Они собираются наброситься на меня со всех сторон, подумал я, но, даже когда эта мысль еще только оформлялась в слова, понимал, что это не так. Охотой здесь и не пахло. Куда больше это походило на то, как порскает в панике косяк рыбы, когда ныряльщик или…

Я посмотрел на Никто. Озадаченность на его лице сменилась страхом.

Когда ныряльщик или…

С глубоким-глубоким ужасом я осознал, что именно происходит.

— Идиот! — завопил я, не удержавшись, чувствуя, что весь мой страх, испытываемый к Никто, поглощен чем-то куда более огромным, более знакомым. — Он здесь. Он выжидал. Только петля могла нас обезопасить, а вы ее разорвали, болван!

Никто открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал.

Наступила ясность и тишина.

Я стоял неподвижно как статуя и изо всех сил вслушивался, вчувствовался, чтобы уловить любой признак людовициана, стараясь при этом ничем себя не выдать. Мне хотелось бежать, более всего на свете мне хотелось бежать, но бег означал бы всплески, пену и распространение запаха моего панического страха по всем водным путям. Единственное, что я мог, — это стараться всеми силами не быть заметным.

Отдаленный удар внутри моей головы и внутри лечебницы одновременно.

— Людовициан, — провозгласил Никто.

— Вы говорили, что можете его поймать, — сказал я шепотом, болезненно громким в тишине.

— Нет, — сказал он. — Мне нужны команда и снаряжение. Это невозможно без…

Световой круг рябил на манер того, как идет рябью чай в чашке, когда на него дуешь. Никто осекся посреди фразы и осторожно отступил от края.

— Территориальность, — сказал он. — Он явился за вами. За вами, а не за мной.

Он явился за мной. Я стал сосредоточиваться на своей воплощенной личности Марка Ричардсона, чувствуя, как меняются натяжения лицевых мышц и их смысловые нагрузки. Такого камуфляжа могло оказаться недостаточно, но это было хоть что-то. Я должен был попытаться.

— Так что насчет вашего утверждения относительно того, что мы с вами являемся одним и тем же лицом? — спросил я, выставляя перед собой склад ума Марка Ричардсона, словно щит.

— Что? — Никто попятился дальше от кромки света. — Я ничего такого не говорил. С чего бы мне утверждать, что мы с вами одно и то же лицо?

Я почувствовал, что у меня сдвигаются брови.

— Вы сказали…

Раздался еще один удар, на этот раз громче. Волна, возвещающая о приближении чего-то огромного, омыла световой круг, искажая геометрию черно-белых плит перекатывающимися впадинами.

— О боже, — Никто, ухватившись одной рукой за стойку торшера, медленно описывал круги, вглядываясь во тьму.

Марк Ричардсон, сосредоточивался я изо всех сил. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон.

— Пока что далеко, — тихонько бормотал он сам себе, и я слышал его шаги, снова и снова огибавшие торшер. — Пока что далеко. Как это красиво, как просто. Как величественно… Оказаться над такими глубинами. И все это сделал я. Сделал я…

Он душераздирающе завопил на немыслимо высокой ноте.

Я подумал было, что он упал на колени, но это было не так — его левая нога оказалась утянута сквозь черно-белые плиты до самого бедра. Подо всем остальным его телом пол оставался твердым. Он отталкивался от него ладонями и локтями, пытаясь выкарабкаться. Носок его распростертой правой ноги стучал по полу и со скрипом об него терся — но левая его нога вошла в плиты и бетон, как если бы они были совершенно нематериальны.

Затем его, молотившего по полу руками и ногой, что-то мощно дернуло книзу.

Никто умолк и застыл. Он сглотнул, сплюнул и снова сглотнул. Голова его поникла.

— О боже, — сказал он.

Несколько секунд он просто висел там, потом — еще один рывок. Рот у него раскрылся, как для крика, и все его тело исчезло под полом.

Торшер раскачивался из стороны в сторону на своем широком круглом основании, растягивая световой круг в мотающийся вперед и назад желтый овал. Белые плиты на мгновение вспыхнули затушеванными, словно бы подледными завитками красного. Эти завитки разбежались кругами и исчезли. Качание торшера замедлялось — вперед и назад, вперед и назад. Круг света успокоился, остановился.

Все было неподвижно.

Я был один.

Вновь сосредоточился — Марк Ричардсон. Марк Ричардсон. Марк Ричардсон. Но страх не позволял мне унять дрожь, и губы мои вибрировали каким-то звуком, меж тем как я снова и снова повторял в мыслях спасительное имя. «Ммм, мм-ммм». Пытался не думать о поле под ногами, пытался не думать о том, как изменяет мне твердая плоская поверхность и я оказываюсь утянутым в глубокие воды. «Ммм, мм-ммм».

На мое плечо опустилась чья-то рука.

— Ш-ш-ш, — прямо мне в ухо шепнул девичий голос.

Я застыл.

— Ты все куришь эти мерзкие сигареты с ментолом?

— Нет. Нет, я… — бормотал я, ничего не соображая. — Нет, я не…

— Ну, а теперь вот куришь.

Другая рука обвилась вокруг моей шеи и сунула мне в рот зажженную сигарету.

Резкий привкус и обжигающая глотку острота табачного дыма вывели меня из паники, словно пощечина. Рука, лежавшая у меня на плече, слегка сжалась.

— Ладно, — сказала девушка. — Теперь молчи, не двигайся и слушай. Вот что сейчас произойдет. На счет «три» я брошусь бежать и по пути схвачу один из этих стульев, чтобы потом выбить какое-нибудь окно в дальнем конце палаты. Ты побежишь за мной и по пути схватишь ноутбук Никто. Понял?

Дым сигареты струился прямо мне в глаза. Я прищурился и кивнул.

— Хорошо. Бежать тебе придется изо всех сил. Постарайся как можно быстрее миновать освещенный участок. Беги только вперед. Не останавливайся, не смотри без необходимости вниз, а назад не смотри вообще. Все уяснил?

Я снова кивнул.

— Прекрасно. Готов попробовать прямо сейчас?

— Да.

— Раз. Два. Три.

Я со всех ног рванулся к кругу света, но девица обогнала меня уже через несколько шагов, несясь в отчаянном спринте. Пульсирующий адреналин позволил мне выхватить лишь несколько стоп-кадров с ее изображением, когда она ворвалась в световой круг впереди: черные волосы, армейская куртка, вспыхивающие желтые подошвы ее ботинок. Когда она на бегу схватила за спинку стул, тот из-за набранной ею скорости так и захлопал в воздухе у нее за спиной, а она тут же снова скрылась во тьме. Спустя полсекунды я вбежал в световой круг, замедлил темп до разминочного на полусогнутых и подхватил с пола ноутбук. Набирая скорость, я, выворачивая предплечье, поднял его и прижал к груди, а потом — на чем-то поскользнулся. Не устоял, начал, раскинув руки, падать, а ноутбук заскакал передо мной по плитам, как пущенный по воде плоский камешек. Распростертый на полу и запыхавшийся, я обернулся посмотреть, из-за чего упал. Один из диктофонов. На мельчайшую долю секунды — времени для мысли не было, лишь для побуждения и импульса — мое сознание растягивалось в двух направлениях. Взглянув вперед, я увидел смутный силуэт девушки, пытавшейся сорвать с окна жалюзи. Обернулся назад. Диктофон был всего в нескольких дюймах от моего ботинка. Вскочив на ноги, я схватил его и на несколько шагов вбежал обратно в круг света. Не останавливаясь, бросил диктофон в по-прежнему открытую кожаную сумку Никто. Схватил второй диктофон, потом третий, бросил их в сумку. Где четвертый, разбитый?

— Какого черта ты там делаешь? — донесся голос девушки из дальнего конца палаты.

— Диктофоны… — начал было я.

А, вот он, четвертый — разломанный на куски, сразу же за световым кругом. Перекинув сумку через руку, бросился к останкам.

— Что ты делаешь? Давай сюда, он почти уже там, почти уже там, почти уже там…

Скользнув вниз, я стал бросать в сумку самые крупные обломки диктофона, морщась от усилий затянуться — сигарета по-прежнему была зажата в углу рта. Выпуская струю голубого дыма, быстро огляделся вокруг. Подумал, будто увидел что-то, что-то, происходившее с плитами пола в дальнем конце палаты, в том ее конце, откуда мы убежали. Я вскочил на ноги как раз в тот миг, когда оторвались жалюзи и в окно хлынул свет послеполуденного солнца. В плитах я снова увидел движение, на этот раз ясно. С секунду это казалось бессмысленным видением, затем фокусировка моего взгляда изменилась.