Говорил он приблизительно то же, что и на Хлебной бирже, клеймил силы реакции и особенно обрушился на Соединенные Штаты Америки.
«— Возьмем Америку, самую свободную и цивилизованную, — говорил он. — Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ — в рабстве и неволе. Если фабрики, заводы, банки и все богатства страны принадлежат капиталистам, а рядом с демократической республикой мы видим крепостное рабство миллионов трудящихся и беспросветную нищету, то спрашивается: где тут ваше хваленое равенство и братство?»
«Отхлестав» как следует Соединенные Штаты, он перешел к теме тайных договоров между воюющими странами и интриг, которые союзники плели за спиной России с целью втянуть ее в войну с Германией, войну, развязанную капиталистами исключительно ради своей выгоды. Ленин говорил все это с трибуны в механическом цехе завода, где вплоть до самого его появления рабочие трудились не покладая рук над изготовлением ручных гранат.
Гиль в это время сидел в машине в опустевшем заводском дворе. Он терпеливо ждал, когда выйдет Ленин. Прошло минут пятнадцать, и вдруг, неизвестно откуда, появилась женщина. На ней было старенькое, выцветшее платье, и она крепко прижимала к себе сумку. У нее были явно еврейские черты лица, а в общем ничего примечательного в ней не было — таких невзрачных женщин полно было на улицах Москвы. Она подошла к Гилю и спросила, приехал ли Ленин.
— Не знаю, кто приехал, — ответил Гиль.
— Вы же его шофер, — сказала она. — Как это вы не знаете, кто приехал?
Гиль отлично знал, что надо отвечать таким, как она.
— Чего меня-то спрашивать? — сработал он под простачка. — Сейчас развелось столько охотников поговорить, да разве всех упомнишь?
Прижимая к груди сумку, женщина вошла в здание завода. Она легко нашла механический цех и присела у стола недалеко от трибуны. Позже свидетели показывали, что она беспрерывно курила и что у нее были темные круги под глазами.
Ленин призывал рабочих мобилизовать все силы против контрреволюции, направить основной удар против белочехов, которые, лицемерно воспользовавшись лозунгами свободы и равенства, хотят уничтожить Советы, расстреливая сотни тысяч рабочих и крестьян. Он говорил, что революция совершилась не для того, чтобы позволить помещикам снова вернуться на свои земли; эти паразиты, которые так долго сосали народную кровь, должны знать, что ни свобода, ни равенство не вернут им назад утраченные богатства — теперь их богатства находятся прочно в руках рабочих. «Все — рабочим, все — трудящимся! — крикнул он и закончил свою речь на пронзительно высокой ноте: — У нас один выход: победа или смерть!»
Прошел час, как Ленин вошел в здание завода. Гиль догадался, что речь подошла к концу, потому что рабочие запели «Интернационал». Из дверей повалили участники митинга, а Ленина все не было. Он всегда задерживался, отвечая на вопросы и выслушивая просьбы людей. Но вот он появился; он шел в окружении толпы рабочих и что-то горячо им втолковывал. Медленно продвигаясь к машине, он на ходу еще немного задержался, беседуя с двумя женщинами, которых интересовало снабжение населения продуктами. Гиль слышал, как Ленин сказал: «Совершенно верно, люди, отвечавшие за распределение продуктов, часто поступали незаконно, но теперь это будет исправлено». Еще две женщины стояли сбоку, совсем близко к нему. Разговор о продовольствии длился минуты две-три. Закончив его, Ленин повернулся к машине. Кто-то уже успел открыть перед ним дверцу. Гиль внимательно следил, как Ленин садится в машину. И тут раздался выстрел. Гиль сразу же увидел ту самую женщину, которая спрашивала его, не Ленин ли приехал, когда он ждал его в заводском дворе. Она стояла в двух шагах от Ленина с браунингом в руке и продолжала целиться. Прогремели еще два выстрела. Ленин упал на землю. Гиль выхватил свой пистолет, выскочил из машины и побежал за женщиной. Он целился ей в голову, но стрелять не мог — кругом была толпа. Люди в ужасе метались, не зная, что делать. Обязанностью Гиля было находиться при Ленине, и он решил вернуться к машине. Когда он быстрым шагом направился назад, он поразился страшной тишине, которая вдруг наступила. Но в следующий момент раздался душераздирающий крик: «Его убили! Убили!» Казалось, эти слова кричали все, кто был вокруг. А затем, к пущему изумлению Гиля, двор мгновенно опустел. Люди в панике устремились к воротам, а там, оказавшись уже на Серпуховке, разбежались кто куда.
Гиль склонился над Лениным, чтобы посмотреть, дышит он или нет. Глаза у Ленина были открыты, он был в сознании.
— Его поймали? — спросил Ленин, еле выговаривая слова.
Он не предполагал, что на его жизнь могла покушаться женщина.
— Вам нельзя разговаривать, — сказал Гиль. — Вы еще больше ослабеете.
Вдруг из здания завода появился человек в матросской бескозырке. Одну руку он держал, засунув глубоко в карман, а другой рукой бешено махал над головой. Он выглядел, как ненормальный, лицо его было искажено. Гиль решил, что он собирается пристрелить Ленина, чтобы облегчить его страдания. Он закрыл Ленина своим телом и крикнул тому: «Стой!» — но человек приближался.
— Стой, или я буду стрелять! — закричал Гиль, но человек как будто не слышал.
Гиль навел на него дуло пистолета. Человек обогнул машину слева, пересек двор и исчез за воротами.
Гилю полегчало, и он занялся Лениным. Во двор выскочила какая-то женщина с воплем: «Не стреляйте!» Потом появились еще три человека. Гиль взял их под прицел.
— Кто вы? Стойте, а то буду стрелять! — предупредил он.
— Мы из заводского комитета, — ответил один из них, и Гиль, вспомнив, что уже видел его, решил этим трем довериться.
— Вам надо отвезти его в ближайшую больницу, — сказал кто-то из них.
— Нет, я отвезу его домой, — ответил Гиль и услышал, как Ленин шепчет: «Домой, домой».
Они подняли Ленина и усадили его в машину. Он привалился к углу заднего сиденья. Один из рабочих сел рядом с ним, другой — рядом с Гилем. Машина со всей скоростью помчалась в Кремль. Гиль не снимал ногу с педали газа. Обычно у Троицких ворот он останавливался, чтобы предъявить документы, но на этот раз он только крикнул часовым: «Ленин!» — и на полной скорости въехал в Кремль. Остановился он только у самого подъезда.
Ленину помогли выбраться из машины, но он ни за что не хотел, чтобы его несли в квартиру на руках. Он был смертельно бледен и слаб. Они всё уговаривали его, чтобы он позволил им понести его на руках, но он упрямо повторял: «Я сам». Все же им удавалось поддерживать его, чтобы ему не было так трудно подниматься. Он попросил их: «Мне будет легче, если вы снимете с меня пиджак». Они осторожно стянули с него пиджак, и он остался в рубашке.
Надо было преодолеть несколько лестничных пролетов, и Гиль впоследствии вспоминал, что Ленин ни разу не застонал, хорошо владел собой и был в полном сознании. Дверь открыла прислуга, и Гиль почти внес Ленина в спальню. По рубашке стекала кровь. Гиль нашел ножницы и разрезал ворот. В этот момент в комнату вошла Мария Ильинична. Она спросила, что случилось, и Ленин с трудом пробормотал в ответ, что его слегка ранили в руку. Мария Ильинична велела Гилю вызвать врачей и подождать внизу, чтобы предупредить о случившемся Крупскую, как только она вернется.
В Ленина стреляли примерно в семь тридцать вечера, а в Кремле он был уже в самом начале девятого. Один за другим начали прибывать врачи и сразу спешили наверх. За Крупской была послана машина, и Гилю пришлось недолго ждать ее приезда. Осторожно подбирая слова, он стал рассказывать ей, что произошло во дворе завода Михельсона: в Ленина стреляла женщина, слегка его ранила… Крупской достаточно было посмотреть ему в глаза, чтобы понять, что дело обстояло гораздо серьезней.
— Вы скажите только, жив Ильич или нет? — спросила она.
— Честное слово, Владимир Ильич жив, только легко ранен, — ответил Гиль.
Крупская тут же поспешила наверх. В комнате Ленина она увидела толпу неизвестных ей людей. Все двери были открыты настежь, и на вешалке висели пальто, судя по виду не принадлежавшие никому из обычных посетителей Ленина. В коридоре стоял Свердлов. Лицо его было серым и выражало тревогу, что подтвердило самые худшие ее опасения. Она подошла к нему и беспомощно прошептала:
