Первый произошел незадолго до разрыва в их семье, когда его отец нашел под крышей осиное гнездо и обратился к Биллу, чтобы тот помог ему выкурить ос оттуда. Его отец мало смыслил в хозяйстве и даже почти ничего не умел делать руками, но после того, как Билл прочитал все об осах в своей энциклопедии, они поехали вместе в аптеку и купили серу, которую сожгли в жестянке на чердаке. И все осы погибли.

А сегодня состоялось официальное открытие ралли в автоклубе Джима Придо. Пока они успели только разобрать «алвис» на части, подновить его и собрать снова, но сегодня в качестве награды за свои труды они установили с помощью ПЛ Латци соломенные тюки для слалома на каменистом участке трассы, а затем каждый по очереди садился за руль и, пуская клубы дыма, маневрировал между воротами под гомон болельщиков, а Джим засекал время. «Лучшая машина, когда-либо сделанная в Англии – так Джим представил свой автомобиль. – Теперь снята с производства, спасибо социализму». Они его заново покрасили, на капоте красовался гоночный «Юнион Джек», и, без сомнения, это был самый лучший, самый быстрый автомобиль на свете. В первом заезде Роуч пришел третьим из четырнадцати, а теперь во втором он уже поравнялся с каштановыми деревьями, ни разу не заглохнув, и имел все шансы завершить финальную прямую с рекордным временем. Он и не представлял раньше, что что-нибудь может приносить ему столько удовольствия. Он любил эту машину, он любил Джима, и даже шкапу он любил, и впервые в жизни он полюбил в себе стремление победить. Он слышал, как Джим орет: «Полегче, Слоненок!» – и видел, как Латци подпрыгивает на месте с импровизированным клетчатым флажком, но когда он прогрохотал мимо финишного столба, то понял, что Джим смотрит совсем не на него, а пристально вглядывается вдоль трассы в направлении буковых деревьев.

– Какое время, сэр? – еле дыша, спросил он, и на короткое время в воздухе повисла тишина.

– Хронометрист, – протянул Спайкли. – Время, пожалуйста, Бегемот.

– Было очень хорошо, Слоник, – сказал Латци, вместе со всеми вопросительно глядя на Джима.

На этот раз дерзость Спайкли, так же как и мольба Роуча, остались без ответа. Джим вглядывался через поле в направлении тропинки, которая служила восточной границей. Рядом с ним стоял мальчик по имени Коулшоу, по прозвищу Калоша, двоечник из третьего "Б", известный тем, что подлизывался к учителям. Этот участок был совершенно плоским, и лишь далеко впереди он поднимался, переходя в холмы; часто после нескольких дней дождя его затапливало. По этой причине возле тропинки не было хорошей живой изгороди, а лишь забор из столбов и проволоки и никаких деревьев; только забор, равнины и иногда совсем уж вдалеке виднелся Куонтокс, который сегодня исчез в расплывчатой белизне. Равнины могли быть заболочены и постепенно переходить в озеро или просто в белесую неопределенность. И вот там, на фоне этой размытой картины, брела одинокая фигура: опрятный, неприметный с виду пешеход с худым лицом, в широкополой шляпе, в сером плаще и с палкой в руке, которой он почти не пользовался. Наблюдая за ним вместе с Джимом, Роуч решил, что этот мужчина хотел бы идти быстрее, но что-то его сдерживало.

– У тебя стеклышки с собой, Слоник? – спросил Джим, продолжая следить за этим человеком, который уже почти поравнялся со следующим столбом.

– Да, сэр.

– Кто же это, а? С виду будто Соломон Гранди (Соломон Гранди – герой детской песенки).

– Не знаю, сэр.

– Никогда не видел его раньше?

– Нет, сэр.

– Не из учителей и не деревенский. Так кто же он? Бродяга-попрошайка?

Вор? И почему он даже не смотрит сюда, а, Слоник? С нами что-то не в порядке? Неужели ты бы не посмотрел на стайку пацанов, гоняющих по полю на машине? Он что, не любит машины? Или не любит мальчишек?

Роуч все еще обдумывал свой ответ на эти вопросы, а Джим уже начал разговаривать с Латци на языке ПЛ, пользуясь приглушенными уравновешенными интонациями, которые внушили Роучу мысль о некоем заговоре между ними, об особых непонятных ему узах. Это впечатление усилилось, когда Латци ответил однозначно отрицательно с тем же непреклонным спокойствием.

– Сэр, знаете, сэр, я думаю, у него какие-то дела в церкви, сэр, – сказал Калоша. – Я видел, как он разговаривает с Уэллсом Фарго, сэр, после службы.

Викария звали Спарго, и был он очень старым. Тэрсгудская легенда утверждала, что на самом деле это великий Уэллс Фарго, ушедший на покой.

Услышав это известие, Джим задумался, а Роуч пришел в ярость, подумав про себя, что Коулшоу, конечно же, выдумал все это.

– Слышал, о чем они говорят, Калоша?

– Нет, сэр. Они просматривали присутственные списки, сэр. Но я могу спросить Уэллса Фарго, сэр.

– Наши присутственные списки? Тэрсгудские присутственные списки?

– Да, сэр. Школьные присутственные списки. Тэрсгудские. Со всеми именами, сэр, где кто сидит.

«А также где сидят учителя», – тоскливо подумал Роуч.

– Кто его снова увидит, скажите мне. Или другую подозрительную личность, поняли? – Джим обращался к ним ко всем, разряжая обстановку. – Неводитесь со всякими странными типами, околачивающимися вокруг школы. В том месте, где я работал до этого, орудовала целая чертова шайка. Вычистили все в округе. Серебро, деньги, мальчишечьи часы, приемники, бог знает чего они не стянули. В следующий раз сопрут «алвис». Лучшая машина, которую делали в Англии, теперь такие уже не производят. Цвет волос, Слоник?

– Черный, сэр.

– Рост, Калоша?

– Где-то метр восемьдесят, сэр.

– Калоша всем дает метр восемьдесят, – сказал какой-то остряк, потому что Коулшоу был недомерком. Поговаривали, что его вскармливали джином.

– Возраст, Спайкли, лягушонок?

– Девяносто один, сэр.

Его ответ потонул во взрыве хохота. Роуч получил возможность проехать еще раз и сделал это плохо, и в эту же ночь, лежа в кровати, терзался муками ревности из-за того, что целому автоклубу, не говоря уже о Латци, была скопом пожалована привилегированная должность наблюдателя. И слабым утешением было уверять самого себя, что их зоркость все равно не сравнится с его собственной, что приказ Джима будет забыт на следующий же день или что впредь Роуч должен будет предпринимать более действенные меры для предотвращения отчетливо надвигающейся угрозы.

Остролицый незнакомец исчез, но на следующий день Джим наведался на церковное кладбище, куда ходил далеко не часто; Роуч видел, как он разговаривал с Уэллсом Фарго у свежевырытой могилы. Впоследствии Билл Роуч замечал, что лицо Придо подолгу бывало омрачено тревогой, которая временами становилась очень похожей на гнев, возвращался ли он в сумерках со своих ежевечерних вылазок, или сидел на бугорке возле своего фургона, не замечая холода и сырости, покуривая сигаретку и потягивая свою водку, пока сгущались сумерки.

Отель «Айли» в Сассекс-Гарденс, в котором на следующий же день после своего визита в Аскот Джордж Смайли поселился под именем Барраклаф и разместил свою оперативную штаб-квартиру, был очень тихим местом, несмотря на свое расположение, и идеально отвечал своему предназначению. Он находился метрах в ста к югу от Паддингтонского вокзала – один из череды повидавших на своем веку особняков, отрезанных от главного проспекта аллеей платанов и автомобильной стоянкой. Транспорт грохотал, проезжая мимо, круглые сутки. Но внутри, несмотря на режущие глаз пестрые обои и медные абажуры, царил прямо-таки сверхъестественный покой. Не только ничего не происходило в самом отеле – казалось, не происходило ровным счетом ничего на целом свете, и это впечатление усиливалось присутствием миссис Поуп (The Pope (англ.) – Папа Римский) Грэм, хозяйки, вдовы майора. Ее томный голос внушал чувство глубочайшей усталости мистеру Барраклафу, как, впрочем, и любому другому, кто испытал на себе ее гостеприимство. Инспектор Мэндел, чьим информатором она была долгие годы, утверждал, что ее имя просто Грэм. «Поуп» появилось для придания фамилии значительности или из преклонения перед Римом.