Ленин неустанно твердил, что молодой Советской республике грозит смертельная опасность. Ценой потерь и позора война с Германией как будто окончилась, но Ленину казалось, что весь мир ополчился против России. В начале апреля британские и японские войска высадились во Владивостоке; Харьков был занят немцами, которые продвигались к Одессе, намереваясь захватить Крым; чехословаки наступали на Волге; в двухстах километрах от Москвы действовали отряды белогвардейцев, а в Эстонии и Финляндии стояли контрреволюционные армии, готовые идти на Петроград.
Ленин ставил себе задачей ликвидировать хаос, навести порядок, деловитость и организованность. Верный себе, он принялся разрабатывать программу «очередных задач советской власти», в которой начертал планы экономической реконструкции страны с упором на безусловную эффективность и высокую производительность труда, не указав только, каким образом это будет достигнуто. Но это в теории. На практике все решалось просто. Прежде всего к работе стали привлекать специалистов, им платили жалованье, во много раз превосходящее заработки ведущих деятелей партии. Выступая перед товарищами, Ленин называл размеры жалованья специалистов, как бы в шутку доводя их до астрономических цифр, а затем неизменно добавлял: «Все равно, это того стоит, товарищи». Щедро вознаграждая буржуазных специалистов, советская власть экспроприировала собственность у кулаков, богатых крестьян; экспроприировалось все, что только можно было экспроприировать. Трудовая дисциплина приравнивалась к дисциплине в армии. «Труд, дисциплина и порядок спасут Советскую республику», — провозгласил Троцкий. Те, кто не работал и не чтил дисциплину и порядок, подлежали суровому наказанию и всяким принудительным мерам. При царе подобное обращение с людьми неминуемо вызвало бы буйное недовольство, но теперь приходилось смиряться, объяснялось все суровой необходимостью революционного времени. Ленин проявлял особый, какой-то прокурорский интерес к всевозможным мерам взыскания; он беспрестанно строчил коротенькие записочки, которые фактически имели силу смертных приговоров, что означало переход к массовым репрессиям. В мае он писал: «Важно ввести немедленно и с наглядной быстротой закон, предусматривающий наказание за взяточничество (ложное показание, подкуп судей, тайный сговор между судом и ответчиком и т. д.) тюремным заключением сроком на десять лет с последующими десятью годами каторжных работ». Последние слова, как может показаться при изучении архивов, были дописаны позже, после некоторых раздумий.
Тогда же, в мае, он наложил запрет на все газеты, враждебные его режиму, в результате чего политическая жизнь в стране в том смысле, в каком ее надлежит понимать, сразу же прекратилась. Но окончательно изжить дух свободы еще не удалось. Где-то еще раздавались голоса рабочих, требовавших покончить с диктатурой, создать правительство народных представителей; люди желали новых выборов, восстановления демократических организаций. Лозунг «Вся власть Учредительному собранию!» все еще звучал, хотя уже не так громко. В начале мая в Саратове взбунтовались рекруты нового набора в Красную Армию. Мятеж был подавлен с неслыханной жестокостью. То тут, то там в оккупированной Советами России вспыхивали очаги волнений; каждый из них мог разгореться в пожар, способный уничтожить еще совсем неокрепшую, полугодовалую республику, не будь он вовремя потушен. Троцкому, председателю Реввоенсовета Республики, была поручена ответственная задача сломить сопротивление, погасить очаги недовольства в стране, упрочив таким образом авторитарную власть. Достойным помощником в этом ему был двадцатишестилетний студент-медик по фамилии Склянский, исполнявший обязанности его заместителя. Он успешно заменял Троцкого, когда тот уезжал из Москвы.
С наступлением лета накал борьбы принял поистине угрожающий характер. До сих пор были отдельные вспышки недовольства. Теперь же поднялось настоящее народное восстание — в древнем русском городе Ярославле. Во главе антисоветского мятежа стоял Борис Савинков, террорист, фигура легендарная. Битва шла 16 дней. В боях были задействованы тяжелая артиллерия, авиация. Мятеж в Ярославле начался в тот день, когда в Москве сотрудником ЧК был убит граф Вильгельм Мирбах, германский посол.
До сих пор неизвестно, что на самом деле послужило поводом к его убийству. На этот счет нет единого мнения. Большевики отстаивали версию, что убийство германского посланника должно было стать прелюдией к выступлению левых эсеров, не признававших мирный договор с Германией. Несколько месяцев спустя, выступая на судебном процессе, обвиняемая Мария Спиридонова призналась в том, что была причастна к организации покушения, однако ее слова звучали не слишком убедительно. Исполнителем был Яков Блюмкин, который в свои двадцать лет успел дослужиться до высокого чина в ЧК и состоял при Дзержинском. Это был рослый, крепкий детина, черноглазый, чернобородый — на вид сущий молодой еврейский боевик. В нем безошибочно угадывался надежный подручный в любом щекотливом дельце — все исполнит, как надо, комар носа не подточит.
А дело было так. 6 июля около трех часов дня Блюмкин и его сообщник Андреев, тоже сотрудник ЧК, подъехали к германскому посольству в Денежном переулке, показали охране пропуск, подписанный Дзержинским, и попросились на прием к послу якобы по срочному делу. Посол вышел к ним, но, к своему удивлению, обнаружил, что повод для посещения его был не столь значителен; он касался некоего графа Роберта Мирбаха, попавшего в плен к русским и удерживаемого в ЧК. Граф Роберт Мирбах принадлежал к австро-венгерской ветви рода Мирбахов и являлся очень дальним родственником послу, если вообще между ними существовала родственная связь. Разговор продолжался минут десять, и вдруг Блюмкин сунул руку в портфель, вытащил пистолет и несколько раз в упор выстрелил в посла и в двух его помощников, сидевших рядом с ним напротив Блюмкина за круглым столом. Ни один из выстрелов не достиг цели. Помощники посла рухнули на пол, а Мирбах попытался скрыться в соседней комнате. Блюмкин погнался за ним, стреляя на ходу. Одна из пуль попала Мирбаху в затылок, он упал. Смерть была мгновенной. Блюмкин метнул в распростертое тело посла бомбу. Раздался страшный взрыв, от которого вылетели стекла и с потолка упала люстра, разбившись на мелкие осколки. Воспользовавшись общим переполохом, Блюмкин с Андреевым бежали, выпрыгнув из окна в сад, а там перемахнули через высокую чугунную ограду. Их ожидал автомобиль с заведенным мотором, в течение многих месяцев о них не было ни слуху ни духу.
Это было на редкость странное убийство, совершенное, казалось бы, при отсутствии какого бы то ни было мотива преступления. Посол всаживал миллионы золотых рублей в большевистскую казну, только чтобы большевики вышли из войны, а всего за месяц до своей смерти написал Диего Бергену, прося его регулярно высылать минимум три миллиона рублей в месяц для поддержания «приличных» отношений с большевиками. Он не слишком доверял большевикам, считая их хамами и разбойниками, которым удается держаться у власти лишь с помощью террора. «Людей потихоньку убивают сотнями, — писал Мирбах. — Все это не так уж плохо, но нет сомнений в том, что физические меры, помогающие большевикам удерживать власть, не могут служить постоянной опорой их правления». На тот момент немцы были готовы помогать большевикам по мере всех своих возможностей — им нужен был мир на восточном фронте.
Большевики выдвинули версию, что убийство германского посла было плодом тщательно спланированного заговора левых эсеров, имевшего целью развязать войну с Германией. Распространялись всякие небылицы, будто бы левые эсеры попытались даже арестовать Дзержинского и Лациса, затеявших расследование убийства Мирбаха, но тем каким-то чудом удалось спастись. Однако доподлинно известен следующий факт: в те минуты, когда совершалось убийство, Мария Спиридонова и многие другие левые эсеры находились в Большом театре, где проходил 5-й Всероссийский съезд Советов. Вдруг, по заранее условленному сигналу, большевики тихо покинули Большой театр, здание было окружено военными, а члены фракции левых эсеров были арестованы. На следующее утро казармы, в которых были расквартированы гвардейцы, состоявшие в партии эсеров, были подвергнуты артиллерийскому обстрелу, но большинство из них спаслось, отступив к Курскому вокзалу.
