– Последнее задание, да-да, год назад, – стал он вспоминать, снова придя в беззаботно-веселое расположение духа. – Даже больше. Доставка какого-то маленького пакета в Будапешт. Ничего особенного. Телефонная будка.

Бортик по верхнему краю. Поднял руку. Оставил его там. Ребенок бы справился.

Не думай, что я чего-нибудь напортачил или еще что-то в этом роде. Сделал все, как по инструкции. Сигналы о безопасности. "Ящик готов для опорожнения.

Можете забирать". Они ведь так нас учат, ты же знаешь. Ну что, мол, ребята, вы все знаете лучше всех, да? Черта с два, бараны. Делайте свою работу, и на этом все. Не вздумайте проявить самодеятельность. Все это часть единого большого плана. Большого замысла.

– Они скоро тебе порог обобьют. – утешил его Смайли. – Я думаю, они просто дали тебе отдохнуть сезон-другой. Вот увидишь.

– Будем надеяться, – сказал Джерри с неизменной застенчиво-неуверенной улыбкой. Когда он пил, его стакан мелко подрагивал.

– Это именно та поездка, в которой ты был перед тем, как написал мне? – спросил Смайли.

– Да, конечно. Именно эта поездка. Будапешт, потом Прага.

– И именно в Праге ты услышал обо всей этой истории, о которой ты упоминал в этом письме?

За стойкой бара какой-то мужчина в черном костюме с нездоровым румянцем на щеках предсказывал скорый и неминуемый крах всей нации. Он дает на все про все три месяца, не унимался оратор, а затем – кранты.

– Чудной тип этот Тоби Эстерхейзи, – сказал Джерри.

– Но хорош, этого не отнимешь, – сказал Смайли.

– Бог ты мой, первый класс, кто же спорит. Блестящий, на мой взгляд. Но чудной, знаешь ли. Твое здоровье – Они снова выпили, и Джерри Уэстерби неуклюже приставил палец к затылку, имитируя перо на голове индейца из племени апачей.

– Вся беда в том, – продолжал мужчина с нездоровым румянцем, едва не уткнувшись носом в свой стакан, – что мы даже не заметим, как это произойдет.

Они решили сейчас же пообедать, потому что Джерри должен был передать эту историю для завтрашнего выпуска: «Бомбардир „Вест Бромвича“ разразился угрозами». Они пошли в закусочную, специализирующуюся на карри, администрация которой с удовольствием шла навстречу клиентам; там подавали пиво во время послеполуденного чая. Они договорились, что если наткнутся на кого-нибудь из знакомых Джерри, то он представит Смайли управляющим своего банка – эта идея не давала ему покоя на протяжении всего его обильного обеда. В этом заведении играла негромкая музыка, которую Джерри называл комариным брачным танцем, и временами она едва ли не заглушала некоторые менее отчетливые нотки его хрипловатого голоса, что было, пожалуй, даже хорошо. В то время как Смайли отважно пытался изобразить восторг, который ему якобы доставляли блюда с карри, Джерри, преодолев естественную первоначальную неохоту, пустился в воспоминания о довольно необычной истории, касающейся некоего Джима Эллиса, – истории, которую досточтимый Тоби Эстерхейзи так и не разрешил ему тогда опубликовать.

Джерри Уэстерби и явился в данном случае тем уникальным экземпляром, который называется идеальным свидетелем. Он не пытался что-нибудь приукрасить, не питал злобы, не имел собственного мнения. Он говорил просто: что-то тут подозрительно. Он не мог отделаться от этого своего чувства, а кроме того, он с тех пор ни разу не говорил с Тоби, что, если задуматься, немаловажно.

– Только эта открытка, понимаешь, «Веселого Рождества. Тоби», – вид заснеженной Леденхолл-стрит. – С неописуемым недоумением на лице Уэстерби уставился на электрический вентилятор. – Ничего ведь особенного нет на Леденхолл-стрит, или я чего-то не понимаю, а, старик? Никакой явочной квартиры, или места встречи, или еще чего-нибудь в этом роде?

– Насколько я знаю, нет, – рассмеялся Смайли.

– Никак не мог взять в толк, почему он выбрал для рождественского послания Леденхолл-стрит. Чертовски странно, ты не находишь?

Возможно, ему просто нравятся виды заснеженного Лондона, предположил Смайли; Тоби ведь, в конце концов, во многом иностранец.

– Странный способ поддерживать связь, должен тебе сказать. Когда-то он все посылал мне ящики с виски, регулярно, как часы. – Джерри неодобрительно насупился и отхлебнул из своей кружки. – Я ничего не имею против виски, – пояснил он все с тем же замешательством, которое часто мешало ему шире посмотреть на жизнь, – я и сам всегда покупаю себе виски. Просто когда ты находишься на периферии, то начинаешь во всем искать особый смысл, так что подарки – это очень важная штука, понимаешь, о чем я?

Это случилось год назад, да, в декабре. Ресторан «Спорт» в Праге, продолжал Джерри Уэстерби, не особенно известен среди общей массы западных журналистов. Большинство из них обычно обретаются в «Космо» или «Интернационале», переговариваясь вполголоса и держась поближе друг к другу, потому как побаиваются чего-то. Однако вотчиной Джерри был именно «Спорт», а после того, как он привел туда вратаря Холотека, когда его команда выиграла матч у «Неукротимых», Джерри стал своим человеком для бармена по имени Станислав, или просто Стан.

– Стан – это прямо настоящий принц какой-то. Делает все, что только его левая нога захочет. Посмотреть на него, подумаешь, что Чехословакия свободная страна.

«Ресторан» там на самом деле означает бар, пояснил он. В то время как «бар» в Чехии означает ночной клуб, что довольно странно. Смайли согласился с ним, что действительно тут есть какая-то путаница.

Но как бы то ни было, Джерри всегда держал ухо востро, когда ходил туда; все-таки это была Чехия, и пару раз он ухитрялся принести Тоби оттуда какую-то интересную информацию или навести его на чей-то след.

– Даже если это просто валютные махинации или подпольная торговля.

Любая крупица на что-нибудь сгодится, как говорит Тоб. Все эти обрывки имеют свой смысл – так он считает.

Совершенно верно, подтвердил Смайли. На этом все держится.

– Тоб ведь баран на самом деле, разве нет?

– Конечно.

– Я привык работать непосредственно с Роем Бландом, видишь ли. Но потом Роя двинули наверх, и Тоб прибрал меня к рукам. На самом деле после таких перемен бываешь немного не в своей тарелке. Твое здоровье.

– А как долго ты работал на Тоби до этой поездки?

– Пару лет, не больше.

Возникла небольшая пауза: принесли еду и заново наполнили кружки;

Джерри Уэстерби разломал своими огромными ручищами чечевичную лепешку, покрошил ее сверху самого острого карри, какое было в меню, а затем намазал все это сверху темно-красным соусом. Соус, сказал он, придает неповторимый смак.

– Старый Хан специально для меня его готовит, – пояснил он как бы между делом. – Хранит в потайном месте.

Так вот, продолжал он, в тот вечер в баре у Стана был этот парень со стрижкой под горшок, а рядом с ним, взяв его под руку, сидела симпатичная девушка.

– И я подумал: «Смотри-ка, Джерри, малыш, а ведь это армейская стрижка». Верно?

– Верно, – эхом отозвался Смайли, подумав, что в некоторые моменты Джерри и сам немного похож на барана.

Этот парень оказался племянником Стана. Он очень гордился своим английским.

– Просто поразительно, что люди могут иногда рассказать тебе, если только это дает им возможность выпендриться своим знанием иностранного языка.

Он приехал в краткосрочный армейский отпуск; он влюбился в эту девчонку, у него в запасе еще целых восемь дней и весь мир у него был сейчас в друзьях, в том числе Джерри. Джерри в особенности, если разобраться, потому как он платил за выпивку.

– И вот, значит, сидим мы все вперемежку за большим столом в углу: студенты, красивые девушки, все такое. Старый Стан вышел из-за стойки и подсел к нам, какой-то парнишка наяривает на гармошке. Всем так хорошо, уютно, выпивки полно, шумно, весело.

Шум был особенно важен, пояснил Джерри, потому как он давал возможность спокойно болтать с этим парнем, не привлекая лишнего внимания. Парень сидел рядом с Джерри, он с самого начала ему понравился. Одной рукой обнимал девушку, другой Джерри.