— Вообще-то может, — начала объяснять Кэссиди, элегантно вступая в роль моего личного советника. Мы с Трисией встретили ее, когда вышли из отделения: она стремительно поднималась по ступеням, готовая спасать меня от меня же самой. Трисия без моего ведома как-то сумела отослать ей эсэмэску с просьбой о помощи.

Кэссиди затолкала нас в тут же остановившееся такси и приказала ехать в редакцию, где собиралась разумно объяснить моей неразумной начальнице, почему выход статьи придется отложить.

— Возможны обвинения в воспрепятствовании осуществлению правосудия и производству предварительного расследования, потворстве преступнику…

— Потворстве?! Но я и не думала ей потворствовать, — запротестовала я.

— Ей? Кому это «ей»? Кто это, по-твоему? — призвала меня к ответу Эйлин, скользя к краю стола. Трисия предусмотрительно отодвинула с ее пути телефон и полную чашку кофе, чтобы она ненароком не уронила их на пол.

— Я советую своей доверительнице ни с кем не обсуждать этот вопрос до выяснения всех обстоятельств, — сказала Кэссиди так спокойно, словно спрашивала о цвете лака на ногтях Эйлин.

Впрочем, скорее следовало упомянуть о цвете ее лица. Побелев от злости, Эйлин сверху смерила Кэссиди грозным взглядом, хотя, стоя на столе босиком, она не так сильно, как ей бы того хотелось, возвышалась над Кэссиди, обутой в туфельки на высокой шпильке.

— Нечего тут корчить из себя важную шишку! Меня этим не проймешь.

— Кто бы сомневался. Кстати, такие же затруднения могут возникнуть и у журнала Квина Гарримана, — заверила ее Кэссиди. — По дороге мы на всякий случай позвонили им и уточнили, устраивает ли их такое положение вещей.

Поняв, что ее гнев не впечатлил Кэссиди, Эйлин обратила его на меня:

— Я же просила написать самый обыкновенный очерк!..

— Ты просила доказать, что Гвен Линкольн невиновна, что я и пытаюсь сделать. И я, несмотря ни на что, собираюсь уложиться в поставленные сроки. Конечно, сегодня вечером ты не сможешь публично объявить о том, что у нас имеются доказательства невиновности Гвен, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал так же непринужденно, как у подруги.

Эйлин резко выпрямилась, с силой выдернув край юбки из рук портнихи. Теперь стало совершенно ясно, на что она рассчитывала: сделать торжественное заявление, а затем победительницей гордо прошествовать по подиуму. И это ее желание не имеет ничего общего ни с журналистской этикой, ни с конкуренцией, ни тем более с восстановлением справедливости. Все дело в том, что ей сегодня не суждено стать гвоздем программы. Я бы давно это поняла, не будь я так поглощена своим расследованием.

— Я очень огорчена и разочарована. Очень, — сказала Эйлин, и я отступила на шаг, словно на меня мог брызнуть яд, насквозь пропитавший ее язык.

— Я тоже, — искренне ответила я, — но тем не менее статью я закончу в срок и обещаю, ты останешься довольна.

— Посмотрим, — сказала она угрожающе, хотя угрожающий тон в устах Эйлин давно уже воспринимался как ее обычная манера речи.

— Лично я с большим нетерпением жду выхода статьи, которая не только вернет доброе имя Гвен Линкольн, но и поведает всему Нью-Йорку о том, какую роль в восстановлении справедливости сыграл ваш журнал, — вмешалась Трисия. — Ваш Издатель станет популярнейшим человеком в городе, и все потому, что он предоставил вам свободу действий, а вы поручили Молли написать эту статью.

Трисия никогда в жизни не говорила угрожающе, но Эйлин вдруг отпрянула, как ребенок, которого шлепнули по рукам. Подруге удалось задать ей нужный настрой, и я прекрасно видела, как Эйлин, полная решимости присвоить себе все лавры, прикидывает в уме все возможные комбинации алчности, амбиций и тщеславия, чтобы добиться наилучших результатов.

Я особо не возражала, были бы результаты. Но я понятия не имела, как их достичь при всех этих запретах. Меня приводила в ярость сама мысль о том, что без разрешения Донована я ничего не смогу предпринять. Надо найти способ поговорить с Линдси до этого, не выдавая себя. Вся беда в том, что пока я понятия не имею, как это сделать.

Прежде чем действовать, надо как-то избавиться от общества Эйлин, поглощенной мечтами о розовом будущем, которое ей обрисовала Трисия. Впрочем, эгоизм Эйлин ничто в сравнении с тем, на что готовы пойти сотрудницы «Г.Х. Инкорпорейтед» ради достижения своих целей.

Эйлин отпустила край платья, позволив портнихе продолжать работу.

— Ну ладно. Но если ты попробуешь обвести меня вокруг пальца…

— Ни за что, — пообещала я.

— В таком случае займись пока чем-нибудь другим. И постарайся не вляпаться в неприятности. Да, и не опоздай на вечер — не хочу, чтобы Эмиль счел моих сотрудников невежами.

Мы вышли из кабинета, и я благоразумно прикрыла дверь, чтобы избавить коллег от зрелища пляшущей на возвышении начальницы. Отложим этот спектакль до вечера.

Притормозив у моего стола, Трисия взглянула на часы:

— Кажется, нам всем не помешает пообедать.

— А что, уже пора? — спросила я, отвлекаясь от мысли, которая назревала в глубине сознания.

— Когда тебя терзают вопросами, время так и летит, — сказала Кэссиди. — Пойдем куда-нибудь, где можно не опасаться нашествия людей, с которыми тебе запретили общаться.

Я помолчала, пытаясь понять суть новой мысли.

— Честное слово, мне не хочется есть.

— Что ты сегодня наденешь? — спросила Трисия.

— Пока не знаю, — призналась я.

— Тогда начнем с главного, — сказала Кэссиди. — А может, тебе и в магазин не хочется?

— В таком случае придется отвезти тебя в больницу, — подхватила Трисия. — Только не в ту, где лежит Питер, потому что это разозлит как минимум двух копов.

— А мы этого не хотим, — с нажимом сказала Кэссиди, подняв бровь.

— Нет, дела не так плохи, — заверила я. — Пошли по магазинам.

Шопинг действует успокаивающе потому, что он не только отвлекает, но и развлекает нас. Легко представить себя счастливой в новом платье, помечтать о том, куда пойдешь в новых туфлях, и вот ты уже забыла о своих бедах и разочарованиях. Но сегодня магия не действовала. Я стояла в огромном шикарном «Саксе» среди умопомрачительных вещей, пытаясь сформулировать терзавшую меня мысль.

Трисия сняла с вешалки облегающее желтое платье и набросила себе на руку.

— На тебе оно будет смотреться потрясающе. И прекрасно оттенит волосы.

Я посмотрела на платье, но в голове крутились слова «желтые обои», и, очевидно, я произнесла их вслух.

— Что за желтые обои? Где?

— Помнишь, мы проходили по американской литературе на втором курсе?

— Ты имеешь в виду «Желтые обои» Шарлотты Гилман? — подала голос Кэссиди из-за стойки с платьями.

— Там героиня, от чьего имени ведется рассказ, чувствует себя как в западне среди желтых обоев и мечтает вырваться из плена.

— По-моему, отдел вечерних платьев в «Саксе» не совсем подходит для обсуждения литературы периода раннего феминизма, — заметила Кэссиди, переглянувшись с Трисией, медленно вешавшей платье на вешалку.

— У меня в голове словно застряла мысль, прячется где-то за обоями, и я никак не могу ее оттуда извлечь, чтобы понять ее суть.

— Молли, ты очень устала. За последние два дня тебе здорово досталось: ты не высыпаешься, да еще кругом стреляют. Тебе нужно отдохнуть, — сказала Трисия.

Кэссиди решительно кивнула:

— У тебя есть роскошное синее платье, которое ты надевала на свадьбу Андреа Себастиан. Можешь надеть его, а сейчас пойдем обедать. Возьмем по легкому коктейлю и попробуем докопаться до твоей мысли.

Я согласилась. Пожалуй, не стоит и дальше истощать свой счет покупкой еще одного платья, которое я и носить-то не буду. С другой стороны, бокал хорошего вина и салат «Цезарь» могут укрепить мою затаившуюся мысль. В знак дружбы и поддержки Трисия и Кэссиди протянули мне руки, и тут мысль вырвалась наружу. Оказывается, все дело не в Доноване, заставившем меня плясать под свою дудку, а в том, что я приняла дружбу Линдси за чистую монету. Глядя на своих верных подруг, я понимала, какой была дурой, когда не разглядела за ее стремлением помочь, пообедать со мной и Кайлом интриги и желание втереться в доверие. Я хотела подобрать слово, чтобы обозначить такую форму предательства, и в голову пришло одно-единственное определение: «мразь».