На первой остановке беженцы по привычке направились к постоялому двору сплоченной толпой, хотя лодочники и уверяли их в дружелюбии местных жителей, заинтересованных в проезжих и в деньгах, которые проезжие здесь оставляли. Можно было выбирать, спать в общем зале или снять отдельную комнатку. Маара и Данн уединились в комнатушке, получили возможность поговорить, пересчитать наличность. Мелочь подходила к концу, а разменять золото в этом городке, конечно, невозможно. Но тут заболел один из гребцов, и Данн вызвался его заменить. Он сел к веслу, а Маара пристроилась сзади, наблюдая, как он работает. Из-за жары брат снял проданный ему Фелис рабочий костюм, остался лишь в набедренной повязке, как и все мужчины. Маара наблюдала, как сокращаются его мышцы, играют под кожей. Красивая спина, красивая фигура. Худой слишком. Все здесь сильно потели, теряли вес, жара сбивала аппетит. Маара перевела взгляд на свою руку. Орфна явно назначила бы им дополнительное питание и приказала бы отдыхать.

Данн между тем быстро освоил греблю, работал от восхода до заката, не отказывался и воды зачерпнуть для желающих напиться, помогал людям при посадке и высадке. Его вполне могли нанять гребцом.

До середины реки кусачая мошкара не долетала. Маара наблюдала за берегами, обшаривала взглядом пальмы и камышовые заросли, щурилась от сверкания водной ряби. Ей хотелось покинуть большую лодку, улечься на твердую землю. От плеска воды кружилась голова, подташнивало. Ее стошнило раз, другой. Молчаливая женщина, сидевшая неподалеку, прошептала ей на ухо:

— Лучше бы никто не знал, что ты беременная, милая.

Только после этих слов Маара поняла, что она действительно зачала. Значит, Мерикс… Ведь все сомневались в его способности оплодотворить женщину.

— Тут полно таких, которые сразу к тебе полезут, как только узнают, что ты носишь под сердцем ребенка, — продолжала женщина. Она вынула из своего мешка сухие листики. — Пожуй, успокоят.

Маара засунула листья в рот. Вкус вяжущий, горечь… Но тошнота прошла.

Женщину, одной из последних покинувшую Маджаб, звали Саша. Она пересела к Мааре, следила за ней, заставляла жевать сухой хлеб и пить, пить, пить… «Новый друг», — подумала Маара.

Перед высадкой она снова дала Мааре сухих листьев и повторила предупреждение: никому не дать заподозрить, что она беременна. Сообщить новость Данну Маара пока не нашла возможности, они все время находились на людях. На следующий день Маара предложила Саше монету и спросила, нет ли у нее чего-нибудь против дурных снов. Монету Саша взяла и выдала Мааре какую-то кору, велев замочить ее в воде.

— У многих сон нехорош в наши дни, — промолвила Саша печально, и Маара поняла, что история этой женщины, во всяком случае, не менее печальна, чем ее собственная. Может быть, из-за этого люди опасаются разговаривать. Они боятся того, что могут услышать.

На следующее утро по пути к пристани Маара и Данн немного отстали от группы, и Маара сообщила наконец брату о беременности и попросила его остаться на несколько дней в городе, чтобы она смогла прийти в себя. Он еле слышным шепотом сообщил сестре, что за ним следят, что он это заметил там, где они пересаживались. Данн собирался рвануться за остальными, но Маара придержала его.

— Данн, иногда у тебя разыгрывается воображение. Ты уверен?

Он, казалось, снова стал маленьким Данном, протянул плаксивым детским голосом:

— Он плохой, плохой, Маара!

Сестра сжала обе его руки:

— Данн, прекрати!

К ее удивлению, он послушался, приосанился, сбросил с себя маску малыша и сказал:

— Маара, в башнях много чего случилось. — Он попытался улыбнуться. — Я тебе расскажу как-нибудь. Потом. Даже вспоминать не хочется.

— Ты вспоминаешь во сне.

— Да, знаю.

И он заторопился в лодку. Если Данн и услышал ее сообщение о беременности, то явно оставил его без внимания.

Целыми днями Маара страдала: ее тошнило, перед глазами плыли сияющие круги. Саша поддерживала ее, то и дело подсовывала травки и листики, кусочки лепешек.

— Ничего, скоро пройдет. Это самая плохая пора беременности, потом легче будет.

Срок беременности не мог превышать шести недель. До этого цикл ее толком не наладился. Менструация могла начаться, прерваться и продолжиться после перерыва; следующая начиналась с задержкой… Да и как им сразу стать регулярными, если она и женщиной-то была всего ничего…. Фактически всего год. Очень хотелось ей увидеть Мерикса. Встать рядом с ним в зале собраний и оповестить всех о своей беременности. И все бы поздравляли ее, поздравляли бы Мерикса, он стоял бы рядом, держа ее за руку, гордый, счастливый… Как далеко он от нее — но мысленно Маара то и дело возвращалась к нему, к своей общине.

День за днем она сидела за спиной Данна, наблюдала, как он работает веслом, как играют его мышцы и как впадают его щеки, пополневшие за время, проведенное в общине махонди в Хелопсе. Она боролась с тошнотой, а Саша бормотала:

— Потерпи, потерпи. Не выдавай себя.

Маара возненавидела это путешествие по середине реки, в которой отражалось небо, возненавидела берега с их камышом и пальмами, под которыми часто виднелись драконы, как неподвижные, так и движущиеся. Иногда они замирали с распахнутыми пастями, и тогда в эти пасти впархивали мелкие птички и принимались выклевывать остатки пищи между зубов чудовищ. Она мечтала об остановке, о прекращении этого медленного монотонного путешествия. На двадцатое утро Данн проснулся в лихорадке, не в состоянии двинуть не только веслом, но и ногами. Судно ушло далее без них. Как обходиться без Саши? Лица уплывших попутчиков мелькали теперь в памяти как что-то родное, близкое. Без Саши… А если о ней донесут местным властям и задержат до прибытия первого работорговца? Они с Данном заняли крохотную комнатку и отсыпались. Он оправлялся от приступа лихорадки, она — от недомоганий, связанных с начальным периодом беременности. По ночам Маара просыпалась, подходила к брату, отирала его лоб, подносила к губам его воду, сдобренную Сашиными снадобьями.

— Надо удирать, Маара… — бормотал Данн в полубреду. — Догонят…

— Кто, Данн, кто догонит?

Однажды он назвал Кулика, но чаще с губ его срывались другие имена, Мааре неизвестные.

Маара выздоровела быстрее, чем Данн, и, доверившись заверениям хозяина постоялого двора о дружелюбии жителей, выходила на улицы, точнее — на улочки города, бродила мимо кирпичных домов, ни на кого не обращая внимания, не замечаемая прохожими. Из окон комнаты она увидела на некотором удалении от города крупные сооружения и теперь направилась туда, всматриваясь в траву, чтобы не столкнуться со змеей, задевая кусты и вдыхая ароматы. Не в силах противостоять запаху, она сорвала несколько листиков, засунула в рот. Нет, не может это растение оказаться ядовитым! Разжевав и проглотив листья, Маара почти сразу ощутила чувство голода. Преодолевая желание немедленно что-нибудь съесть, она дошла до высоких, в шесть-семь этажей, зданий, очень старых, лишенных крыш и перекрытий. Одни стены остались от них, обожженные пожарами, почерневшие от въевшейся в них сажи. Стены облицованы камнем, — значит, где-то есть и карьер, ибо поблизости камня не видно. Те же ароматные кусты разрослись внутри стен, вскарабкались на кладку.

Большой город шумел здесь когда-то, продуманно распланированный, улицы его пересекались под прямыми углами; хорошо сохранилось мощение из больших прямоугольных каменных блоков, в которых колеса повозок на протяжении многих лет выели заметной глубины колеи. Город оккупировала растительность, ползучие и вьющиеся растения вскарабкивались на стены. Когда его покинули люди? Маара спросила хозяина, но тот ответил лишь, что еще до того, как сошли леса.

— Так люди говорят. Леса здесь были густые, деревья высокие, могучие… Да только так давно это было, что сейчас не то что бревна, а и куска древесины от тех деревьев, пожалуй, не сыщешь, сколько ни шагай. Дождевыми те леса звали. А какие сейчас дожди — пальмам, и то не хватает. Пальмы поливают местные жители, из реки воду таскают ведрами. Пальма — дерево полезное, оно и кормит, и поит — молока-то сейчас, почитай, только от пальмы и дождешься, молочной скотины уж совсем почти не осталось, кормить нечем… И волокно пальма дает для ткани, для одежды.