Усевшись на крышу рубки и широко разведя ноги в резиновых сапогах, Сосняга взял секстаном высоты нескольких бледных светил, появившихся на небосводе, и получил астрономическую обсервацию. Крабик и Брандо без спешки сменили паруса и сделали яхту более устойчивой на курсе. Хоттабыч восседал за румпелем и покряхтыванием выражал удовольствие и действиями подчиненных и нарастанием скорости движения.

И только Вячек, еще не укачавшийся окончательно, вызывал у Хоттабыча неудовольствие тем, что откровенно и нахально увильнул от приготовления еды и мытья посуды; из-за навалившейся работы с парусами людям было не до гурманских помыслов, и они довольствовались консервами, разогретыми прямо в банках. Вскоре Вячек за свою склонность к увиливанию от труда был наказан Нептуном: «сачок», как на флоте называют бездельников, устав, свалился на койку. Крабик и Брандо, закончив очередную смену парусов, спускались в кубрик и забывались куриным сном, готовые ежесекундно вылететь на палубу для участия в очередном аврале.

Поскольку место яхты оказалось далеким от обычных путей судов, да к тому же и ветер позволял идти без лавировки, Хоттабыч, сморенный почти суточным бдением, разрешил себе немного поспать.

Вахта Сосняги текла медленно и однообразно: ни смены парусов, ни изменения курса. Когда его потянуло в дремоту и появились признаки ослабления внимания, он зачерпнул ведром забортной воды и тщательно ополоснул лицо и шею, несколько струек пробежали по груди и спине. Освежившись, Сосняга позволил себе — благо никто не слышал — что-то промурлыкать под нос, и притом, кажется, из оперетты!

В 22 часа 12 минут по поясному времени, когда на море уже лежала приличная темень, Сосняга, как официально зафиксировано в «Навигационном журнале», обнаружил впереди огни: два белых, один над другим, красный и зеленый — ниже и по сторонам от белых. У другого появление этих огней вызвало бы, наверное, удивление: «Здесь?! Вдали от караванных троп современных трампов и лайнеров?!» Но Соснягу, побывавшего в самых разных уголках земного шара и видевшего суда в районах, где их никто не видел десятилетиями, подобная встреча не удивила. Для него на первое место встали вопросы службы: кто? Куда? Как опасен? Огни вполне определенно отвечали: судно с механическим двигателем; длина более 150 футов (Ох уж эти моряки с их традиционным консерватизмом или консервативными традициями! Нет чтобы просто сказать: «Длиной более 45,75 метра». По-прежнему тянут мало кому известные футы!); идет контркурсом; опасно, так как может протаранить!

На яхте горели только два огня — зеленый справа и красный слева, которые говорили всем находящимся вблизи судам, и прежде всего встречным, что эти огни принадлежат их собрату, идущему под парусами. А коли так, то они обязаны уступать ему дорогу. Однако встреченное на сей раз судно не предпринимало каких-либо мер для безопасного расхождения с яхтой: оно двигалось, не меняя курса или скорости.

Переложив руль вправо и подобрав шкоты, Сосняга попытался увести «Меркурий» в сторону от приближающегося судна, но скорость яхты оказалась недостаточной для маневра, и пеленг практически не менялся, свидетельствуя тем самым, что суда должны встретиться в одной точке, то есть столкнуться.

Выпустив осветительную ракету, чтобы привлечь внимание команды судна и показать ей сложившуюся обстановку, Сосняга по военной привычке крикнул в люк кубрика:

— Товарищ адмирал! Прошу выйти на мостик! Пеленг на встречное судно не меняется! На сигнал ракетой не реагирует!

Почти мгновенно из люка вынырнул Хоттабыч и, взглянув на огни встречного судна, отрывисто спросил:

— Паруса?

— Стаксель и грот.

— Шкоты?

— Втугую.

— Курс?

— Почти чистый ост. Перпендикулярно пеленгу.

Секундное размышление, и команды:

— Лечь на прежний курс!

— Есть лечь на прежний курс.

— Шкоты потравить!

— Есть шкоты потравить.

Пока между Хоттабычем и Соснягой происходил этот диалог, в кокпите появились и остальные члены экипажа.

— Юхан Оттович, обратился Хоттабыч к Крабику. — Надо срочно заменить стаксель!

— Та. Фок уже готов.

— Заменяйте!

— Юкс момент. Сейчас.

Когда и как успели Крабик и Брандо достать огромный парус и заменить им ранее поднятый, никто не заметил. Но все почувствовал и, что яхта увеличила скорость почти вдвое против прежнего и понеслась прямо на судно.

— Вячеслав, на трапецию! Будешь откренивать яхту на правый борт! Мигом!

Через считанные секунды прозвучал излишне громкий доклад, в котором слышались нотки удали и гордости за поручение:

— На трапеции — готов!

— Добро!.. К повороту!.. Зеленую ракету!

Сделав видимый мир малахитовым, ракета по крутой дуге падала в море, оповещая всех на видимости не только о присутствии яхты в данном районе, но и о том, что яхта изменяет свои курс вправо. Но судно не отреагировало и на этот сигнал и продолжало идти, словно сомнамбула. И тогда раздался решительный голос Хоттабыча:

— Право на борт! Шкоты втугую! Вячеслав, откренить на правый борт!

Все команды были выполнены четко и без малейшего промедления: руль энергично переложен вправо, шкоты обтянуты до звона, Вячек, упершись ступнями в планширь, повис на трапеции с наветра за пределами яхты над самой водой и, чтобы увеличить откренивающий момент, вытянул за голову сомкнутые руки.

Яхта, набравшая перед этим хорошую скорость, метнулась в сторону от встречного судна. И почти сейчас же позади «Меркурия» — метрах в тридцати — шурша вспоротой водой, пронесся балкер. Слабо светящаяся, но отчаянно шипящая волна, откинутая скулой судна, подхватила легкую яхту и швырнула ее вперед, подальше от черного борта громадины.

После минутной паузы Хоттабыч распорядился:

— Роман Васильевич, ложитесь на прежний курс. Шкоты потравить. Вячек — на палубу. Всех благодарю за быстроту и четкость действий.

Сосняга выпустил еще одну осветительную ракету, вырвавшую из темноты корму балкера, на которой белым по черному было выведено название судна и порт приписки.

— «Оушен фридом». Ливерпуль», — прочитал вслух Хоттабыч.

— Что, что? — поинтересовался Брандо. — Очень чего?

— «Оушен фридом». То есть «Океанская свобода».

— Ну и свобода!

— Та! Это не свопода в океане, а… Спят на вахте, кур-р-рат! А еще англичане.

— Это не моряки, — решительно произнес Хоттабыч. — Хотя и под флагом «владычицы морей». Мне стыдно за наследников «Катти Сарк»!

— Ох и дам же я сейчас им! — воскликнул Брандо и нырнул в кубрик.

Через минуту его передатчик оповещал друзей-радиолюбителей во всех частях света о происшествии, чуть не закончившемся гибелью яхты.

Продолжить сон оказалось не так-то просто, ибо только теперь с особой остротой до сознания каждого дошла степень опасности, пронесшейся рядом с ними. Все члены экипажа принялись восстанавливать в памяти происшедшее. И чем ярче вставала картина происшествия, тем виднее становились решительность и грамотность действий Сосняги и Хоттабыча, а также быстрота и четкость выполнения команд и Крабиком, и Брандо, и Вячеком. Каждый гордился товарищами по плаванию и… собой!

Почти час все сидели, отдавшись мыслям и машинально наблюдая за черной тяжелой океанской водой, струившейся совсем рядом вдоль борта.

Наконец Хоттабыч изрек:

— Еще раз благодарю всех. А теперь всем отдыхать. На вахте буду я.

Яхтсмены один за другим стали покидать кокпит. Последним оказался Вячек. Задержавшись в люке, он спросил:

— Но как же так могло произойти, дядя Толя? Ведь в проливах было сложнее.

— Вот именно — сложнее. Поэтому и приборы работали у всех, и радары крутились, и капитаны не покидали мостиков, и вахта неслась, как говорится, «в четыре глаза», бдительно. А здесь обстановка проще простого: встречать-то некого. Вот и выключили радары для экономии, включили авторулевого — для облегчения службы — и позволили себе расслабиться, отдохнуть перед трудным районом. Капитан наверняка покинул мостик, а вахта, пользуясь этим, смежила «на минутку» веки. Типичный случай: авось пронесет. Но еще бы малость — и не пронесло бы. Спасибо Сосняге. А они и не заметили бы происшествия, налетев на нас: все-таки у них сорок тысяч тонн и скорость узлов двадцать, а у нас всего шесть тонн и скоростенка шесть узлов. Столкновение автобуса с велосипедом!.. Ну, довольно болтать. Отдыхай.