— Это шлюзы! — крикнул мне Фидорус, увидев, что я наблюдаю за их работой. — Хочешь послушать?

Я сказал, что хочу.

Скаут отошла назад, один раз скользнув по мне взглядом, а затем снова переключив внимание на аппаратуру. Должно быть, кто-то из них нажал на кнопку. Помещение заполнилось звуком высоких и низких голосов. Они тараторили хором, одновременно, перекрывая, огибая или пронзая друг друга, сливаясь в единый поток звука. Каждый из голосов снова и снова повторял одно и то же слово — «вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода, вода».

Полчаса спустя я лежал на спине, поставив стакан рядом с собой и подложив руки под голову. Взяв одну бумажку, я теперь жевал ее, пытаясь утвердиться в идее прохладной свежей воды, выжимая ее из бумажного комка между своих зубов. Я думал о том, какое это безнадежное занятие, о том, что я не знаю, как извлечь концепцию воды из слов, и о том, что мне, в присутствии Скаут или нет, придется сказать об этом Фидорусу.

С этими мыслями, которые вращались в моей голове, обрывались, искажались, обретая странные очертания, я начал погружаться в глубокое спокойное море сна.

Я моргнул и сел на своем лежаке под тентом. Наслаждаясь тем, как в рот мне и в нос вливается теплый сухой воздух, выпаривая влагу, я протирал сонные глаза. Отложил книгу в сторону и стал внимательно осматривать линию бурунов и синь воды за отмелью в поисках Клио, но ее нигде не было видно. Повернулся туда, где обычно Клио расстилала полотенце, но оказалось, что я один. На шесть или семь футов простирался пустой пляж, а дальше расположилась парочка блондинок, хихикавших и болтавших по-французски. По другую сторону пожилой мужчина в темных очках и с белой курчавой растительностью на груди читал один из тех шпионских романов, где имя автора напечатано огромными золотыми буквами и занимает половину обложки. Клио нигде не было.

Паника холодным пальцем прикоснулась к моему затылку. Я решил вернуться в кемпинг.

Наша палатка исчезла. Гамак пропал. Ее сумки, мои сумки, все. Я осматривал другие участки, чтобы увидеть, не устроила ли она нам переезд, пока я был на пляже, но нет. Была только утоптанная земля да следы, оставленные колышками нашей палатки.

Маленький мальчик в огромной панаме поднял на меня взгляд, протягивая мне сложенный вчетверо лист бумаги. Позади него терпеливо ждала девочка, придерживая руками оранжевый надувной круг. Я поблагодарил его и взял записку. Мгновение оба ребенка смотрели на меня, затем побежали прочь. Девочка отставала и выкрикивала что-то по-немецки. Я развернул бумагу:

Что-то изменилось. Я исчез.

Новый и бестелесный я всплыл в сухом пыльном воздухе, мельком глянув вниз на деревья и разноцветные палатки кемпинга, прежде чем устремиться к пляжу. Я пролетел над баром, открытыми пустыми столиками харчевни, над рядами белых тентов и оказался над ярко-голубой водой, которая быстро темнела по мере того, как океан подо мной становился глубже. Я чувствовал жар солнца и холодный ветерок, поднимавшийся от волн, а потом бросился вниз, стукнулся о воду и начал погружаться сквозь бескрайнюю синеву в черную бездну…

Задыхаясь, я подался вперед и сел. Я его помнил. Помнил свой сон. Каждая деталь была острой и ясной. До этого сны «Фрагмента о лампе» обычно испарялись, обращаясь в смутные ощущения, как только я переходил к бодрствованию, но теперь, по какой бы то ни было причине, только что виденный сон закрепился у меня в памяти.

Прежде чем я сосредоточился на нем, на том, почему это могло случиться и что это могло означать, еще одно чувство протиснулось мимо моего удивленного внимания и завладело сознанием. Моя нога была мокрой. Я огляделся, все еще слегка ошеломленный, все еще слегка потрясенный сновидением. Увидел наклонившийся стакан и разлитую воду, темным пятном впитавшуюся в мои джинсы, прежде чем растечься длинной тонкой лужицей по бетонному полу.

Моя нога была мокрой.

Словно взрыв, прокручиваемый в обратную сторону, последние несколько часов ринулись друг к другу, соединяясь в единую сфокусированную точку. Я взял стакан и поднялся на ноги. Бумага и слова исчезли. Теперь там была вода, всего-то полсантиметра оставалось ее на дне, но это была реальная физическая вода, появившаяся на месте слов. Это произошло. Каким-то образом я этого добился.

Скаут и Фидорус выравнивали доски на «Орфее».

— Доктор!

Они оба обернулись, и я поднял стакан, наклоняя оставшуюся воду, — смотрите, мол, что случилось.

Фидорус взмахнул рукой, давая мне знак подойти, но потом что-то отвлекло его внимание. Он застыл, склонив голову набок и прислушиваясь. Скаут, должно быть, начала что-то говорить, потому что доктор поднес к губам палец в безмолвном «ш-ш-ш!». Потом я тоже услышал глухой шум, почти неуловимый для человеческого слуха, но постепенно нарастающий.

Лицо доктора обмякло от ужаса.

— Перестань! — крикнул он мне, лихорадочно махнув рукой. — Ты заходишь слишком далеко! Ты слишком далеко заходишь, тебе надо это прекратить.

— Я не… — Я еще выше поднял стакан, как будто мог что-то этим доказать. — Я ничего не делаю.

Доктор повернулся к Скаут, приказав:

— Компьютеры! Быстро!

Она посмотрела на него, на меня, затем со всех ног бросилась к ближайшему из пяти компьютерных корпусов и стала включать питание.

— Эрик Сандерсон Второй, — воззвал Фидорус, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — Ты должен подойти сюда. Немедленно.

Шум слился с шелестом голосов, льющихся из двух мощных колонок — «вода, вода, вода, вода, вода, вода», — и стал еще громче.

— Господи! — Скаут осмелилась бросить взгляд на динамики, затем на меня. — Господи, Эрик, беги!

Я побежал к «Орфею», зажимая ладонью верх стакана.

Я же ничего не сделал!

Панели колонок снесло напрочь под напором воды, с грохотом хлынувшей в подвал.

Прощайте, испанские дамы![53]

Я вращался и кувыркался, меня сдавливало и крутило, как флюгер, среди невнятицы голосов, шелеста, шепота и плеска мелодий. Я тонул среди собственных помыслов, замыслов, планов, обманов, обид, тревог, сомнений и тягостных раздумий, без поддержки и опоры в наполненной до краев прозрачной, великой, могучей, правдивой и свободной морской чаше.

Вскоре движение начало ослабевать, замедляясь, успокаиваясь, почти останавливаясь. Вода окружала меня со всех сторон — у всех бесчисленных концепций был свой ритмический рисунок, легонько подталкивающий меня то вверх, то вниз. Я висел, как бумажный ангел, как рождественская звезда или как давно забытое мгновение прошлого, канувшее в бессознательную глубь. Мои легкие разрывались от боли. Воду надо мной прорезали солнечные лучи, и я пытался дотянуться до них, устремляясь к свету.

Разбив головой зеркальную рябь волн, я тут же с усилием вздохнул, и теплый воздух наполнил мою грудь. Концептуальный мир, с которым мне пришлось столкнуться под водой, теперь исчез. Вокруг была просто вода. Я опускался и поднимался на невысоких волнах, слышал пронзительные крики чаек, ощущал на губах соленый привкус шлепающих по лицу волн. В бесконечной высоте неба ослепительно полыхало солнце. Океан передо мной зыбился и раскатывался на мили, мили и мили, вплоть до отдаленной линии горизонта, где одна синева встречалась с другой. Пропитанные водой куртка и ботинки отяжелели и тянули меня вниз. Я подумал о своих ногах, барахтающихся над черными глубинами, и желудок мне стиснуло ужасом. Волна плеснула мне прямо в открытый задыхающийся рот соленой пеной, и я заколотил ногами, заходясь в кашле.