— Как вид, занесенный в Красную книгу? — неуверенно спросил я.

— Да, как вид.

— Но вы же не изобретаете новых существ, подобных людовициану, правда?

— Нет, конечно же, нет. Людовицианы, францисканцы, люксогоны, — доктор опять возился с клавиатурой, — все это — концептуальные рыбы, эволюционировавшие естественным путем. Я вывел множество искусственных воспоминаний, но на самом деле все они не более чем одноклеточные организмы и редко когда проживают больше нескольких часов в природной среде. При этом они являются крайне полезными экспонатами, когда пытаешься понять более сложные организмы.

Я кивнул.

— А вам это удается?

— Да, до определенной степени.

— Понимаю. — Мной овладело неодолимое желание поговорить начистоту. — Доктор Фидорус, послушайте… Я хочу сказать, мне жаль, что я здесь оказался. Я не… что бы там ни произошло между вами и Эриком Сандерсоном, из-за чего вы теперь испытываете ко мне такие чувства, я вас не знаю, я и его не знаю, но мне надо было сюда явиться. Я должен спросить у вас, существует ли какой-нибудь способ остановить людовициана.

Фидорус оставил компьютер и смотрел прямо на меня.

— Существует? — повторил я через пару наполненных страданием секунд. — Я спрашиваю об этом у вас, потому что вы единственный человек, кому я могу задать такой вопрос.

На лице доктора отразилось внимание.

— Я единственный человек, кому ты можешь задать такой вопрос? А ключа у тебя нет, так, что ли?

Я почувствовал, что земля у меня под ногами накренилась.

— Что вы хотите этим сказать?

Фидорус повернулся обратно к своей консоли.

— Это меня не касается. Я тебе не отец, Эрик, и у меня уйма дел. Надо провести тесты, выполнить диагностические проверки, а ты, откровенно говоря, будешь мне мешать. Тебе следует вернуться в комнату отдыха.

— Нет. — Меня изнутри как будто что-то ударило. — Нет. Мне потребовались месяцы, чтобы сюда добраться, и я не уйду из этой комнаты, пока вы не ответите на простой вопрос: есть ли способ остановить акулу?

Стоя ко мне спиной, доктор сказал:

— Почему ты спрашиваешь об этом у меня? Спроси у своей подружки.

— Что?

Я видел, как у него поднимаются и опускаются плечи. Наконец он обернулся.

— Ну хорошо. Вот тебе ответ, если ты на самом деле хочешь его услышать: представь себе, что ты бежишь от чего-то огромного. Вообрази, что за тобой гонится существо с одним огромным разумом, населяющим сотни тел.

— Майкрофт Уорд?

— Да, Майкрофт Уорд. Вообрази, что ты спасаешься бегством от Майкрофта Уорда в страхе за свою жизнь. Тебе хочется остановиться, верно? Хочется нанести ответный удар. Но Майкрофт Уорд — это гигантская коллективная личность, личность, которая ежедневно генерирует мысли, планы и воспоминания объемом в несколько лет. Так что же ты сделаешь? Вот вопрос, который ты избегал поставить перед собой: какого рода оружие может оказаться эффективным против такого существа?

Сначала я не мог понять, куда он клонит. Потом…

— Людовициан. — Когда я произнес это слово, по всему моему телу пробежали мурашки.

— Точно. Соединить гигантскую коллективную личность, подобную Майкрофту Уорду, и свирепого хищника, подобного людовициану, — в общем, это все равно что соединить материю с антиматерией. Бум! Нет больше Уорда, нет больше людовициана.

«Но это значит… О боже, нет».

— Так что вот ответ на твой вопрос. Да, способ остановить акулу существует. Теперь, когда тебе это стало известно, ты успокоился?

— Не понимаю, о чем вы?

— Почему Скаут привела тебя сюда, Эрик?

— Потому что она предложила мне привести меня сюда.

— Попробуй еще раз.

— Я же ответил.

— Попробуй еще раз.

— Я ответил.

— Хорошо, тогда я сам тебе скажу, да? Скаут привела тебя сюда потому, что ей нужен людовициан. Ты сам для нее никакой ценности не представляешь. Она уже многие месяцы просит меня помочь ей натравить людовициана на Уорда. Это факт.

— Нет.

— Бога ради, подумай — тебя никогда не удивляло, почему ей так много известно об этом существе? Она так долго готовилась к охоте.

— Нет, — снова сказал я. — Она привела меня сюда потому, что я ее об этом просил. — Собственный голос казался мне не убедительным. — Мы — вместе. Она помогает мне.

Это прозвучало слабо и глупо. Даже произнося эти слова, я уже знал правду. И чувствовал, как все светлое и нежное во мне начинает усыхать.

Я просидел в комнате, где стояли кресла с подголовниками, минут пятнадцать, прежде чем наконец вернулась Скаут. Она вползла внутрь с другой стороны книжного шкафа — точно так же, как это проделали мы с Фидорусом.

— Эй, — сказала она, улыбаясь и вставая на нош, — ты можешь в это поверить? Всего два дня во внепространстве, и я обязана ходить и проверять, все ли его туннели запечатаны, потому что сейчас сезон миграции каких-то мальков? Где он, кстати? — Она посмотрела на пустой контейнер, по-прежнему стоявший посреди комнаты. — И где Иэн?

— Не знаю.

— Что случилось? Все в порядке?

Но я уже заметил в ней то, что искал, потому что знал, что мне надо найти. Я увидел это в напряженных уголках ее губ, услышал в незначительных паузах между словами. Мне было ясно, что именно она скрывает. Я сидел, глядя на нее, и ничего не говорил.

Волна замешательства прошла по ее лицу, затем ее глаза медленно, миллиметр за миллиметром, расширились. Я смотрел на жилку, пульсировавшую на ее шее, на это быстрое мелкое биение пульса. Его «искренность» разбивала мне сердце. Она отвела взгляд в пол.

— Ч-черт, — сказала она.

И вот тогда я окончательно поверил в то, что сказал мне Фидорус. У меня было такое чувство, словно я жую стекло.

— Ч-черт, — сказал я, ее передразнивая. — Значит, все это было ложью?

Часы остановились. Время зависло. Выбившаяся прядь блестящих черных волос изогнулась прямо перед лицом Скаут. Она и не попыталась ее убрать. Просто стояла, опустив голову и уставившись в какую-то точку на полу.

— Я тебе не лгала, — сказала она наконец, не поднимая взгляда.

— Как ты можешь такое говорить? — Я чувствовал, что меня бьет дрожь. — Ты же не сказала мне, зачем на самом деле меня сюда ведешь. Черт возьми, я-то думал, что ты мне помогаешь, что я могу рассчитывать на тебя.

— Я действительно тебе помогаю.

— Значит, в старой лечебнице ты появилась по доброте душевной, да? Нет, Скаут, ты использовала меня с той самой секунды, как мы встретились.

Она не отрывала взгляд от пола.

Я хотел, чтобы она взорвалась и сказала: «Как ты мог такое подумать?» Я хотел, чтобы она на меня накричала. Хотел, чтобы она сказала мне, какую идиотскую ошибку я совершаю. Хотел, чтобы она в ярости металась по комнате. Больше всего на свете я хотел ошибаться, но я не ошибся. Она просто смотрела в пол.

— Мы с тобой переспали, — сказал я. — Нет, не просто это, мы держались за руки, и я думал… Я же все равно шел сюда за тобой. Ты уже получила то, чего хотела, так зачем тебе надо было заставлять меня думать, что ты… Что я тебе нравлюсь?

— Ты в самом деле мне нравился. Ты мне нравишься, — поправилась она. — Но ты не хочешь этому верить.

— Как я смогу теперь тебе поверить?

— Не знаю. Я от тебя этого и не жду.

— Что ж, спасибо.

Она на секунду подняла на меня взгляд.

— Мне не удастся тебя переубедить, да?

— Ты использовала меня, чтобы получить то, чего хотела.

— Эрик. Господи. Давай я тебе все объясню?

Я ничего не сказал.

— Это не… — начала она. — Все то, что между нами, — для меня это важно. Да-да, я серьезно. Но тебе надо понять, что у меня поставлено на карту, я никак не могла рисковать, так что…

— Так что, даже после того как мы переспали, ты просто продолжала лгать?

— Ладно.

Теперь глаза у Скаут стали горячими, яркими и влажными. Меня резануло то, что из нее истекает такая жизненная энергия. Мне хотелось обнять ее и остановить этот поток, но одновременно я хотел, чтобы она тоже страдала. Страдала за ту жестокость, с какой заставила меня почувствовать себя любимым, желанным и окруженным заботой, и все ради выполнения просчитанного загодя, логичного плана.