Происшествие с махоркой было позабыто, да и сам Мишка становился более дисциплинированным и аккуратным.
К тому же, чтоб не было у Мишки соблазна, перевели его на третью телегу. Телега эта принадлежала ружейно-пулеметной команде. При самом тщательном осмотре Мишка не заметил на телеге ничего, что могло бы сойти за лакомство. Попробовал на зуб патроны — никакого вкуса. Зубы только поломать можно, и пахнет противно. Сунул лапу в ружейное масло, лизнул — и долго потом чихал и морщился, старательно вытирая язык о мешки, о солому.
На том и закончилось обследование. Пришлось Мишке мириться с пайком, который ежедневно выдавался ему из полковых припасов.
Голодать Мишке не доводилось. Пайка хватало. Да и кроме пайка кое-что перепадало. Чем только не угощали Мишку: то хлебом, то кусочком сахара, то косточкой из супа, кружкой свежего молока. Все любили его в полку, все заботились о нем — и командиры и красноармейцы. Только каптер иногда бурчал что-то и косился. Но Мишка делал вид, будто не замечает каптера.
Нерешенным оставался лишь один вопрос — как быть с Мишкиным обмундированием? Но про это расскажем дальше.
ИСТОРИЯ С ГЕНЕРАЛЬСКИМ МУНДИРОМ
На одном из привалов, когда красноармейцы отдыхали и приводили в порядок оружие и обмундирование, Мишка занимался привычным делом — демонстрировал свои номера перед группой веселых бойцов. Искусство его с каждым днем становилось все более квалифицированным. Спектакли приобретали разнообразие и занимательность. От бессмысленных кувырканий и самодовольного хождения на задних лапах Мишка перешел к выполнению более сложных номеров. Он мог показать, как облизывается Антанта, взирая на советскую землю. Как паны угощают мужика плетью. Как фордыбачится польский генерал и точит зубы на Украину и Белоруссию, чтоб завоевать себе пространство «от моря до моря». Как рабочий голову свернул капиталисту. Многое научился теперь показывать Мишка. И смеху его номера вызывали куда больше прежнего.
Были у Мишки и хорошие помощники — Жук и Веселая Борода. Жук обычно подносил главному исполнителю всякие принадлежности — реквизит, как говорят артисты: палку, шляпу, барабан. Подносил, потом, почтительно вильнув хвостом, удалялся в сторону и скромно следил за ходом «представления». В нужную минуту он поднимал громкий и задорный или, наоборот, жалобный и тихий лай. Этим он выражал свое отношение к увиденному. А Бородатый, хотя и без особенной охоты, сам должен был участвовать в некоторых номерах, исполняемых Мишкой. Особенно раздражал его один номер — тот, в котором доставалось его бороде. Едва заслышав команду: «А ну, Мишка, потряси-ка мирового буржуя, гидру международную за бороду!»— он со всех ног бросался наутек. Но бежал Бородатый больше для близира. Знал, что его все равно поймают и силой подведут к Мишке. Дадут еще раз ту же команду, и Мишка солидно возьмется за бороду и примется довольно энергично тягать ее справа налево, дергать книзу, пригибая Бородатого к самой земле, заставляя его становиться на колени. «Международная гидра» терпела, терпела, но потом не выдерживала и начинала просить милости, не слишком благозвучно выводя на все лады свое неизменное:
— Бе-э-э-э…
— Осторожно, Мишка, осторожно! Тряси да не растрясывай, не входи в азарт! — предупреждали Мишку зрители, и он, хватив лапою по козлиному лбу, оставлял Бородатого, а сам этак важно кланялся публике.
Бородатый, отряхивая пыль, скрывался в толпе зрителей, чтобы раньше Мишки получить плату за представление, а заодно и награду за муки и унижения, которым подвергалась его борода ради общей потехи.
«Вот ведь жадина! Никогда не нажрется…»— думал Мишка про козла. Недолюбливал он Бородатого за это.
В заключительном номере обычно выступал Мишка один. Кто-нибудь из красноармейцев подавал команду:
— А ну, Миша, славный артист его величества народа третьего батальона и всего непобедимого стрелкового полка, покажи врагам на страх и нам на радость, как гибнет под красным штыком мировая гидра контрреволюции.
Мишка становился на задние лапы, хватался с ужасом за бока, валился на землю, переворачиваясь на спину, и дрыгал ногами в воздухе. И язык при этом высовывал. Глаза у него того и гляди слезами зальются. И до того забавно и старательно выполнялся этот номер, что смехом оглашался весь лес. До чего, казалось бы, скромен был Жук — и тот поддавался общему настроению и принимался вилять хвостом и прыгать, дразня Бородатого, лая и пританцовывая. И даже несознательный Бородатый, тряхнув бородой, выплевывал жвачку — вечно в зубах какая-нибудь соломина — и глядел на Мишку с одобрительным почтением, ласково цедя свое:
— Бе-э-э-э…
И вот, когда закончил Мишка очередное представление, выступил один из молодых командиров:
— Братцы, артиста мы все любим, но не заботимся о нем как следует. Ну, где это видано, чтобы такой замечательный артист босиком шлепал? Где это видано, чтобы артист, извините меня, без штанов гулял? Как-никак осень близится… Как-никак животное простудиться может…
— Амуницию Мишке! Штаны Мишке! — дружно закричали красноармейцы и без всякого голосования единогласно решили — обмундировать Мишку, придать ему боевой вид.
Мишка, конечно, ничего против не имел: ведь он плохо разбирался в том, что такое амуниция и, в частности, что такое штаны.
Долго думали, в какую же форму одеть артиста. В пехотную? В кавалерийскую? В летную? Нет, это не подойдет. Какой же из Мишки летчик?
Да и попробуй одень его в летную форму, он еще, поди, и самолет себе потребует, — откуда же взять лишний самолет на фронте? Кавалеристом — тогда коня ему подыскивай.
Остановились на пехотной форме, потому что мастак был Мишка по пехотной части. Пешком топал он всю свою молодость, Пока не был зачислен на военную службу. В знак особых заслуг перед полком решено было выдать ему сапоги, саблю выдать, мундир уланский, а штаны с золотыми лампасами.
Как раз в полковых запасах завалялся один такой мундирчик среди трофеев, взятых в бою с белополяками под Барановичами. И хотя мундир уланский был кавалерийской формы, но красноармейцы недолго спорили — форма вражеская, значит, можно в ней и пешком ходить Мишке.
Приступили к делу.
Но тут встретились кое-какие затруднения. Если Мишка довольно равнодушно встретил постановление обмундировать его, то, когда дошло до практического осуществления этой затеи, он встал на дыбы. И тут все увидели, что Мишка, так хорошо разбирающийся в лакомствах, ничего не смыслит в одежде.
Сперва все шло тихо и мирно. Мишка, правда, упирался, сопел, кряхтел, крутил мордой, даже пытался лечь на спину, когда красноармейцы хотели придать ему боевой вид, натянуть на Мишку мундир и штаны с лампасами. Кусаться даже пытался Мишка, едва начали напяливать ему на лапы сапоги, но получил по загривку и немного успокоился. Позволил надеть шапку и нацепить саблю.
Выглядел Мишка теперь важным воякой — мундир блестел, блестели лампасы, и смотрел он вокруг грозно и сурово. Приняв всю эту процедуру за надругательство над своею особой, Мишка так разгневался, что Бородатый, встретившись с ним взглядом, сиганул в кусты, да и Жук тоже предпочел удалиться.
Началось тут представление, какого еще ни разу не видел полк. Мишка понюхал золотые лампасы, вцепился в них зубами и во мгновение ока содрал начисто, словно лыко с дерева. Зрители ахнули от неожиданности. Хохот пронесся, раздались крики:
— Так, Мишка, так! Рви панскую форму, чтоб ей пусто было…
Однако Мишка ничего и слышать не хотел. Не раздумывая долго, встал на голову и давай задними лапами дрыгать, пока не полетели сапоги один за другим со свистом в воздух — один зацепился за ветку ели, а второй в болото плюхнулся.
Дошла очередь и до штанов. Треснули штаны по швам, одна штанина направо полетела, другая — налево.
Рассердились некоторые из бойцов. Особенно каптер. Жалко было ему штанов, очень они ему нравились. Заголосил даже:
