Дождь мог идти и день, и два, и неделю. Сидеть все это время в палатке тягостно — жалко бесцельно терять время. Подумав, решили плыть вниз по Колумбе. Натянуть на себя плащи и плыть.

В полдень были в Мельничном, оставили здесь Юру и Виктора, а мы с Витей поплыли дальше, вниз по Большой Уссурке.

Облегченная лодка по течению шла стремительно. Мелькали деревья, скалы, сопки. На мелких перекатах Витя сбавлял обороты, рывком поднимал из воды мотор, лодка, как с горки, катилась вниз, плескаясь о волны и стуча днищем по гальке, затем мотор снова заводил свою рабочую песню и гнал лодку вперед.

Семьдесят километров по Большой Уссурке до Арму «пролетели» за два часа. Но Арму, как только мы вошли в нее, с ходу охладила наш пыл. Видимо, в верховьях прошли не только сильные, но и затяжные дожди, и сейчас оттуда надвигался паводок. «Высокая» вода мчала вывороченные с корнями деревья, черные корявые карчи, всякий мусор. Как всегда в такое время, могучий поток разбрасывал старые и нагромождал новые заломы, перемывал галечные косы: одни протоки забивались наглухо, другие расчищались.

С большим трудом увертываясь от карчей и плывущих деревьев, лавируя между заломами, «расческами», прижимами и крупнокаменистыми перекатами, мы к вечеру кое-как добрались до устья Микулы. Хотели подняться еще на десять километров, но нас так прижало к залому, что я и сейчас удивляюсь, как не опрокинулась лодка. Все-таки борт ее оказался проломанным. Мы набрали полтонны воды, но все же вывернулись и успели пристать к берегу.

— Хватит. Точка. Храбрость и безумие — это не одно и то же.

Сейчас я сижу в палатке и пишу этот дневник под грохот воды в реке, шорох дождя и Витин храп. Мечется огонек свечи, нудно гудят комары в палатке, скрипит склонившаяся береза… Сырость, кажется, пропитала не только все наши вещи, но и нас самих. Когда же кончится это ненастье?!

22 сентября. В полдень дождь перестал, в разрывах туч показалось чистое голубое небо; вскоре появилось солнце. А ветер все дул.

Пока Витя ремонтировал лодку, я решил побродить по окрестностям. Горы здесь не очень крутые, в лесу по-прежнему сыро. Через горы и лес тянется зимняя дорога, и я прошел по ней километров десять туда и столько же обратно.

Вокруг, сколько видели глаза, царила горная тайга Сихотэ-Алиня. Березы, липы, клены лишь наполовину сбросили свою листву, другие деревья стояли уже оголенные. В лесу стало прозрачно, видимость намного улучшилась.

Обрадовавшись солнцу, ожили и засуетились разные существа, тоже уставшие от долгого ненастья. Пересвистываясь, перепархивали выводки рябчиков, деловито обследовали деревья поползни и пестрые дятлы, цокали изголодавшиеся белки. В ста метрах впереди меня дорогу лениво перешел старый секач, где-то в глубоком распадке не вовремя прокричал изюбр. А может быть, и не изюбр это подал голос, а какой-то охотник умело подул в свою трубу.

По обочинам дороги на грязи сохранились следы кабанов и изюбров, бурых и гималайских медведей и медвежат. В нескольких местах совсем недавно успели отпечатать аккуратные следочки соболи и рябчики. Я пристально всматривался в лес, переводя глаза с белки на рябчика, с дятла на сойку, с бабочки на жука… Всюду жизнь, куда ни посмотри!

Забравшись на вершину горы, я залюбовался бескрайним царством зеленых и голубых гор, между которыми светло петляла и струилась неукрощенная Арму.

К этому самому большому и строгому притоку Большой Уссурки охотники и рыбаки относятся уважительно: зверя и рыбы на Арму много, а плавать здесь трудно и опасно. Одна только так называемая «труба», в каменной горловине которой пляшут крутые большие волны, чего стоит! Лишь опытные смельчаки рискуют входить в нее. Во многих местах река кипит от густо разбросанных в ней крупных камней и обломков скал, здесь нередки опаснейшие прижимы и не менее грозные заломы. И пороги есть, и водопады. Опасная река! А я смотрю на нее сверху и думаю: «Какая строгая красавица!»

23 сентября. Сегодня поднимались по Дальней. Течет она все в таких же горах и так же, как Колумбе и Арму, по перекатам, заломам и «трубам». Крутые сопки в дремучих лесах вплотную подступают к реке. Вода то кипит на каменных перекатах и порогах, то подставляет «зеркало» своей поверхности деревьям, горам, облакам, небу и солнцу, чтобы они полюбовались собою…

Прошли до устья речки Тигринки, где стоит база геологов. Устроились они основательно: жилые дома, столовая, баня, склады… Все срублено из бревен. Не база, а маленькая деревня, в которой живут женщины и дети. И даже огороды посадили. А сразу за домами — густая темно-зеленая стена ельника.

Каждый второй мужчина в этой деревеньке перепоясан патронташем. Привольно чувствуют себя здесь геологи — нет для них правил охоты, стреляют, когда хотят. Рябчика ли, кабана, изюбра… А ведь склады ломятся от продовольствия. Пришлось поговорить с начальником базы.

Вверх по Дальней мы поднялись более или менее благополучно, если не считать, что у одного залома чуть не перевернулись, да в каменной «трубе» нас так захлестнуло волной, что мы поторопились к берегу. Спускаясь вниз по течению, оказались на волоске от непоправимой беды.

У крутого поворота, где река нагромоздила большой залом, Витя плохо рассчитал маневр, и грохочущей лавой воды лодку прижало бортом к чудовищной клади из скользких бревен, под которые нас могло утянуть. Перед нами торчало большое поваленное дерево и преграждало путь.

— Витя, — кричу я, — быстро на нос!

Вместе мы уперлись шестами в залом и сантиметр за сантиметром стали отводить нос лодки. Нам удалось поставить ее под небольшим углом к залому, но чтобы дерево не мешало выскочить из ловушки, нужно было в два раза больше, а для этого ни шестов не хватало, ни сил наших. «А что, если через дерево?»

— Витя, держи нос!

Бросив шест, я пробрался по полузатопленной лодке к мотору, завел его и включил на полный ход. Махнув Вите, чтобы он пригнулся, направил лодку между двумя большим сучьями — вся мощь «Вихря» набросилась на ствол дерева. Проскочив между множеством торчащих из воды карчей, мы причалили к косе.

Через час на ней как будто небольшой цыганский табор расположился — кругом развешана для просушки одежда, стоит палатка, дымит костер…

Вечером снова слушали изюбров. Их здесь оказалось примерно в три раза меньше, чем в верховьях Большой Уссурки, хотя условия для жизни этих зверей тут не хуже, если не лучше, чем там. Причина в том, что людей здесь больше, охотников.

Вот и сейчас ревут два изюбра и… один браконьер. Слышно, как в ствол ружья дует. Подманивает быка на выстрел. Ну хорошо. Завтра я попробую тебя самого подманить…

24 сентября. Утром я проспал немного. Восток уже вовсю полыхал пожаром, верхушки тальников роняли капли росы, рябчики приветствовали начало дня свистом. И конечно, кричали изюбры с тем охотником.

Изюбры отвечали мнимому быку неохотно, а идти к нему явно не хотели. Пришлось браконьеру подбираться к ближнему из них. По голосу это легко было понять.

Расстояние между мной, охотником и изюбром одинаковое — примерно километр. Я быстро прошел метров пятьсот и прокричал в берестянку — человек тут же ответил. Пройдя еще немного, я опять подал голос и услышал ответ. Через минуту охотник прокричал еще раз. Чувствовалось, что он не на шутку «завелся» и приготовился из засады стрелять «изюбра».

В создавшейся обстановке подходить к браконьеру в «роли» изюбра было опасно, и я пошел в обход. Подошел сзади вплотную и рявкнул:

— Здравствуй, дядя!

Тот от неожиданности ахнул и сел на валежину. Передохнув, начал материться. Я направил на него фотоаппарат и щелкнул. Света для фотографии явно не хватало, и щелкнул я, чтобы попугать браконьера. Это на него подействовало. А когда я показал ему удостоверение, он и совсем притих. Даже предложил мне сигарету.

— А ты не боишься, что я тебя кокну? — спрашивает, шевеля кустистыми бровями.