— Разумеется, они верят в справедливость.

— Как все мы. Кстати, о справедливости. Как Гектору, вам позволяется начать бег. Я даю вам тридцать секунд форы.

Тут Оберманн встал из-за стола и, взяв Софию под руку, неторопливо удалился. Слышно было, как он рассказывает жене о созвездиях этой части ночного неба.

На следующее утро, к удивлению турецких рабочих, Оберманн и Торнтон, в одних льняных рубашках и трусах стояли перед каменными глыбами, отмечавшими место подлинных ворот Трои. С ними были София, Лино и Леонид. Леонид вручил каждому из них металлическую кружку с водой из источника.

Казалось, участники соревнования неравноценны: крепко сложенный Оберманн с обычной для среднего возраста полнотой и достаточно юный Торнтон, сохранивший стройность и спортивное телосложение.

— София, — сказал Оберманн, — будь так добра, ударь вот в это, чтобы возвестить начало. — Он вручил ей большую бронзовую чашу с нарезным орнаментом по краю, добытую в одной из кладовых древнего дворца. — Телемак, тебе придется пойти вперед и проверить наш маршрут. Ты будешь следить за нашим бегом, подобно богам, наблюдавшим бегство Гектора. Вы стартуете через тридцать секунд, мистер Торнтон.

Софию удивляла уверенность мужа. Как он может соревноваться с этим спортивным молодым человеком в беге девять с половиной миль? Он уже вспотел на утреннем солнце. Тем не менее, он полон решимости и ждет не дождется начала состязания.

— Вы будете молодым оленем, мистер Торнтон, и, как только вы появитесь из лесной чащи, я стану преследовать вас по рощам и просекам, "словно пес быстрорыщущий".

— Гомер?

— Мне передается его огромная энергия. Помните этот фрагмент о сне, в котором человек не может обогнать бегущего впереди него? Посмотрим, сбудется ли сон. Ты готова, София?

София ударила ладонью по бронзовой чаше.

Услышав глухой звон, Торнтон начал первый круг. Оберманн, глядя ему вслед, вслух отсчитал тридцать секунд. Затем, послав жене воздушный поцелуй, двинулся следом. Он казался Софии совершенно спокойным, и, как выяснилось, бежал быстрее, чем она ожидала, изящно неся свое большое тело, словно рассекая воздух. Хотя вряд ли у него был шанс догнать Торнтона, бежавшего быстро и сосредоточенно, как опытный бегун. Они скрылись из вида.

— Какой в этом смысл? — спросила София стоявшего рядом с ней Лино.

— Ваш муж хочет дать англичанину урок. Я еще не понял, какой.

— Проиграв ему? Ведь так оно и случится.

— Если случится так, значит, Торнтон чему- то научится, победив человека старше себя. Это вполне возможно. Поступки вашего мужа бывают таинственны.

Наконец Торнтон снова появился, он бежал более размеренно, но без малейшего труда. Он помахал Софии, но ничего не сказал. Спустя две-три минуты появился Оберманн; он двигался ровным, довольно быстрым шагом.

— Я в форме! — крикнул он Софии. — Ежедневное плавание закалило меня! Я — орел, пикирующий сквозь облака на равнину!

— Если они пробегут двадцать кругов, — сказал Лино, — герр Оберманн может победить. Я ощущаю его упорство.

— Я начинаю понимать его, — сказала София. — Он победит любой ценой.

— Если его не поразит молния, что сложно представить.

— Меня бы не удивило, мсье Лино, если бы мой муж сам сумел вызвать молнию.

— Вы считаете его опасным? — Тон Лино был легким и веселым. — Наверняка нет.

— О нет, — София отвечала тоже легко. — Но его боги опасны.

— И если бы он мог призвать их…

— К счастью, это уже невозможно.

— Значит, простой смертный?

— Но он ограничивает возможности смерти, насколько может, вам не кажется?

— Пытается, фрау Оберманн. — Лино помолчал. — Завидую вам.

— В каком отношении?

— Вы проживете достаточно долго, чтобы увидеть, преуспеет он или нет.

Снова появился Торнтон, завершивший второй круг. Он выглядел энергичным и свежим, как раньше. София хотела заговорить с ним, но он поднял руку.

— Я слишком сильно потею, — сказал он. — И нехорош для компании.

Через четыре минуты после того, как Торнтон миновал их, появился Оберманн, двигавшийся таким же ровным шагом и с той же мощью, что и в начале. Минуя Софию, он выкрикнул какую-то фразу по-гречески, но она не разобрала слов.

— Эзоп, — сказал Лино. — "Заяц и черепаха".

На третьем круге, к удивлению Софии, Оберманн появился один. Когда он был еще далеко, София крикнула ему:

— Где Александр?

Оберманн пожал плечами, но ответил, лишь когда приблизился:

— Гектор распростерт в пыли.

— Почему? Что случилось?

— Я не стал останавливаться и выяснять, — Оберманн громко рассмеялся, но не сбавил шагу, пока не достиг каменных глыб, где кончалась дистанция. — Ахилл одержал победу! — Он подошел к Софии с распростертыми объятиями. — &е венок для победителя? Разве ты не хочешь поздравить своего славного мужа?

— Нужно пойти к нему, — София уклонилась от объятий. — Может быть, он ранен.

— Телемак позаботится о нем. Смотри, вон они идут. Заяц хромает, но вполне цел.

Леонид поддерживал Торнтона, они медленно приближались.

Софию удивила собственная острая тревога, она с беспокойством наблюдала, как Торнтон нетвердо идет, опираясь на Леонида. Только когда они приблизились, стало видно, насколько он бледен.

— В чем дело? — спросила она.

— Лодыжка. — Торнтон попытался улыбнуться, но получилась гримаса.

— Вы упали?

— Что-то ударило меня по спине. Камень. Обломок скалы. Я почувствовал боль, споткнулся и упал.

— Нога не сломана, — заметил Оберманн. — Это растяжение. Пусть мистер Торнтон обопрется на тебя и отдохнет, Телемак. Мы отнесем его.

— Обломок скалы? — недоверчиво переспросила София.

— Это невозможно, — ответил Оберманн на ее вопрос. — Около вас никого не было, мистер Торнтон. Ты кого-нибудь видел, Телемак? — Леонид покачал головой. — Со стен Трои в вас не могли ничего кинуть. Вы поскользнулись и упали. Вот и все.

— Я почувствовал удар. И потерял равновесие.

— Значит, это таинственное происшествие, мистер Торнтон.

— Это мог быть камень, выпавший из клюва птицы, — рискнул предположить Леонид. — Такие вещи случаются.

— В таком случае, — заметил Оберманн, — это было бы знамение. Но не думаю, что мистер Торнтон верит знамениям.

— На спине должен был остаться след.

Оберманн осмотрел кожу Торнтона.

— Никакого следа. Нет даже царапины. По моему мнению, в вас попала стрела Афины. Стрелы богов невидимы.

— А почему Афине пришло в голову поразить его? — спросил Лино.

— Ей захотелось сохранить честь основателя Трои!

— Какого основателя?

— Открывателя, не основателя, — Оберманн засмеялся. — Я оговорился.

— Это был камень, — четко выговорил Торнтон, — который швырнули в меня с большой силой.

— Но синяка не осталось.

— Если бы он попал мне в голову, то мог бы убить меня.

— Но вы не убиты! — Оберманн хлопнул в ладоши. — Вы всего-навсего растянули лодыжку. Не будь вы англичанином, я бы, пожалуй, мог обвинить вас в том, что вы не умеете проигрывать.

Из-за растяжения лодыжки Торнтон оставался дома и продолжал напряженно изучать глиняные таблички. От длительного разглядывания изображения становились бесформенными, представлялись путаницей линий и знаков. Чтобы избежать этого, он педантично распределял время между различными этапами расшифровки. Например, сравнивал эти таблички с различными видами египетского иероглифического письма, ища сходство. Изучал ряды символов в поисках связи с клинописью Месопотамии. Отделял явные изображения, или идеограммы, от знаков, которые, по его мнению, имели фонетический характер. Он считал, что в фонетических группах может выделить восемь разных сочетаний, или слогов.

— Это определенного рода записи, — сказал он как-то Софии. Она каждый день приходила осматривать его лодыжку и смазывать ее медвежьим жиром, купленным в Чанаккале. Считалось, что это превосходное средство от растяжения мышц, и, действительно, состояние лодыжки Торнтона заметно улучшилось. — Они носят краткий и деловой характер. Они объединены в группы.