Нагруженные сумками и клетью с рыжим котом, мы — двое неуместных здесь туристов — стояли посреди большого закрытого книжного магазина.

— Нереальное чувство, правда? — прошептала Скаут.

— Это…

Я не мог подобрать верных слов, чтобы описать то, что испытывал, но теперь, когда мы оказались внутри, слова Скаут о «китайской шкатулке» казались куда более правдоподобными. Это пространство, полностью закрытое, полуосвещенное и безмолвное перед рассветом, не предназначалось для посетителей. Любой человек не мог просто взять и толкнуть дверь и осторожно войти в подобное помещение.

— В этом есть что-то религиозное, — сказал я наконец.

Скаут кивнула:

— Все здания делаются отчасти священными, когда остаются в одиночестве, чтобы немного поразмыслить. Может быть, это как-то связано с тишиной.

— Что же мы теперь будем здесь делать?

— Найдем все «X».

— Книги, начинающиеся с «X»?

— Романы. Романы авторов, чьи фамилии начинаются с «X». По-моему, они вон там.

Мы шли между полками и безмолвными стойками, пока не добрались до шкафа, где на полках стояли романы, большинство из которых принадлежали писателям с фамилиями на букву «X».

— Только эти четыре нижних ряда, — сказала Скаут. — Нам надо вытащить оттуда все книги и уложить их в сторонке, вот здесь.

Это мы проделали быстро, вынимая их по восемь или двенадцать штук зараз, плотно прижимаясь ладонями к обложкам, когда их поднимали, и целыми и невредимыми штабелируя книги перед шкафом с авторами на «Ф», стоявшим слева от нас. Когда с этим было покончено, Скаут взялась за одну из опустевших полок, подняла ее и вынула из шкафа, аккуратно положив ее рядом с книгами. Таким же образом она вытащила еще две пустые полки, после чего опустилась на колени, чтобы осмотреть заднюю стенку шкафа. Достав из своей обширной армейской куртки маленькую отвертку, она быстро выкрутила один, два, три, четыре маленьких серебристых винта.

— Положи их рядом с книгами, — сказала она.

Когда я вернулся, Скаут, воспользовавшись своей отверткой как рычагом, подцепила и вытащила нижнюю часть тонкой фанерной задней стенки, тоже передав ее мне. Там, где прежде была эта панель, теперь зияла четырехугольная черная дыра размером три на четыре фута.

— Вот куда мы идем, — сказала Скаут, поднимаясь на нош и отряхиваясь.

— Это внепространство?

— Ну да, оно самое.

Сняв рюкзак, я опустился на четвереньки, чтобы заглянуть в эту дыру. Все, что я увидел, было двумя или тремя дюймами растрескавшегося бетонного пола, а дальше следовала полная чернота. Из-за теплого и сухого, обдуваемого кондиционерами с подогревом воздуха магазина я в своей плотной куртке уже начинал потеть, но воздух, исходивший из черной дыры, был прохладным и простым, без прикрас повествуя о милях пустынных мест.

Я потянулся было взять фонарик из бокового кармана рюкзака, но вдруг заметил, что становлюсь заторможенным, рассеянным. Повернулся обратно и сел, уставившись в черноту.

— Что с тобой? — спросила Скаут, присаживаясь рядом.

— Просто у меня такое чувство, что если я туда войду, то уже никогда не выйду.

Она с серьезным видом старательно обдумала мои слова, а потом слегка толкнулась своим плечом в мое — этакий ободряющий толчок.

— Что? — сказал я.

— Если хочешь, чтобы бумеранг вернулся, сперва его надо метнуть.

— Но что, если я хочу держать свой бумеранг при себе и не… потерять его в огромной черной дыре?

— Бросок и возвращение — вот что такое бумеранг, тугодум. А без этого ты просто таскаешь с собой изогнутую палку.

Я улыбнулся.

— Кто же помог тебе стать такой умной?

— Хм… — Обдумывая ответ, Скаут по-детски пожала плечами. — Может быть, Бог?

Я посмотрел на нее.

— Что?

— Фьють.

— Что?

— Просто — фьють.

— Да ну тебя.

В лучах наших фонарей проход за книжным шкафом показался на удивление обыденным — маленькая серая бетонная площадка с круглым люком, прорезанным в полу, и ведущей вниз стальной лесенкой.

— Ну вот, — сказала Скаут. — Чтобы спуститься, тебе придется держать рюкзак над головой.

— А как насчет кота?

— Я полезу первой, а ты мне его подашь.

Скаут бросила свой все еще включенный фонарик в сумку, подвесила ее на запястье и вползла через книжный шкаф в пространство позади него. Оказавшись внутри, белая пластиковая сумка засветилась нежным рассеянным светом. Фонарик отбрасывал на бетонные стены размытые тени упаковок с продуктами и бутылок с водой. Я наблюдал, как Скаут просовывает ноги в люк, изгибается и спускается на несколько ступенек. При этом свет из сумки переместился со стен на потолок.

— Порядок. Давай его сюда.

Иэн напустил на свою морду безразлично-непроницаемое выражение. То ли он был очень испуган, то ли на удивление спокоен, не разобрать.

— Прости, — сказал я ему. — Обещаю, что возмещу тебе все эти неудобства.

И я опустил его пластиковый ящик в дыру.

Скаут ухватила кошачий контейнер за ручку.

— Увидимся внизу, — сказала она, воздевая Иэна и сумку над своей головой и начиная спускаться, перехватывая ступеньки одной рукой.

Я смотрел, как они исчезают размеренными скачками вниз — плечи Скаут, затем ее голова, затем часть ее руки, затем, наконец, контейнер Иэна.

Я протолкнул рюкзак через шкаф и вполз следом.

Спустившись по лесенке настолько, что голова моя оказалась ниже уровня пола, я пытался протащить вслед за собою рюкзак, как вдруг услышал глухой металлический звук. В шахту просочился бледный свет, отбрасывавший длинные тени кверху. Поднапрягшись, я втащил рюкзак в люк, приняв большую часть его веса на макушку, и, поддерживая его правой рукой, начал спускаться.

Лестница привела меня в очень длинный, очень прямой бетонный коридор. Вплоть до удаленных исчезающих областей его в обоих направлениях светили слабые оранжевые лампы со свисающими проводами. Вдоль одной из стен были подвешены связки черных кабелей, а вдоль другой через значительные интервалы появлялись лесенки, подобные той, по которой мы сюда спустились.

— Да будет свет, — сказал я, тяжело опуская рюкзак на пол.

Мой голос отозвался резким эхом, как хлопок в ладоши в пустой комнате. В воздухе стоял сухой заводской запах.

Скаут прислонялась к стене чуть дальше по коридору, а вокруг нее в беспорядке были расставлены ноутбук Никто, Иэн в своем контейнере, сумка с едой и, как я заметил, еще один рюкзак. Она ждала, чтобы я одолел лестницу, а когда мне это удалось, опустилась на колени, открыла рюкзак и принялась в нем рыться.

— Это коридор номер четыре доступа к системе электроснабжения, — сообщила она. — Добро пожаловать во внепространство.

— А это что? — спросил я, имея в виду рюкзак.

Скаут вытащила из него два тугих свертка и потрясла ими — они развернулись в синюю спецовку и камуфляжные штаны.

— Мое барахло, — отозвалась она. — Как раз там, где я его оставила.

Скаут разложила вещи на рюкзаке, потом принялась возиться с кожаным ремнем, узлом завязанным вокруг ее талии. Ботинки она сняла еще раньше, и, когда мои чересчур большие для нее брюки упали, открывая ее бледные ноги, она через них переступила.

— Ты же не думал, что я собираюсь, — она стянула через голову мою футболку, — провести ближайшую пару дней, расхаживая в твоих шмотках?

Она сгребла в охапку мои брюки и футболку и бросила их мне.

Я поймал их и прижал к груди.

Скаут неожиданно предстала в одном только лифчике, знававшем лучшие дни, и, как я осознал, в моих темно-синих «семейных» трусах. Стоя вот так в этом коридоре, она выглядела… да что там, она выглядела восхитительно. Бледная и совершенная: совершенная своей реальностью. Ее длинная шея, ключицы, маленькая грудь — словно у мраморной статуи, ее слишком худые ребра, крепкие мускулы, перекатывавшиеся под белой кожей, руки, ноги, поворот ее талии, мои трусы, спускающиеся по ее бедрам, пояс, охватывающий ее живот, — все это было завораживающе реально. Ниже свободно висящего, пустого переда трусов, снабженного пуговками, материя натягивалась выпирающей буквой «V» и исчезала меж ее ног.