— А развод?

— С ним проще. Вы развелись этим летом. У вас на пальце до сих пор есть след от обручального кольца. Значит, летом вы успели его поносить достаточно, чтобы руки немного загорели, и лишь потом сняли. Само собой, остается возможность, что вы просто оставили его дома. Но если принять во внимание вашу манеру держаться, это кажется крайне сомнительным.

— И какая у меня манера держаться?

— Как у человека, который хочет управлять. Не обстоятельствами — иначе вы не позволили бы мне так свободно болтать о всяком разном, — самим собой. Вас выдало то, что вы отвернулись, когда я осталась нагишом, хотя вам совсем не хотелось отворачиваться, и то, как вы рассматривали комнату. Могу предположить, вы перенесли довольно тяжелую болезнь, заставившую вас почувствовать, что вы больше не властны над своей жизнью. В неудачной попытке вернуть себе контроль вы и разъехались с женой.

— Впечатляет, — сказал он. — Но как насчет третьей вещи, которую вы обо мне сказали?

— Что вы только делаете вид, будто я вас ничуть не возбуждаю? Если бы вы действительно меня не хотели, то давно сели бы на диван рядом. — Она похлопала рукой по освобожденному от швейной машинки дивану. — Ведь в комнате не так уж много мест, куда можно сесть, не правда ли?

Он не мог себе позволить рассмеяться. И развлекать себя разговорами тоже. Редко встретишь человека, напрочь лишенного комплексов, как Сири Хольм, особенно если работаешь в полиции. Человека, который обо всем говорит напрямик, да еще так метко судит о собеседнике. Удивляясь самому себе, он пошел и сел на предложенное место. Волосы у нее до сих пор оставались влажными.

— Вернемся к убийству. Вы сказали, что Ваттен ни при чем.

— Я не говорила, что он ни при чем. Я сказала: он не убийца. Вы подозреваете не того.

— И как вы это обоснуете?

— Скажите, Синсакер, вы просите меня сделать за вас вашу работу?

— Нет, но если у вас есть сведения, важные для следствия, я должен просить вас их мне предоставить.

— У меня нет никаких других сведений, кроме убежденности в том, что Йун абсолютно не в состоянии перерезать кому-нибудь горло и снять с этого кого-нибудь кожу. А выяснять все остальное я предоставляю вам.

Он понял, что больше ничего здесь не добьется, и вздохнул, признавая себя побежденным.

— Я вижу, вы очень наблюдательны. — Он решил зайти с другой стороны. — Когда вы вошли в книгохранилище и обнаружили труп, заметили ли вы что-нибудь еще?

— А что я должна была заметить?

— Например, отсутствие какой-нибудь книги.

— Этого я знать не могла, поскольку попала в хранилище впервые.

— Ах да, верно.

— Вы думаете о какой-то конкретной книге?

— Не уверен. А вы, случайно, не слышали о Йоханнесовой книге?

— Разумеется, я о ней слышала.

— А это должно разуметься?

— Если ты только что поступил на работу в Библиотеку Гуннеруса, то не можешь о ней не знать. Йоханнесова книга у книжных людей в некотором роде знаменитость. Ну а я знаю ее лучше, чем большинство библиотекарей. В высшей библиотечной школе я писала о ней работу.

— Интересно. А доводилось вам слышать, будто на книге лежит проклятие?

— Разумеется. — Посмотрев на него, она рассмеялась. — Но, Синсакер, вы ведь не думаете всерьез, что… Должна признать, вот теперь вы меня удивили.

— Нет, я не верю в проклятие и не верю, будто оно пробудилось, — решительно сказал он. — Но, мне кажется, другие могут в это верить.

— Да, так-то лучше. А то я даже испугалась. Я думаю, мы можем иметь дело с иррациональным убийцей. — Она говорила немного театральным тоном, который странно ее преображал: она словно сошла со страниц многочисленных детективных романов, которые, очевидно, прочла. — Но я также не исключаю вероятность столкновения с кое-кем похуже.

— И это?..

— Расчетливый убийца, который старательно прикидывается иррациональным.

— Мне кажется, вы читаете слишком много детективов, — указал он на книжные полки, очень аккуратно заполненные рядами романов о преступлениях.

— Читая детективы, нельзя научиться разгадывать настоящие преступления. Распутывание вымышленного дела — занятие совершенно особое. На самом деле сначала нужно распутать, что в голове у писателя.

— Интересный взгляд на вещи.

— То, как быстро читатель детектива вычисляет убийцу, целиком зависит от умения писателя хорошо его спрятать. А с точки зрения писателя, основная трудность заключается, конечно, в том, что убийца так или иначе должен присутствовать в повествовании. Чаще всего это один из нескольких подозреваемых. Не самая редкая писательская ошибка заключается в попытке сделать убийцу менее подозреваемым, чем остальные подозреваемые. Тогда разгадать загадку легко. Но иногда преступник «спрятан» очень элегантно. Агата Кристи виртуозно умеет маскировать убийц. Среди ее интриг есть множество вариантов, где убийцей оказывается ребенок, или рассказчик, или все подозреваемые сразу, или даже мнимая жертва. Существует целый ряд романов, в которых сам следователь — преступник. В некоторых из них суть интриги в том, что у следователя случился по какой-то причине провал в памяти, или амнезия, и он расследует убийство, совершенное им самим.

Пока она говорила, ее рука легла ему на колено. Синсакер почувствовал, что краснеет и больше не следит за тем, о чем она говорит. Он думал только об одном: у него был долгий-долгий день, и вот теперь молодая женщина кладет руку ему на колено, и не просто молодая женщина, а такая, которая с одного взгляда поняла, что он в разводе.

— Мне действительно пора потренироваться, — сказала Сири, — тем или иным способом. — Покинув колено, рука оказалась у него на щеке.

После первого же поцелуя Синсакер пропал. Теперь он — пропавший полицейский.

Сири Хольм потянулась. Лежа на диване, она перебирала приятные воспоминания. У нее на талии до сих пор был черный пояс. Остальные части тренировочного костюма валялись на журнальном столике возле дивана. Она поднялась, засунула большие пальцы за пояс и улыбнулась. «Черный пояс за любовные бои», — подумала она, спуская пояс на бедра и давая ему соскользнуть на пол. Затем сходила в ванную и приняла душ. Правила личной гигиены Сири Хольм соблюдала строго.

На голое тело, пренебрегая нижним бельем, натянула джинсы, разноцветную кофту и красный дождевик. Посмотрев на висящие возле кухонной двери древние часы, убедилась, что на дворе поздний вечер. И вышла из квартиры.

«О да, в этом наш дорогой полицейский прав. Я очень наблюдательна», — подумала Сири Хольм, набирая на замке код, с помощью которого Ваттен утром отпирал книгохранилище Библиотеки Гуннеруса. Свой код она уже ввела. Бронированная дверь щелкнула, теперь ее можно открывать. Зайдя внутрь, она немного постояла, глядя на закрепленную под потолком камеру видеонаблюдения. Система была отключена — это она уже проверила, заглянув в кабинет Ваттена, который почему-то оказался незаперт.

«Полиция следит за безопасностью спустя рукава. Раз преступление уже совершено, второго никто не ждет», — подумала она. Кругом витал знакомый запах. Полицейские увезли все, кроме непереносимого запаха смерти. Впрочем, он не сильно досаждает. Ведь она не собирается провести здесь много времени. Сири решительно двинулась к определенной полке и сняла небольшую книгу в кожаном переплете. Тщательно осмотрела каждую страницу. Затем обложку.

«Так я и думала», — вполголоса сказала сама себе Сири. Она убрала книгу в предусмотрительно захваченный целлофановый пакет и засунула в карман дождевика. В ту ночь Сири Хольм покинула Библиотеку Гуннеруса в 00:13. Ее приход и уход не зафиксировала ни одна из камер слежения. И поскольку в ожидании собственного электронного ключа она использовала администраторский, никто никогда не сможет отследить ее перемещения по сохранившимся логам.

Ричмонд, июнь 1996 года