Какая досадная оплошность! Ведь еще вчера по необычайно высокой слышимости можно было догадаться о смене погоды. Об этом же сегодня утром говорило отсутствие росы и инея. А то, что мы вышли в тайгу, как в парк, было совсем непростительно. Успокаивало лишь то, что у меня были герметически закупоренные спички. Это не означало, что я сегодня предусмотрительно прихватил их с собой — просто они давно уже, специально на всякие непредвиденные случаи были зашиты в поясе. Про такие НЗ в сутолоке будней забываешь, а как они выручают в трудные минуты!
Поднявшись на вершину сопки, мы попытались сориентироваться, но ничего, кроме уже глухо шумевшего леса и сплошь затянутого тучами неба, не увидели. Обсудив положение, пришли к единому мнению, что ближайший путь к лодке — по распадку, полтора часа ходу.
Сначала мы спускались вниз по крутому склону, потом вдоль ключа. Через полчаса я начал тревожиться — местность что-то незнакомая, но Юра успокоил меня. Но скоро мы поняли, что заблудились.
Было за полдень. Решили идти все время вниз по ключу. Он обязательно должен был привести нас, как нам казалось, к Большой Уссурке. В четыре часа мы вышли-таки к реке, но это была Приманка. Стало ясно: придется ночевать в лесу, а завтра идти в Мельничное, до которого от устья Приманки ближе, чем до наших лодок.
К вечеру начал накрапывать дождь, и через десять минут мы промокли до последней нитки. Подул ветер, загудело, застонало, заскрипело в лесу. Тучи сначала цеплялись за вершины гор, а вскоре плотно окутали их. Каждое дерево или куст норовили обдать нас тяжелыми холодными брызгами, но мы уже не обращали на это внимания. Шли быстро, как могли, надеясь до темноты выйти к Большой Уссурке, а там встретить какую-нибудь лодку. И не вышли… Когда сумерки загустели, мы прекратили свой бешеный ход и стали готовиться к ночевке.
Пойма Приманки широкая, недавно она была затоплена паводком, и теперь кругом было сыро. После лихорадочных поисков удалось найти относительно сухое место под наклонившейся большой елью. Выломали несколько кольев, перекладин, смастерили каркас навеса. Траву на него и дрова собирали уже в кромешной темноте. То, что засветло можно было сделать за двадцать минут, теперь потребовало двух часов. Труднее всего было искать сухие дрова. Валежины, что лежали на земле, оказывались совершенно сырыми. Мы ходили, вытянув руки перед собой, от дерева к дереву и определяли на ощупь и стук, сухое оно или нет.
Костер разожгли кое-как, потому что руки одеревенели от холода, а пальцы не гнулись. Пламя упорно не хотело разгораться, мы дули на крохотный огонек, подкладывали соломинки, нижние ветки с елки — все безуспешно. Оно затрещало лишь тогда, когда я нашел березу и надрал с нее коры… Какое счастье, что оказались спички! Без них эта ночь вполне могла стать последней.
В десять вечера пошел сильный дождь. Наш балаган промочило, от холодной воды нигде не было спасения.
Всю бесконечно долгую ночь мы искали в мокром лесу более или менее подходящее топливо, кое-как поддерживали огонь и тщетно пытались согреться. Чтобы не окоченеть, мы старались двигаться, грели друг друга спинами, но это мало помогало. Может быть, ровно настолько, чтобы не околеть и кое-как дотянуть до утра.
Когда чуть-чуть развиднелось, мы пошли. Дождь утихомирился, но это не облегчило наше положение, потому что при каждом шаге обдавало бесчисленными брызгами с деревьев и кустарников.
Реку нужно было переходить, но мы никак не могли найти место для брода — воды-то изрядно прибавилось. На одном из перекатов мы все-таки рискнули войти в поток, однако река здесь оказалась глубокой и пришлось плыть. Наконец вышли к Большой Уссурке. Берег ее здесь был крутой и скалистый, с каменными осыпями. Легче идти было вброд вдоль него, чем карабкаться по скользким камням.
Звук лодочного мотора, донесшийся с верховья, вселил в нас надежду быстро доехать до Мельничного. Когда моторка поравнялась с нами, мы закричали и замахали сидевшему в ней человеку, взывая о помощи, но он равнодушно посмотрел на нас… и уплыл дальше. Так захотелось продырявить пулей его лодку, что едва сдержался.
Наконец мы выбрались на рыбачью тропу, которая вскоре превратилась в проселочную дорогу, приведшую нас в Мельничное. Через час в Мельничное приплыл на лодке и Витя. Он, оказывается, вчера искал нас, сигналил выстрелами, да без толку: в это время мы были уже на Приманке. Витя догадывался, что коль мы не пришли на свою базу, то сегодня должны выйти в Мельничное.
Да, непростая работа у охотоведа. Но удивительно: стоит отдохнуть и выспаться, и снова тянет в тайгу. Только с картой, компасом и топориком — так спокойнее.
20 сентября. Дождя нет, погода хмурая. Изюбры молчат, белки присмирели, да и другое зверье утихло, попряталось. В лесу промозгло, неприветливо. Только на рыбу эта погода не повлияла, а норок и выдр она определенно взбодрила — они любят ненастье.
Мы снялись с табора, уложили все в лодки и направились по Колумбе. Это пятый по величине приток Большой Уссурки, длина его сто двадцать пять километров. Река средняя, но необыкновенно интересная. Вдоль нее тянутся девственные леса, много зверя. Недаром эти места охранялись, да и теперь верхняя половина бассейна входит в Сихотэ-Алинский заповедник.
Плавание по Колумбе довольно опасное: залом на заломе, узкий фарватер, мелкие перекаты, крутые повороты, подводные камни и затонувшие коряги… Старый высокоствольный лес сжимает реку с обоих берегов. Над нею там и сям, справа и слева, склонились как бы в прощальном поклоне величественные кедры, хмурые ели, тополя и ясени с подмытыми корнями. Остановились на сороковом километре от устья реки.
По лесу я ходил долго. Здесь он в общих чертах такой же, как и в долине Большой Уссурки. Мне попались совсем свежие следы тигра на иле речной отмели, и это наводило на мысль, что тигр слышал меня, а вот увидеть его не удалось.
Колумбе — тигровая река. Здесь в тайге всегда было полно полосатых красавцев. Когда в тридцатых — сороковых годах на Дальнем Востоке уцелели лишь единицы этих хищников, они скрывались именно на Колумбе. Кормились многочисленными кабанами, изюбрами и лосями, а человеку в те годы попасть сюда было сложно. Безлюдно тут и поныне. Сравнительно, конечно.
Рядом с Колумбе петляет по лесу, мечется с одного берега на другой старинная, глубоко набитая тропа. Натоптана она еще в незапамятные времена зверями, потом ею пользовались охотники, староверы, топографы, лесоустроители, геологи…
Выйдя на нее, я вспомнил недавно услышанный рассказ промысловика о том, как он однажды возвращался в свое зимовье ночью, а его долго и неотвязно сопровождал тигр. Ночь была темна, амба трещал в кустах рядом, и охотник шел, не помня себя от страха и проклиная зверя. Человек был уверен (по крайней мере, он убеждал меня в этом), что тигр хотел его задавить и сожрать, да боялся ружья.
Я же был склонен считать, что полосатый только любопытства ради следил за человеком, а может быть, просто забавлялся.
Уже под вечер, присев на валежину отдохнуть, увидел семью харз. Четыре пестро окрашенные хищницы, размером с очень крупного сибирского кота, двигались «фронтом» в мою сторону. Они тщательно обследовали на своем пути все — от нор и пустот между корней до крон и вершин деревьев. На моих глазах харзы быстро настигли белку, а через минуту от той остался лишь хвост.
Харзы действовали согласованно, каждая из них знала, где остальные и что делают. Когда одна заметила меня, все семейство, как по команде, скрылось.
21 сентября. Ночью черные тучи сплошь затянули небо. К утру шквальный ветер прижал их к земле и стал рвать о гребни гор. Потом ветер утих и пошел дождь, типичный осенний дождь — мелкий, непрестанный, нудный. Он навевал такую тяжелую тоску, что не хотелось ни спать, ни читать, ни писать. В лес идти бесполезно: за пару минут вымокнешь от пяток до макушки, зверей же, пережидающих непогоду в укромных местах, вряд ли увидишь.
