– Двадцать четыре! Двадцать шесть! Тридцать! Тридцать два! Ой, Говард! Он исчез!

Они застыли, сгрудившись в кучку. Дома номер двадцать восемь не было. И ни малейшего зазора между двадцать шестым и тридцатым.

– Мы перепутали, нам на другую сторону улицы, – решила наконец Фифи.

Перешли на противоположную сторону Вершинной. Но она оказалась нечетной, и между двадцать седьмым и двадцать девятым номером двадцать восьмого тоже не было.

Вот тут-то Фифи наконец признала, что Катастрофа, похоже, права.

– У-у-ух, старая карга! – гневно процедила она. – Все, пошли домой, а то уже поздно.

– Да, и я вот-вот умру от голода! – жалостно воскликнула Катастрофа. – Говард, теперь ты мне веришь?

Говард горестно кивнул, а что еще было делать? Он так расстроился и чувствовал себя таким несчастным, что у него не хватало сил как следует рассердиться на Диллиан за обман. Он-то надеялся: вот-вот получится выкурить Громилу из дому и все станет как прежде, а ничегошеньки не получилось. И ко всему прочему у Говарда в животе бурчало от голода, будто он с утра не ел.

– Теперь понятно, почему мисс Поттер такая тощая, – поделился он с Фифи. – Невсамделишной едой сыт не будешь.

Фифи кивнула. Похоже, она молчала, чтобы не расплакаться.

У подножия Шотвикского холма Говард попросил у Фифи мелочи взаймы и купил Катастрофе пончик в торговом центре. Ведь Катастрофа вела себя бдительно и доблестно и заслужила награду.

Когда все трое доплелись до дома номер десять по Парковой улице, бодро держалась только Катастрофа. Говард и Фифи измучились и сникли. В кухне они обнаружили, что папа и Громила по-прежнему сидят друг против друга. Между ними высилась горка бутербродов с ореховым маслом. Оба выглядели далеко не жизнерадостно – и оба сразу же обернулись к вошедшим.

– Вместо ужина у нас теперь всегда будет полдник, – провозгласил папа. – Где вы были?

Громила кивнул на папу:

– Волнуется. Первый раз вижу, чтоб так.

При виде бутербродов Катастрофа оживилась и ринулась к столу. Но не успела она цапнуть бутерброд, как Громила поднял блюдо высоко у нее над головой. Катастрофа, конечно, оглушительно завопила, а папа, перекрикивая дочь, объявил:

– Никто не получит ни кусочка, пока не объясните мне, где вас троих носило!

– Мистер Сайкс, мистер Сайкс, это я во всем виновата! – воскликнула Фифи.

Она плюхнулась на стул, и было видно, что она вот-вот расплачется. Громила опустил блюдо с бутербродами на стол. Катастрофа прекратила вопить и накинулась на бутерброды так яростно, словно ее неделю голодом морили. Говарду удалось опередить ее и стянуть несколько штук, и хорошо, что он успел: потом бы ему уже не досталось. Фифи выпила огромную кружку чаю и рассказала, где их носило.

– С Диллиан связываться нельзя, – рассудил Громила. – Коварная баба. Улыбочки, улыбочки, а облапошит – пикнуть не успеете.

– Зато теперь мы, по крайней мере, знаем, что случилось со словами, – возразил ему папа. – Так что идите к Диллиан и заберите их у нее.

– Не могу, – ответил Громила. – Я ж говорил. Без штанов оставит. А без штанов никак.

Папа подавил вздох изнеможения.

– Вы хотите сказать, – начал он спокойно и медленно, – что все равно собираетесь стоять, то есть сидеть у меня над душой, пока я не напишу новую порцию?

Громила кивнул и ухмыльнулся до ушей.

– Все, решено, хватит! – Папа хлопнул ладонью по столу, так что пустое блюдо из-под бутербродов подпрыгнуло, и вскочил. – Ведите меня к Арчеру! Я требую встречи с ним!

Громила что-то прикинул.

– Завтра, – ответил он.

– Почему не сейчас? – зарычал папа, мгновенно утратив самообладание.

– Никак, – ответил Громила. – Банк закрыт. – Да при чем тут банк, я не понимаю?! – заревел папа. – Объясните мне, при чем тут…

В этот самый миг, морщась от шума, вошла мама. Она страшно устала. Опустилась на стул, который ей поспешно придвинула Фифи, уронила на стол ноты и вечернюю газету и закрыла глаза. Все тут же притихли и стали очень предупредительными. Папа взял газету и смирно погрузился в чтение. К изумлению Говарда, Громила на цыпочках прокрался к чайнику и приготовил маме чашку кофе, в котором она всегда нуждалась после работы. Кофе он поднес с неуклюжей, заискивающей улыбочкой. Мама, даже не открывая глаз, поняла, что Громила все еще в доме. Она сказала:

– Квентин…

– Да я знаю, знаю, – откликнулся папа. – Похоже, завтра пойду беседовать с Арчером. – Он взглянул на Громилу, ожидая подтверждения.

Громила кивнул, выхватил у папы газету и протянул через стол Говарду, ухмыляясь и тыча пальцем в заголовок на первой странице: «Вторжение молодежи в здание Городского совета».

– Тут без фамилии. Маунтджой нас не выдал, – сказал Громила Говарду. – Так и знал.

Говард не успел сообразить, нравится ему или нет, что его заодно с Громилой обозвали «молодежью», потому что папа потянулся и отобрал газету.

– Мой добрый друг Громила, все мое имущество – ваше, но только после того, как я прочту газету первым, – сказал он тихо, чтобы не побеспокоить маму. – И когда же мы отправимся повидаться с Арчером?

– Дожимайте его как следует! – приглушенно посоветовала Фифи. – Я тоже хочу сходить полюбоваться на Арчера. После сегодняшнего у меня к нему свои счеты.

– И у меня! – подала голос Катастрофа.

– И у меня, – добавил Говард. – Только, когда банк работает, мы оба в школе.

Громила не на шутку изумился.

– А большая перемена на обед? Отменили? – пораженно спросил он.

– И не надейтесь! – язвительно ответила Катастрофа. – Так что без нас вы никуда не пойдете.

– В полпервого у банка? На Главной улице? – предложил Громила.

Внезапно мама открыла глаза.

– Вы на завтра договариваетесь? Говард, не забудь, что завтра днем я приду к вам в школу инспектировать оркестр. Ты позанимался скрипкой?

Естественно, Говард начисто позабыл и о занятиях, и о завтрашней открытой репетиции. Он разозлился. Говард забывал о школьном оркестре при любой возможности: у мистера Колдуика, руководителя оркестра, был такой противный блеющий голос, что Говарду уже через десять минут репетиции хотелось завопить почище Катастрофы. А про мамино посещение он забыл неспроста: его ужасно смущало, что родная мама – инспектор, поэтому он всегда старался выкинуть это из головы. Репетиции оркестра обычно начинались сразу после большой перемены, а значит, если он, Говард, хочет повидать Арчера, придется быть в двух местах одновременно. Конечно, Говард не собирался жертвовать походом к Арчеру, но говорить об этом маме было никак нельзя. «Пойду-ка попиликаю на скрипке, и тогда мама решит, будто я во всем ее слушаюсь», – подумал Говард. А мама тем временем велела Катастрофе немедленно садиться за пианино. Катастрофа открыла рот. Громила поспешно заткнул уши.

– Да не ори ты, иди занимайся, – устало сказал сестре Говард.

Ко всеобщему изумлению, Катастрофа послушалась и потопала в гостиную к пианино – прямо золото, а не ребенок. «Вот и прекрасно, – подумал Говард, поднимаясь к себе в комнату, – не то заорал бы я сам». Поставив будильник и впихнув скрипку под подбородок, Говард ощутил острую необходимость сочинить неимоверно сложно оснащенный космический корабль, в котором было бы как можно больше ненужных, но успокаивающих штуковин. Диллиан оставила его, Говарда, в дураках, в доме было полно Громилы, и Говарда мучило предчувствие, что завтра денек тоже выдастся нелегкий.

Следующий день был пятницей. Проснувшись, Говард обнаружил, что льет дождь и дует холодный ветер, и понял: предчувствие его не обмануло. Он вышел в прихожую и сразу же услышал приглушенное погромыхивание ударных, а еще – жужжание из гостиной, где Громила смаковал чай и пялился в телевизор.

– Арчер смотрит на ва… – квакнул трескучий голос, прежде чем Громила успел выключить телевизор.