Ну вот и подъехали. «Мерседес» свернул в тихий уютный переулок. Джип охраны держался чуть поодаль. В высокой красной стене распахнулись крепкие ворота. Константин Петрович повернул во двор, подрулил к ступенькам входа, остановился. Сто пятьдесят три километра просидел за рулем, ровно столько от дачи до этого уютного особняка практически в центре Москвы.

У машины, вытянувшись, уже стоял Михаил Владиславович, готовый самолично открыть хозяину дверцу. На ступенях выстроились трое охранников. Константину Петровичу было достаточно одного взгляда на начальника отдела безопасности, чтобы понять: опять что-то стряслось. Михаил Владиславович держал себя в руках, но лицо было бледное, напряженное. Он сразу же, привстав на цыпочки, приник к уху хозяина и зашептал. В следующую секунду Константин Петрович бросил на него обжигающий взгляд.

— Как это — вернулся! — рявкнул он. — А кого же ты тогда мне привез?!

Прыгая через две ступеньки, хозяин ворвался в дом. Следом, бормоча что-то невнятное, бежал Михаил Владиславович, а за ним, чувствуя близкую бурю, поспешали охранники…

Сон эколога уходил медленно, поэтапно. Не раз он слышал над собой чьи-то громкие голоса, но снова проваливался в забытье. Уже перед самым пробуждением голоса стали особенно резкими, похоже, шел чей-то отчаянный спор, но предмет дискуссии ухватить никак не удавалось. Однако проснулся кандидат наук в тишине. И первое, что отметил — исчезнувший балдахин над головой. Наверху был обычный потолок, правда, высокий.

В следующий момент он понял, что лежит на кожаном черном диване и что одет теперь не в прежний маскарадный костюм, а в собственные джинсы и рубашку. Кандидат наук поднялся и сел.

Дорогой кожаный диван находился в роскошном кабинете, с камином, хрустальной люстрой, огромным письменным столом. Здесь был большой глобус, сделанный под старину, а у дальней стены стоял телевизор с экраном такого размера, какого экологу у телевизоров видеть ни разу не доводилось.

За столом по-хозяйски вальяжно располагался массивный человек с седыми, стрижеными под ежик волосами и мясистым тяжелым носом. Одет он был под стать кабинету: дорогой темно-серый костюм, синяя рубашка, галстук в полоску, завязанный по-модному — со слегка скошенным на сторону узлом.

В первый момент эколог растерялся: опять начиналось что-то необъяснимое. Но хозяин кабинета не дал ему время для раздумий. Он улыбнулся и широко развел руками.

— С пробуждением, э… — он бросил быстрый взгляд в лежащий перед ним какой-то документ, — Александр Юрьевич! Что ж вы сразу-то не сказали, кто вы такой!

— Я говорил, — эколог облизнул разом пересохшие губы. Он понял, что необыкновенное приключение, похоже, подходит к концу. Возможно, сейчас все наконец объяснится. Вот только что последует дальше? — И не раз повторял: я кандидат наук, сотрудник лаборатории по выбросам, ученый-эколог, одним словом…

— Да знаю, что говорили, — хозяин кабинета поморщился и вдруг перестал называть эколога на «вы». — Говорил, конечно! Подожди-ка минутку! Ничего не могу с собой поделать, руки чешутся надавать кое-кому по шее.

Он потянулся к телефонной трубке. Однако сказать ничего не успел — дверь кабинета открылась, и на пороге возник бледный Михаил Владиславович. Можно было подумать, что он стоял за дверью и каким-то сверхъестественным чутьем угадал движение человека за столом.

— Здесь я, Константин Петрович, — с обреченной интонацией молвил Михаил Владиславович.

Несколько секунд Константин Петрович еще сдерживался. Потом разом побагровел и разразился длинной тирадой, в которой слово «козел» было самым мягким. Но, удивительное дело, сам тон Константина Петровича был подчеркнуто вежливым, хоть и ледяным, а обращаясь к Михаилу Владиславовичу, он величал его исключительно по имени и отчеству. Поэтому в тираде встречались совсем уж необычные словосочетания, например, «совсем уже, Михаил Владиславович, хрен козлиный, мозги прогуляли».

От вежливой по интонации, но не по сути речи начальника Михаил Владиславович даже съежился и стал казаться еще меньше ростом. Только изредка он позволял себе ответные реплики, вроде: «так ведь сходство абсолютное» или «документы себе только ленивый не сделает». Завершилась же тирада Константина Петровича фразой, заставившей эколога насторожиться:

— А теперь из-за вас, Михаил Владиславович, придется ни в чем не повинного человека изолировать.

— Как это — изолировать? — живо поинтересовался эколог.

С лица Константина Петровича уже сходил багровый цвет. Михаил Владиславович переминался с ноги на ногу.

— Ненадолго, — небрежно обронил Константин Петрович. — Недельки на три-четыре… ну, от силы на месяц-полтора. Не могу я тебя сейчас, Александр Юрьевич, выпустить. Слишком много ты видел, а пока рано об этом говорить, раз проект еще не запущен. У меня слишком многое на карту поставлено. Не огорчайся, жить будешь, как на курорте. Вот только моря не обещаю, но бассейн — пожалуйста.

Несколько секунд кандидат наук осмысливал эти слова. Он даже сам удивился тому, что они вызвали в душе не что-нибудь, а горькую детскую обиду. Наверное, именно поэтому эмоции, все последние дни сдерживаемые, вырвались наконец наружу, и эколог возопил:

— Да какое вы право имеете меня тут задерживать! Кто вы такой, в конце концов! Что тут вообще происходит?!

Константин Петрович лишь поднял брови.

— Понимаю, — сказал он. — Имеешь право спрашивать. А происходит тут у нас такое… А ну пошли!

Он встал и оказался на две головы выше Михаила Владиславовича. Сделав экологу приглашающий жест, Константин Петрович пошел к двери. Михаил Владиславович, поправив очки, неслышно двинулся позади всех.

Нет, дом был тот же самый, поскольку за дверью кабинета оказался знакомый коридор с банкетками и картинками на стенах, по которому кандидата наук златовласая девица Виктория водила в столовую и на прогулку. Но Константин Петрович избрал иной маршрут. Он свернул в какой-то боковой пролет, потом поднялся по лестнице, прошел через какое-то помещение, где эколог машинально отметил изобилие компьютеров, снова спустился по лестнице и вышел в другой длинный коридор. Эколог едва поспевал за ним, а коротенькому Михаилу Владиславовичу вообще пришлось бежать вприпрыжку.

По обеим сторонам коридора поблескивали стекла, закрытые изнутри тяжелыми портьерами. Под потолком светили плафоны, и в их свете все здесь выглядело совсем не так, как в темноте, но эколог вдруг понял: это тот самый коридор, куда он выбрался ночью.

Константин Петрович уверенно шел вперед. Наконец он остановился, подошел к стене, нажал какую-то кнопку. Шторы по ту сторону стеклянной витрины поползли в разные стороны, открывая столь хорошо знакомую экологу комнату с кроватью под балдахином, тяжелыми напольными часами, сундуком и старинным письменным столом. Комната была не пуста: за столом восседал молодой человек с бородой и длинными редкими волосами, одетый в узкие штаны, белую рубаху с большим отложным воротничком и темный колет.

Человек с увлечением водил гусиным пером по бумаге, но раздвигаемая штора заставила его отвлечься. Увидев за стеклом людей, он приветливо махнул рукой. Константин Петрович и Михаил Владиславович сделали ответные жесты. Эколог же остолбенел.

— Вот он, Уильям Шекспир раннего периода собственной персоной, — молвил Константин Петрович не без удовольствия. — Сам к нам вернулся, добровольно, тебе на счастье! Осознал, слава Господу, что у нас ему лучше, чем в незнакомом мире… Но каков прохвост! В чужом городе, в чужом времени не пропал, обратную дорогу нашел! А вот рассказывать, где был, не хочет. Правда, рано или поздно непременно расскажет. Он парень компанейский, заводной, общительный. Умница, талант. Одно слово, английское Возрождение!

Константин Петрович внимательно оглядел эколога.

— И в самом деле — вылитый Шекспир! Угораздило же тебя, брат, родиться его точной копией.

Он улыбнулся, Михаил Владиславович подобострастно засмеялся, но настроение Константина Петровича, когда он глянул на главного охранника, резко изменилось.