Минц надулся, впрочем несправедливо, друг не хотел обидеть его лично и еврейский народ в частности.

Через три недели — так плохо работает у нас почта — Миша Стендаль получил странную телеграмму от своей возлюбленной Алины:

ТОСКУЮ ИЗНЫВАЮ ПО РОДИНЕ ЖДИ ПРИЕДУ

Миша кинулся к Минцу.

— Что происходит? — У него тряслись руки. — Что это значит?

— Телеграмма, — ответил Минц, ознакомившись с посланием. — «Ностальжи» оказался эффективным.

Через несколько дней Минца увидел Давидян, директор гостиницы «Гусь».

— Удивительное дело, — сказал он, — я получил несколько заказов на места в гостинице, желательно полулюксы, а их у меня всего два, в концах коридора.

— А ты объяви полулюксами все номера первой категории, — посоветовал Минц. — И откуда туристы?

— Из Америки.

— А конференция не намечается? Может, съезд ветеранов-ихтиологов по проблемам пресных вод?

— Да нет, Лев Христофорович. Нет у нас таких проблемов.

— Покажи список, — попросил Минц.

— Какой список?

— Гостей.

— Не могу, дорогой ты мой человек, его в ГУСЛЯР-ФСБ затребовали.

— Я их понимаю, — согласился Минц. — Но хоть устно скажи.

— Все из Нью-Йорка! Понимаешь?

— Я этого ожидал, — кивнул Минц.

Он ушел, а Давидян сказал ему вслед:

— Какой человек! Ты ему что скажешь, а он уже ожидает.

Основные события разыгрались через день.

Минц предвидел их и поэтому вышел встретить рейсовый автобус из Вологды.

Автобус был полон.

Публика, которая вылезала из него на площади Землепроходцев, оказалась весьма пестрой.

В первую очередь это были местные, что ездили в область по делам, затем появились торговки с полосатыми сумками, которые привезли из Вологды и из Турции промтовары. Наконец, из автобуса выбрались настоящие иностранцы.

Первой шла женщина ослепительной красоты с грудным ребенком на руках, а второго ребенка, годиком постарше, держал на руках толстый, добродушного вида негр.

Молодая красавица закрутила завитой головкой в поисках кого-то и, выискав в группе встречавших пожилую женщину в платке, которую Стендаль предупредил о приезде дочки, закричала:

— Мама, слезинка моя! Погляди на своих внучат!

Пожилая женщина в платке кинулась к красавице, красавица сначала отдала младенца негру, а сама потискала в объятиях женщину в платке, потом отобрала ревущих детишек у негра и стала их совать матери, чтобы та любовалась внуками.

Миша Стендаль совершал робкие круги и пытался что-то крикнуть, но его никто не слушал.

Сам же профессор Минц обратил внимание на прочих пассажиров автобуса.

Одного из них он встречал в Гусляре лет десять назад, прежде чем математик Квадрант уехал в Штаты к своему брату. Математик сделал там неплохую карьеру и даже основал фирму по производству бильярдных шаров повышенной округлости.

Выйдя из автобуса, математик опустился на колени прямо посреди площади и принялся целовать асфальт, повторяя:

— О, святая гуслярская земля! Прими обратно своего блудного сына.

Два могучих ливрейных лакея вывели из автобуса под руки престарелую графиню фон Мейндорф, ту самую, которой до революции принадлежал дворец, а ныне Дом Культуры речников, приватизированный кутюрье Плюшкинайтисом под стрип-салон.

— Оу! — с тяжелым английским акцентом произнесла старушка. — Пахнет сеном и тетеревайма.

Сеном в центре Гусляра не пахло уже полвека, но кто станет спорить с наследницей миллионов, доставшихся от последнего мужа Ци Байваня, босса гонконгской триады?

Семейство Мазайбергеновых, которое некогда владело большим коммунальным хозяйством в пригороде Гусляра, а ныне стало украшением Брайтон-бич как этнографический ансамбль чукотской песни, спустилось на родную землю шумно и весело, играя на бубнах и на гитарах.

— Где наш олешка, где наш маральчик? — кричал Ахмет, наследник аттракциона.

Прочих возвращенцев в Гусляр Минц разглядеть не успел ввиду общего шума и суматохи, а также конфликта, имевшего место между Мишей Стендалем и семейством Алины.

Мише, полагавшему, что именно он — причина приезда новых американцев в Гусляр, надоело ждать, пока Алина наговорится с мамашей и нацелуется с подбежавшими на шум подружками.

— Алина! — воскликнул он. — Я тебе телескоп купил.

— Чего купил? — удивилась красавица. — Зачем?

— Но ведь ты астроном! — уточнил Миша.

— Я? Ну ты даешь! С моей фигурой пропадать в астрономах?

— А как же…

— В Штатах я нашла свое счастье в элитарном эстетическом стриптизе, — гордо ответила Алина.

— Как ты могла! — возопил Миша.

Но тут негр поднял черные брови, отдал детей своей местной теще, потом показал Мише Стендалю кулак.

— Это кулак чемпиона Олимпийских игр в полутяжелом весе, — объяснила собравшимся Алина. — Мой муж. При том не понимает по-русски и будет действовать в пределах допустимой самообороны.

— Остановитесь! — закричал Лев Христофирович. — Не лучше ли нам развеять недоразумение? Скажите собравшимся, что же вас привело в Великий Гусляр? Что заставило прилететь сюда? Любовь к Мише Стендалю?

— Только не это! — возразила красавица.

— Может, любовь к маме?

— Немножко да, а немножко нет, — сказала Алина.

— Тогда что же?

— На родину захотелось! — ответила молодая женщина. — * Такая на меня ностальгия напала — мочи нет! Спать не могу, пищу принимать не могу, любовью заниматься не могу…

— И мне на родину захотелось! — заявил математик Квадрант. — Я и не подозревал, что может существовать такое дикое чувство.

— И я пожелала перед смертью прикоснуться к земле моих предков, — проскрипела графиня Мейндорф на старинном, но неправильном русском языке.

Нестройно, но искренне и громко эти слова были поддержаны криками остальных пассажиров автобуса.

— Что и требовалось доказать, — сказал профессор Минц. Он был доволен, как бывал доволен академик Павлов, когда у его любимой собаки отовсюду начинала капать слюна.

…Словно Эркюль Пуаро, знаменитый сыщик, который обязательно собирал всех подозреваемых в одной комнате и вел их за собой по глухим извилинам преступного ума, Лев Христофорович Минц пригласил в тот же вечер друзей, а также иных заинтересованных лиц во двор своего, дома. Они уселись вокруг стола, за которым уже третье поколение жильцов рубилось в домино.

Там сидели сам Минц, его ближайший друг Корнелий Удалов, репортер Миша Стендаль, а также никем не званные старик Ложкин и Ходжа Эскалибур, претендующий на звание волшебника и прорицателя.

Правда, от Ходжи была некая польза: он принес с собой ящик пива и поставил его посреди стола. А за стаканами сбегал Корнелий.

Вечер был теплый. Пели птицы.

— Получив просьбу Миши Стендаля о возможном возвращении на родину девушки Алины, которая уехала в Штаты изучать астрономию, я подумал, а как это сделать? Ведь невозможно изобрести приворотное зелье!

— Хотя в истории такие случаи отмечены, — вмешался наглый Ходжа Эскалибур. — Пресловутая Клеопатра широко использовала некий состав, разработанный в ее лаборатории.

— А доказательства? — воскликнул Минц, не выносивший прорицателя.

— Какие нужны доказательства, если сохранились ее портреты?

Минц замолчал, потому что аргумент сразил его наповал.

Только через минуту он собрался с духом, чтобы продолжить свой рассказ.

— Внушить любовь к определенному молодому человеку я не мог по причинам этическим. Ведь это было бы насилием над природой. Любовь или есть, или ее нет. Кому нужна любовь навязанная? Как ты думаешь, Миша?

— Не знаю, — промямлил Стендаль, потому что не был уверен в правоте профессора.

— Однако можно обратиться к другим чувствам, свойственным каждому человеку, но дремлющим под слоем повседневности. Например, присмотримся к любви к родине. Она генетически заложена в любом человеке. Обстоятельства могут заставить его с этой родины сбежать. Но тоска по родине останется. Даже если он сам об этом не подозревает. И я подумал: если я разбужу в девушке Алине тоску по родине, то она захочет вернуться домой, в Великий Гусляр, и оглядеться. Дальше она — вольный человек. Вспомнит Стендаля, захочет к нему приблизиться — ее воля. Мы эту волю уважаем. А если предпочтет другого, то Бог ей судья.