– Громила.

– Нет, как вас зовут? – спросила мама.

Мама у Говарда была очень сильной личностью.

Но и Громила тоже был сильной личностью – на свой лад. Воздух в кухне прямо-таки заискрил от напряжения, а Говард с Фифи затаили дыхание.

– Громилой и зовите. С вас хватит, – ответил Громила, не прекращая ухмыляться.

Мама внимательно оглядела его, а затем, к изумлению Говарда, мило улыбнулась и произнесла:

– Громила, на вид вы мужчина крепкий. Вот что: у меня в машине ударная установка. Помогите Говарду внести инструменты в дом, а то вдруг они отсыреют или их украдут.

Говард изумился еще больше, когда Громила воздвигся посреди кухни и направился к двери.

– Откуда нести? – только и спросил он у Говарда.

Громила оказался таким силачом, что всего-то и понадобилось подвести его к автомобилю и отпереть багажник. Незваный гость сгреб барабаны в охапку и, погромыхивая и побрякивая, внес в переднюю, где с громким «бумс» сгрузил на пол. Затем Громила уселся на прежнее место в кухне, а Говард обнаружил, что мама расспрашивает огорченную Фифи, что же происходит. Вот чудеса: мама отнеслась к новостям куда спокойнее, чем можно было ожидать! Она всего-навсего хмуро удивилась.

– Пусть сидит, главное, чтобы вел себя тихо, – сказала мама Говарду. – Я сегодня весь день слушала школьные оркестры – кстати, ты позанимался скрипкой? – ох, голова просто раскалывается.

Говард не успел соврать про скрипку, потому что мама взглянула на Громилу и спросила:

– Кто такой Арчер?

Громила немножко подумал и ответил:

– Окучивает энергию. Газ, электричество. Еще деньги. Вас не тронет. Вы под колпаком у Торкиля.

– То есть Арчер – чиновник из Городского совета? – уточнила мама.

Такое предположение неимоверно развеселило Громилу. Он запрокинул стриженую головенку, расхохотался и звонко хлопнул себя ручищей по колену.

– Ай, класс! Я похож на чиновника?

– На чиновника вы не очень-то похожи, – отозвалась мама.

По-видимому, Громила не внушал ей ни малейшего трепета.

– Кажется, он вполне безобидный, – поделилась мама с Говардом и принялась помогать Фифи готовить ужин. – Уберите-ка ноги, – велела она Громиле.

Тот беспрекословно подтянул ноги как можно выше – так, что колени поджались к ушам, – и стал смахивать на огромного неуклюжего кузнечика. А мама занялась ужином. Похоже, она нашла на Громилу управу, сообразил Говард – и решил последовать ее примеру. Он велел Громиле отодвинуться, иначе было не залезть в ящик со столовыми приборами. Громила с ухмылкой повиновался.

– Накрывай на шестерых, Говард, – попросила мама. – Думаю, Громила тоже не откажется от печенки и бекона.

– Буду! – горячо поддержал ее Громила, втянул аромат жареного лука и ухмыльнулся еще шире.

Говард понял, что мама просто-напросто не воспринимает Громилу всерьез. Тарелки уже были расставлены, но папина машинка продолжала ожесточенно стучать наверху, и мама попросила:

– Говард, сходи позови папу и Катастрофу.

– Сайкса не дергать, пусть закончит, – заявил Громила.

Мама даже не поинтересовалась, в чем дело, а отправила Говарда с подносом к папе в кабинет. Папа оторвался от пишущей машинки, отсутствующе глянул на Говарда и сказал:

– Поставь вот сюда, на бумаги.

«Кажется, папа тоже ничуть не разволновался», – удивился Говард. А вслух произнес:

– Пап, по-моему, мама не очень понимает, что творится. Она кормит Громилу ужином! Разве чужих наемников сажают ужинать со всеми?

Папа усмехнулся.

– Нет, но, когда за твоими санями гонится волк, лучше кинуть ему мяса, – объяснил он. Шутит или всерьез? Наверно, и то и другое. – Все, не мешай мне, иначе мы никогда не избавимся от Громилы.

Измученный Говард вернулся в кухню и обнаружил, что Громила неуклюже пытается задвинуть колени под стол, а Катастрофа наотрез отказывается от такого соседства.

– Не буду с ним ужинать! – верещала она. – Он в меня ножом кидался!

– А нечего было орать, – припечатал Громила. Стол приподнялся у него на коленях, посуда поехала как с горки, Фифи подхватила тарелки и приборы. Похоже было, что Фифи замучилась не меньше Говарда.

Громила встревоженно покосился на маму и загнул ноги под стул. Теперь ему пришлось есть в неудобной позе – почти что стоя на коленях.

– Кидался! Ножом! Честное слово! – настаивала Катастрофа. – И вообще, от него воняет! – Не дождавшись никакого отклика, она объявила: – Я на вас всех обиделась. Кроме Фифи.

– На меня-то за что? – возмутился Говард.

– За то, что ты боишься Громилы, – ответила Катастрофа.

Говард, к своему удивлению, виновато переглянулся с Громилой.

– А чего, я иногда сам себя боюсь, – признался тот, осторожно орудуя ножом и вилкой.

Он изо всех сил пытался вести себя прилично и культурно и поминутно вскидывал глазки на маму и Фифи, проверяя, довольны ли они его поведением. И жевать старался с закрытым ртом – Говарду даже померещилось, будто раз или два Громила едва не поперхнулся. Однако, несмотря ни на что, он умудрялся уминать за обе щеки. Говард в жизни не видел такой гигантской порции картошки на одной тарелке и чтобы картошка исчезала так быстро. Насытившись, Громила с удовлетворенным видом пересел на прежнее место, мешая остальным проходить, и принялся ковырять в зубах ножом.

– Не хотите пока посмотреть телевизор в гостиной? – предложила Фифи, в шестой раз споткнувшись о ножищи Громилы.

Но Громила помотал головой и остался на своем посту. Он сидел и сидел. Фифи убрала со стола и ушла к себе в мансарду, а он все сидел. Мама вымыла посуду, а он все сидел. Мама отправилась спать, а Громила продолжал сидеть в кухне. «Пожалуй, и я никуда отсюда не двинусь, на всякий случай», – решил Говард. Должен же кто-то присмотреть за Громилой! Говард притащил в кухню сумку с учебниками, в которой зияла прореха, оставленная ножом Громилы, и сел готовить уроки за кухонным столом. Но он не мог сосредоточиться. При Громиле у Говарда никак не получалось половину времени придумывать и рисовать космические корабли, а именно так он и привык делать уроки. Говард ощущал, как Громила пялится на него, и краем глаза улавливал, как посверкивает нож, тот самый, что разодрал Говарду сумку. Когда папа наконец-то вернулся в кухню с четырьмя готовыми страницами, Говард вздохнул с облегчением.

Громила вскочил – тоже с явным облегчением, – выхватил у папы машинописные страницы и вперился в них маленькими кругленькими глазками. «Надо же, читать умеет», – поразился Говард.

– Придется вам довольствоваться этим, – твердо сказал папа в ответ на вопросительный взгляд Громилы. – Тут не совсем то же, что я посылал Маунтджою, но как смог, так по памяти и восстановил.

– Не копия? – подозрительно спросил Громила. – Совершенно точно не копия, – заверил его папа.

Громила кивнул, сложил страницы и упрятал за пазуху кожаной куртки.

– Снесу Арчеру. Счастливо.

С этими словами он протопал к двери, пригнулся, чтобы не стукнуться головой, и вышел вон.

Как только дверь захлопнулась, в кухню влетели мама с Катастрофой.

– Убрался? – выпалила Катастрофа.

А мама насела на папу:

– А теперь объясни, что это было.

– Ничего особенного, пустяки, – слишком уж туманно ответил папа. – Это Маунтджой так шутит.

Мама устремила на папу пристальный взгляд – прямо-таки буравила его глазами.

– Квентин, – сурово произнесла она. – Так не пойдет. Он говорил о каком-то Арчере, а вовсе не о Маунтджое. Изволь объяснить.

– Но мне нечего объяснять насчет Арчера, – сказал папа, уселся в Громилино кресло и потянулся. – Я знаю только Маунтджоя. Катастрофа, завари-ка мне чайку, – попросил он и поспешно добавил вдогонку Катастрофе, которая с готовностью ринулась к чайнику: – Залить кипятком два пакетика, и смотри мне, кроме молока, ничего в чашку не подмешивать! Чтоб никаких там горчицы и уксуса, а тем более перца!