Вся группа в составе 36 самолетов сделала два налета на Монте-Кассино, обстреливая цель и сбрасывая на нее бомбы. В течение следующих двух дней этот объект подвергся усиленной бомбардировке самолетами всех типов и интенсивному артиллерийскому обстрелу. Я до сих пор не знаю, были в монастыре и прилегавших к нему зданиях немецкие войска или нет. Перед нами поставили задачу — и мы выполнили ее без всяких колебаний.
Остальную часть января мы продолжали совершать налеты на немецкие артиллерийские позиции вдоль южного фронта, сбрасывая бомбы весом 225 и 450 кг. Изредка на нас нападали отдельные истребители противника, но мы отгоняли их, не неся сколько-нибудь серьезных потерь. Однако по степени активности противника в воздухе нельзя было судить о силе его сопротивления вообще, так как, несмотря ни на какие удары с воздуха, военные действия на земле замерли на мертвой точке. Тогда была сделана попытка изменить положение. В Анцио, севернее Неаполя, был захвачен плацдарм для высадки десанта, и перед нами поставили задачу прикрывать высадку с воздуха.
Мое участие в операции было недолгим. В первые два дня, когда происходила высадка десанта, я три раза поднимался в воздух для прикрытия пехоты в районе высадки от немецких бомбардировщиков. Это было довольно трудной задачей, так как немцы обычно подходили на большой высоте и, пикируя вниз прямо через строй наших самолетов, сбрасывали бомбы и на большой скорости улетали прочь.
Несколько раз на нас нападали и «Меесершмитты-109» и «Фокке-Вульфы-190», но они не проявляли особого желания ввязываться в бой. Отбомбившись и обстреляв нашу пехоту, они сразу уходили. На больших высотах у нас патрулировали «Спитфайеры», которые благодаря своей большей скорости могли вести с немцами более успешные бои, чем мы. После первого же дня операции огонь немецких зениток усилился и нам стало сильно доставаться от них.
В начале февраля мы с Бобом Уорли отбыли первый срок пребывания на фронте и получили отпуск. Пока мы ожидали отправки, я несколько дней возил почту на самолете в район захваченного плацдарма — в Анцио.
Эту обязанность я взял на себя добровольно. На военном связном самолете С-61 я летал между штабом 5-й армии в Казерте, что около Неаполя, и Анцио. Я предложил свою помощь, так как в армии не хватало для этого пилотов. За пять дней я сделал восемь рейсов туда и обратно, возя почту в Анцио и возвращаясь оттуда с письмами, которые отправляли из Казерты на родину. Расстояние между этими пунктами по прямой составляет не более 160 км, но я летал окольным путем и поэтому расстояние увеличивалось до 240 км. Из Казерты я летел над морем, чтобы на достаточном расстоянии обойти береговые артиллерийские батареи противника, затем брал курс на северо-запад по направлению к Анцио. При этом каждый раз, приближаясь к кораблям союзных войск, я давал условный сигнал «Я свой» выстрелом ракеты определенного цвета, чтобы они не открыли по мне стрельбы.
К берегу я подходил на малой высоте, иногда под артиллерийским обстрелом, и садился на площадку у самой воды. Меня, конечно, всегда ждали. Когда самолет останавливался, я выпрыгивал из кабины и, не выключая мотора, выгружал почту прямо на песок, крича, чтобы быстрее несли обратную почту. Мне быстро приносили несколько тюков писем, я бросал их в заднюю часть кабины, тут же влезал в самолет и взлетал.
Война в Италии закончилась для меня, когда я имел на счету 96 боевых вылетов. Я не мог как следует разобраться в своих чувствах, когда летел в Алжир, а затем из Орана плыл на пароходе в Ньюпорт-Ньюс.
Сначала мне показалось так хорошо дома — вместе с Эвис, с матерью и отцом. Я с удовольствием встретился с моими друзьями и родственниками в Фермонте. После 16 месяцев пребывания в чужих краях я был рад забыть о войне. Я купил себе подержанный автомобиль, мне вернули водительские права, и после двухнедельного пребывания в Фермонте мы с Эвис укатили в Майами, где на побережье находился лагерь для отдыха летчиков, возвращающихся с фронта.
Здесь у меня наступила реакция. Я почувствовал себя бесконечно одиноким — отчасти из-за вынужденного безделья, но главным образом вследствие контраста между здешней жизнью и полной динамики жизнью последних полутора лет. В лагере отдыхали тысячи пилотов, так же как я, вернувшихся из Европы, и такая жизнь почему-то показалась мне пустой тратой времени. Живя долгое время в напряженной обстановке войны, я вдруг почувствовал явную неудовлетворенность тем образом жизни, который я вынужден был вести, возвратившись домой в Америку.
Даже наши отношения с Эвис стали натянутыми. Мне стало казаться, что эту женщину, с которой я был давно знаком и на которой женился, я почти не знаю. Радостное чувство новизны исчезло, и отношения между нами перестали быть непринужденными. У нас не было серьезных ссор, но не было и чувства взаимного понимания, и это мешало нашему счастью, подтачивало хорошие отношения, установившиеся между нами.
Из Майами я был послан в учебную истребительную часть в Венеции (штат Флорида), где мы с Эвис нашли себе квартиру. К большому моему неудовольствию, я снова должен был летать на Р-40. Мне поручили обучать вторых лейтенантов, отправлявшихся на фронт, тактике воздушного боя. Я снова летал, снова был занят работой — и жизнь стала более сносной.
Я не пропускал случая полетать на новых для меня самолетах — А-20, Р-47, А-24, А-25 и С-78. Мне не терпелось удовлетворить свое любопытство и поскорее узнать, каковы их летные качества. В основном я вел инструктаж пилотов на Р-40, но мы любили проводить учебные воздушные бои с другими самолетами из соседних учебных авиачастей. Особенное удовольствие мы получали, когда нашими «противниками» были Р-51, так как нам хотелось узнать, сможем ли мы «обставить» их. Я был буквально одержим желанием летать на Р-51. Это был красивый самолет, дьявольски привлекательный, и после нескольких «боев» с ним я влюбился, в него окончательно.
Однако в конце концов даже летать мне наскучило и меня снова потянуло на фронт. По-видимому, мне необходима была напряженная обстановка, полная волнений. Я чувствовал, что мое место не здесь, и считал, что, оставаясь в Штатах, не выполняю своего долга, что обучение вторых лейтенантов — не мое дело. Мне хотелось вернуться на фронт и сбивать самолеты противника. Это чувство настолько захватило меня, что я уже не мог больше молчать. Я заявил своему командиру эскадрильи, что с меня хватит, что я хочу снова отправиться за океан.
Несколько удивившись, он, однако, положительно отнесся к моей просьбе, и вскоре я получил приказ явиться в Таллахасси, где находился пункт распределения пополнений, посылаемых за океан. К моему величайшему неудовольствию, меня снова назначили на самолет Р-40, на котором у меня уже было несколько сот часов налета. Я решительно возражал против этого, заявив, что с меня довольно бомбежек с пикирования и штурмовок на Р-40 и я хочу теперь драться с противником на Р-51. Но моя просьба была отклонена, поскольку я никогда не летал на Р-51.
Тогда я сразу же попросил разрешить мне тренировку на Р-51. Это, очевидно, показалось разумным. Уже на следующий день меня послали на три дня в учебно-тренировочную истребительную часть под Сент- Питерсберг, где летали на Р-51. Настроение мое явно повысилось. По особому приказу я был направлен в Пайнлис, ознакомился там с самолетом и совершил на нем пять вылетов. Затем я вернулся назад в Таллахасси и стал ждать отправки за океан.
Вначале мне хотелось поехать в Великобританию и именно там начать снова воевать. Там было много самолетов Р-51. Предыдущей весной и летом немецкая авиация была очень активной и работы вполне хватало. Но теперь, в октябре, воздушная война в Европе, как мне казалось, велась очень вяло. Как я слышал, наши летчики там очень редко сбивали вражеские самолеты. Поэтому я решил, что лучше ехать на Тихий океан. Я считал, что там смогу принять более активное участие в воздушных боях, и подал просьбу направить меня на китайско-бирманско-индийский театр военных действий.
