Интересно и такое его заявление. Ленин пишет: «Нападки на „диктатуру вождей“ в нашей партии были всегда: первый раз я вспоминаю такие нападки в 1895 году, когда формально еще не было партии, но центральная группа в Питере начала складываться и должна была брать на себя руководство районными группами. На IX съезде нашей партии (IV. 1920) была небольшая оппозиция, тоже говорившая против „диктатуры вождей“, „олигархии“ и т. п.». Это был один из тех редких случаев, когда Ленин вынужден был признать, что проблема надпартийной верхушки на самом деле существовала.
«Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» — наименее выразительная из ленинских работ. Она многословна, расплывчата; автор постоянно отвлекается, отходит от основной темы, но зато не забывает то и дело возносить хвалу себе и доказывать правоту своего, ленинского, курса. При этом он никак не объясняет главных проблем, лежащих в самой сути коммунизма и составляющих его загадку, возможно, непостижимую и для него самого. Например, для чего была нужна диктатура пролетариата, и так ли она была необходима? А если по каким-то законам, ниспосланным свыше, она и впрямь была нужна, то как мог пролетариат осуществлять свою диктатуру на практике, не передоверив власть тирану? И почему все-таки долгожданная европейская революция так и не совершилась?
В течение лета и осени того же года Ленину не раз пришлось задумываться над этим вопросом.
Спровоцированная Антантой польская армия в апреле вторглась в Россию, заняла Киев и грозила оккупировать всю Украину. Целый месяц армия Пилсудского удерживала Киев, но в результате контрнаступления Красной Армии вынуждена была отступить. Ленин недоумевал: как могло случиться, что польские рабочие и крестьяне, из которых состояла армия Пилсудского, посмели вторгнуться в страну, являющуюся родиной социализма? Он считал, что он в курсе всех событий, что у него прекрасные источники информации. Говорили же ему, что польские рабочие активно создают Советы! Да и сам он получал из Польши заверения в том, что поляки считают его вождем мировой социалистической революции. Его работы переводили на польский язык. Как всегда, Ленин нашел простую и удобную для себя формулировку: польских помещиков и капиталистов подкупили немецкими деньгами, и те в отчаянии и паническом страхе перед социализмом накинулись на Россию.
Ленин решил, что настал час проучить капиталистов. Вопреки мнению Троцкого, Ленин приказал Красной Армии идти походом на Варшаву, чтобы освободить польских рабочих и крестьян от угнетателей. Представляется, что он с легким сердцем отдавал этот приказ. Прежде чем выступили войска, вперед была выслана целая армия агитаторов; аэропланы разбрасывали над польской территорией листовки. Казалось, испытанные методы убеждения с помощью пропаганды и террор сработают и тут, в Польше, как они сработали в России. Для Ленина Польша была «мостиком» между Россией и его любимой, несравненной Германией. Ему грезилось, что, когда этот «мостик» будет преодолен, российские и германские Советы, взявшись за руки, явят собой неоспоримое свидетельство реальности советской власти, и остальной Европе, пусть нехотя, но придется это признать. Вот тогда-то она и займется пламенем революции, и сбудется его надежда, та самая, что поддерживала его в часы грозных испытаний. Он свято верил в то, что победа коммунизма в Германии будет означать победу коммунизма во всем мире.
Пока Красная Армия шла на Варшаву, Ленин жил в предвкушении своего триумфа. Уже заранее в Москве было сформировано польское революционное правительство. Ленин послал в Польшу телеграмму за телеграммой, подчеркивая необходимость как можно скорее установить революционную власть. В распоряжение нового польского правительства предоставлялись огромные денежные средства, и между ним и правительством Ленина уже были заключены договоры.
Ленин не сомневался в том, что молодые талантливые военачальники Тухачевский и Егоров завоюют Польшу. Особенно большие надежды он возлагал на Буденного. Молодой, горячий кавалерист со знаменитыми развевающимися усами как будто сошел со страниц «Тараса Бульбы» Гоголя. Троцкий не верил в успех операции, упорно повторяя, что поляки за свою землю будут биться до последнего. Ленин к опасениям Троцкого относился со странным, смешанным чувством: он отметал страхи, которые внушали ему слова Троцкого, но не прислушиваться к его словам не мог. Он подозревал, что Троцкий не очень разбирается в польском менталитете, и тем не менее беспрестанно обращался к нему за советами — какая-то неуверенность все же у него была, и он ждал, что тот внесет ясность в сложившуюся ситуацию. Но ясности быть не могло. Отсутствовал точный план операции. Егоров, которому было приказано идти на Варшаву, последовав совету Сталина, своего политкомиссара, свернул на юг и пошел на крупный промышленный город Львов в надежде, что львовские рабочие с энтузиазмом присоединятся к его армии и пойдут вместе с Красной Армией на Варшаву. Честолюбивому Сталину хотелось войти с победой во Львов. Поляки, выждав, когда Красная Армия подойдет к Варшаве, дали ей решительный бой. Русские растерялись. Атака со стороны поляков была неожиданностью для них, ведь они думали, что в Варшаве их встретят с распростертыми объятиями. Разгром был полный, армия Тухачевского бежала. Отступление удалось остановить только в Минске, но к тому времени от армии Тухачевского мало что осталось.
Ярость Ленина не знала границ. В то время когда Тухачевский наступал на Варшаву, в Москве проходил 2-й конгресс Коммунистического Интернационала. Водя указкой по огромной карте, висевшей на стене, Ленин сообщал делегатам, как идет продвижение войск. Эти краткие сообщения он устраивал ежедневно, и они всегда сопровождались дружными аплодисментами и хором поздравлений. Судя по воспоминаниям некоторых делегатов, Ленин тогда в своих речах и статьях любил подчеркнуть, что в отличие от наполеоновской стратегии революцию нельзя ввозить в страну на остриях штыков. Но когда пришли известия о поражении Красной Армии, он собрал Военный совет, на котором грозил Егорову и Сталину трибуналом, обвиняя в провале операции всех, кроме себя. Но в глубине души он знал, что это его вина.
В своих публичных выступлениях он заявлял, что никогда не желал войны с Польшей, что он сделал все возможное, чтобы вновь не взваливать на плечи измученного войной народа новые тяготы. Он говорил, что Советы вынуждены были прибегнуть к военным действиям под давлением обстоятельств, когда мирные переговоры окончательно провалились. Но с Кларой Цеткин, немецкой коммунисткой, ветераном Социал-демократической партии Германии, он был более откровенен. В то время она находилась в Москве и лежала в больнице. Он сидел у постели Клары Цеткин, усталый, больной человек, и временами надолго умолкал, погружаясь в задумчивость. Он говорил ей: «…В Польше случилось то, что должно было, пожалуй, случиться. Ведь вы знаете все те обстоятельства, которые привели к тому, что наш безумно смелый, победоносный авангард не мог получить никакого подкрепления со стороны пехоты, не мог получить ни снаряжения, ни даже черствого хлеба в достаточном количестве и поэтому должен был реквизировать хлеб и другие предметы первой необходимости у польских крестьян и мелкой буржуазии; последние же, под влиянием этого, готовы были видеть в красноармейцах врагов, а не братьев-освободителей. Конечно, нет нужды говорить, что они чувствовали, думали и действовали при этом отнюдь не социалистически, не революционно, а националистически, шовинистически, империалистически. Крестьяне и рабочие, одураченные сторонниками Пилсудского и Дашинского, защищали своих классовых врагов, давали умирать с голоду нашим храбрым красноармейцам, завлекали их в засаду и убивали».
Ленину хотелось свести все к классовой борьбе, и он пытался представить дело так, будто польские рабочие и крестьяне были совращены и обмануты своими реакционными вождями. Но он прекрасно знал, какие зверства чинила Красная Армия, продвигаясь по территории Польши. Красноармейцы поджигали целые деревни, насиловали и убивали на каждом шагу.
