так прекрасны, что она решила все это выкинуть из головы и получать удовольствие от настоящего. А настоящее было великолепно.

Билли взял ее за руку, и пусть это было ее сентиментальным заблуждением, но Кэйт чувствовала себя любимой и защищенной только потому, что он держал ее руку в своей руке.

— Это Виндзор-парк, — сказал он, когда они свернули за угол и шли вдоль небольших домов с садиками перед каждым из них. — Здесь живут в основном итальянцы — полицейские, сантехники.

Кэйт любовалась газонами, но порой чрезмерное увлечение разнообразием оттенков делало цветник безвкусным. В некоторых дворах перед домами — словно недостаточно было цветов — возвышались еще и статуи, какие угодно, от Бэмби до Богородицы. Они прошли мимо большой католической средней школы и пересекли по переходу Бруклин-Куинс-Экспресс-вей.

— Это край Парк-Слоуп, — рассказывал Билли. — Здесь уже не найдешь дома дешевле восьмисот тысяч долларов.

Кэйт смотрела по сторонам на фасады домов из коричневого песчаника и кирпича. Билли указал на один из них, отличавшийся от других облупившейся краской на двери и старыми металлическими решетками на окнах.

— Всюду можно найти пережиток былых дней, — заметил он. — Пожилая леди, хозяйка этого дома, очевидно, не красила кухню лет десять.

Они подошли к закусочной на углу, возле которой на улице было выставлено несколько столиков.

— Это еще не совсем французское кафе, — сказал он с улыбкой. — Хочешь выпить?

Кэйт кивнула. Они взяли по пиву и присели на скамье, наблюдая за женщинами с детскими колясками, детишками на велосипедах и их папашами, страховавшими сзади.

— Значит, ты пьешь? — спросила Кэйт, хотя уже было ясно, что иногда он это себе позволял. Она опасалась, что он — трезвенник и вообще не пьет. Или помешан на самоконтроле, как Майкл. — Отец говорил, что нельзя доверять двум типам людей: тем, кто пьет слишком много, и тем, кто совсем не пьет.

Он встал и спросил:

— Готова идти дальше?

Кэйт поднялась и взяла его за руку.

Они шли еще с полчаса, пока не оказались у дома, который не был ни так изыскан, как другие, ни запущен, подобно тому, на который Билли недавно указывал. Остановившись, он стал искать что-то в кармане.

— Зайдем сюда, — предложил он, сделав три шага и обернувшись у входа.

Сначала Кэйт подумала, что он ищет уединенное место, чтобы поцеловать ее, но, пока она догоняла его, он уже вставлял ключ в дверь. Взяв за руку, он ввел ее в прихожую дома на две квартиры. Потом достал другой ключ, чтобы открыть вторую дверь. За ней была пустая комната.

— Пройдем здесь, — сказал Билли и повел Кэйт по деревянному полу к задней двери.

Кэйт показалось, что она попала в другой мир. То был внутренний сад, но что за сад!. Небольшая лужайка была в прекрасном состоянии. В сравнении с ней зеленые площадки доктора Мак-Кея казались лысыми. Там и тут на лугу были разбросаны серо-голубые камни, подобно островкам в зеленом море. Они вели к неутоптанной изогнутой тропинке, ведущей к шатру из цветущих деревьев. За ними был небольшой пруд, окруженный ирисами и папоротниками. Кэйт видела промелькнувшую под листьями кувшинки и ряской золотую рыбку. Два деревянных стула, обветрившиеся до серого цвета, стояли у воды. Увитая плющом кирпичная стена за ними отделяла этот дворик от остального мира.

Но Кэйт не заботило сейчас, что было за той стеной. Это был самый безмятежный, самый ухоженный из всех садиков города, которые она видела. Ей теперь хотелось остаться здесь. Она взглянула на Билли, стоявшего в солнечном свете посреди лужайки и наблюдавшего за ней. Она подошла к нему.

— Как только ты узнал об этом месте? — спросила она.

— Это принадлежит мне.

— В каком смысле?

— Когда я был ребенком, мы жили здесь. Это бабушкин дом. Она жила на нижнем этаже, а мы наверху. Мама ухаживала за садом. Она меня научила, и мне это стало нравиться. — Взяв Кэйт за руку, он повел ее к одному из стульев. — А тебе нравится?

— Потрясающе, — ответила Кэйт. Она вспомнила «Тайный сад» — свою любимую книгу детства. — И ты сам за всем этим ухаживаешь? А люди, которым принадлежит дом теперь…

— Дом принадлежит мне, — сказал Билли.

— Но ты же живешь…

— Да, я живу над баром, поскольку это удобно и там вполне комфортабельно, к тому же то место напоминает мне об отце. Я сдал этот дом, но нижний этаж оставил свободным, так что всегда могу попасть в сад. Я обновил дом — точнее, не один, а с помощью друзей — плотника и водопроводчика, которые когда-то работали с отцом. Так что теперь здесь отдельные квартиры, но их легко снова превратить в семейный дом — возможно, когда-нибудь.