Не со страху, конечно, но по благоразумию Тигрица метнулась к стене прибрежного кустарника, однако добычу не выпустила. В первом порыве мелькнуло: наказать покушавшегося на жизнь! Но, остыв, подумала о детях. Собою можно было бы и рискнуть, да ведь случись что — погибать и малышам. И пошла к ним, решая увести их от греха подальше, в места поукромнее, потому что главным в жизни считала — вырастить наследников.
Осенью Матильда уводила двух своих детенышей из мест, ставших такими неспокойными. Шли вдоль мощного потока Алчана, встречь его шумному течению. Шли три дня, до тех пор, пока не исчезли дороги и пни. Приметила Тигрица одинокую избушку и суетливого мужика-охотника с ружьем, но смекнула своим звериным умом, что в этом богатом кабанами и изюбрами месте не будет им тесно.
Материнская осторожность побуждала тигрицу присматриваться к охотнику. Она несколько раз наблюдала за ним у избушки и на тропах, а дважды, затаившись, пропускала его мимо всего в двух прыжках. Она могла смять хрустко и легко, но соблюдала закон уссурийских тигров: человек не должен быть добычей.
Да, «приняли» уссурийские тигры такой закон, хотя, вспомните, не такие уж и далекие их предки относились к человеку без почтения, и он тигриной добычей становился вовсе не случайно. А полосатые собратья из жарких стран и по сей день не признают такого закона, и вкус человеческой крови им доселе ведом. Почему? Может быть, уссурийский тигр не только крупнее и сильнее, спокойнее и уравновешеннее, но и умнее своих более темпераментных и злых южных сородичей? Судя по поведению Матильды, это вне сомнения. И как было бы здорово, если б и люди строго соблюдали аналогичный закон: «Тигр не должен быть добычей». Но нет же…
…Обосновалась Тигрица с выводком в вершине сумрачного ключа, где горы густо и плотно прикрыты потоками тайги, еще не обезображенной людьми, где полно всякого зверя. Нашла там места для уютных убежищ, натоптала тропы, выбрала переходы и засады, охотничьи участки, наблюдательные пункты — словом, все, что требовалось тиграм. Умело добывала изюбров и кабанов, водила своих детенышей от одной добычи к другой. Ели, спали, играли. Росли и учились. Все шло по заветам тигриной жизни.
Но однажды, в первый после раннего снегопада день, Матильда почувствовала враждебность соседа-охотника: оказывается, он ходил по их недавним следам и даже зачем-то стрелял в их сторону. Из предосторожности она увела тигрят в недоступную человеку скалистую вершину ключа, а сама ощетинилась тревожной бдительностью. Но человек не приходил день, другой, третий… И Тигрица успокоилась.
Потом, когда уже много раз покрывались снегом следы, охотник стал бывать в тигриных владениях чаще, однако Матильда решила, понаблюдав за ним, что ходит он трусовато, кроме соболей ему ничего не надо, а эта мелкота ее нисколько не интересовала. И опять решила Тигрица, что вполне могут они жить сами по себе, не мешая один другому. Как когда-то с тем бурым медведем — в вооруженном мире.
И все же на всякий случай в том месте, где охотник ходил по их следам, она несколько раз прошлась по его свежей тропе, чтобы знал он: намерена Тигрица платить ему тем же, что тоже интересуется его делами, а будет необходимость — и более строгие меры примет. Матери для защиты детей многое дозволено.
Но не сделал этот человек выводов из тигриных предупреждений: опять ходил по следам Матильды, определенно интересуясь ею. Она, возмутившись, тут же предприняла ответные меры: «взяла» его свежий след и прошла по нему до самой избушки. И еще раз подпускала к себе на расстояние уверенного атакующего броска. Чтобы утром тот, оглядевшись, уразумел: была, могла задавить, но не тронула. Значит, приходила предупредить, что зла не желает, но за себя, в случае чего, постоять может.
…Матильда осторожно вела уже полувзрослых тигрят по ночному зимнему лесу, обучая их премудрости жизни. Предельно внимательная и чуткая, налитая тугой гудящей силой, она была готова в любой крохотный взрывной миг пустить в ход всю свою мощь и совершенные орудия нападения. А немного позади за этой грациозно-легкой громадной силой послушно и безбоязненно, один за другим, мягко и вроде бы шаловливо, как и подобает в полудетском возрасте, шагали прилежные ученики. Они на всю жизнь с «полуслова» и полувзгляда усваивали материнские уроки, ее повадки, манеры, умение ходить и высматривать. Учились предусмотрительности и благоразумному бесстрашию. Всему, без чего тигру в тайге не прожить.
Она остановилась в пронзительно звонкой тишине, и тигрята застыли. Слушали тайгу, но доносились лишь тихий шелест редких дубовых листьев, шепот хвои где-то около холодно мерцающих звезд да глухие переливы воды под ледяной броней ключа.
Ничего интересного не уловив, пошли, пружиня шаг, по звериной тропе дальше. И так бесшумно, как только кошки могут. Мать прилегла, и дети тут же, учительница спустилась к заледенелому и заснеженному ключу, и ученики неотступно за нею. Цепочкой, след в след. Когда Тигрице требовалось по какому-нибудь серьезному и ответственному делу идти одной, она бросала на тигрят мимолетный взгляд, тихим, утробно коротким не то «мяу», не то «уур» заставляла их залечь в терпеливом ожидании, и они не смели ослушаться, каким бы долгим ни было отсутствие матери.
Она учила своих детенышей не просто ходить по тайге, высматривая добычу, но и приобщала их к сложной науке «брать» ее. Такие уроки уже бывали: вернется за тигрятами и поведет к обнаруженному живому зверю. Покажет его. Потом усадит наблюдать, сама же начнет его скрадывать, стараясь оставаться на виду учеников. Самым главным в этих уроках было четко и ясно продемонстрировать заключительный акт охоты: молниеносные прыжки и могучую хватку, «успокаивающую» жертву так быстро, что не успевает понять несчастная, что происходит.
Случалось и такое: покажет подрастающему поколению добычу, уложит учеников в засаду, потом уйдет в обход, тихо, осторожно пошумит и направит зверя прямо на затаившихся юных охотников, чтоб те показали, на что способны… Однако слабым пока было у них умение поймать и умертвить добычу, плохо еще, долго валили они жертву.
Но ушла и вернулась Тигрица раз, другой, третий, а удачи все не было — случается ведь полоса невезения даже у очень опытных охотников. Вся семья хотела есть, но они умели терпеть, не мучаясь голодом и не скуля от обиды, потому что эти могучие полосатые совершенства от рождения преисполнены уверенности, что свежее мясо непременно и вскорости будет.
И снова отправилась Тигрица на поиски.
Беда случилась в глухую полночь, когда было так тихо, что слышались удары сердца, а «работали» лишь чуткие уши да вибриссы. Обонянием тигры, как все кошки, не могут похвастаться, и Матильда в густо набухшей темени на скромные возможности своего носа особых надежд не возлагала. Поэтому, а может и по иной причине, просто в силу того же невезенья, она угодила в петлю из стального троса, хитро поставленную в узком проходе между старым кедром и выворотнем, где раньше проходила много раз след в след.
Петля, настороженная и замаскированная елочками и мхом, сверкнула металлом перед мордой и остро запахла человеком лишь когда трос туго затянулся на шее. Могучий рывок оплошавшего зверя вперед, назад, вбок, вверх, вниз! Напрасно. Трос держал мертвой хваткой. И тогда звездную сонную тишину, которой еще мгновение назад, казалось, не будет конца и края, разорвал хотя и приглушенный петлей, но все же сильный и жуткий рев царя уссурийской тайги. Оставленные в густой щетке молоденьких елочек тигрята оцепенели в страхе, потому что по голосу узнали мать и догадались, что та попала в беду.
Тигрица сначала рвалась из петли беснующимся вихрем, а потом, натужно переведя стиснутое дыхание, стала изо всей силы тянуть трос в разные стороны, рвать его клыкастой пастью. Силы было много, упорства еще больше, но стальной трос оказался крепче и этой силы, и этого упрямства.
Измотавшись в первой бешеной попытке освободиться из ловушки, Матильда рухнула, со звоном вытянув трос. Она свирепо сузила глаза и открыла белозубую пасть, чтобы облегчить трудное дыхание. В лихорадочной коловерти мыслей замельтешило беспокойство за котят, замелькали былые картины суровой таежной жизни, кровавые стычки с недругами и просто всевозможные трудности. Но вот такого еще не было.
