— Торвальд, это уже не первый случай. Я боюсь.

— Не принимай близко к сердцу. Чтобы полностью оправиться, нужно время. Йун Ваттен давал нам показания пять лет назад. Было много трудных допросов. Мы с тобой вдвоем вели расследование. Его подозревали в убийстве жены и сына. Но трупов так и не нашли, а у Ваттена оказалось довольно надежное алиби. Дело все еще открыто, но в группе дел о пропавших без вести. До сих пор не установлено, имело ли место преступление. Но мы свою работу сделали. Черт, везет тебе, что можешь забыть такое. Ваттен, кстати, был перспективным ученым до того, как случилось несчастье. А потом у него вроде как случился нервный срыв. Пришлось отдохнуть в Эстмарке [16]. Затем он поступил хранителем в библиотеку. Когда мне сегодня сказали об этом деле, я сразу о нем подумал.

— Да уж, такого парня нелегко забыть.

— Ну, тебе виднее.

— Думаешь, он как-то связан с этим делом?

— А это ты мне должен сказать. Ты ж в гуще событий.

— Я тебе могу сказать только одно: тому, кто за этим стоит, явно не помешало бы что-нибудь посерьезнее Эстмарка в плане психиатрической помощи. Я имею в виду Бресет [17].

— Я уже понял, что нам пора ехать к тебе.

— И чем быстрее, тем лучше, — закончил Синсакер и отключил трубку.

Мону Гран он нашел на тротуаре перед главным входом.

— Я даже вообразить себе не могла такой кошмар, — сказала она угрюмо. Лицо бледное, но не похоже, чтобы ее рвало.

— А кто мог? — отозвался он, доставая пачку лакричных пастилок «Друг моряка», которые по счастливой случайности оказались у него в кармане. Он угостил Мону. Не успела она отправить конфету в рот, как у него зазвонил телефон. На дисплее высветилось смутно знакомое имя, не предвещавшее ничего хорошего. Владо Танески, ну да, так его и зовут, определенно родители были из Македонии. А сам Танески — норвежец до мозга костей, даже слишком норвежец, на взгляд Синсакера, и работал он журналистом в «Адрессеависен». «Какой черт сливает ему информацию?» — подумал Синсакер и вспомнил, что у них с Торвальдом вроде были определенные подозрения на этот счет, но никаких имен он уже назвать не мог. Он сбросил вызов, нажав на кнопку с такой силой, что на пальце остался отпечаток.

Чтобы они могли постоять в тишине, каждый со своей лакричной пастилкой.

В 1864 году в возрасте шестидесяти шести лет в Тронхейме скончался Брудер Люсхольм Кнутсон, сын торговца, ненавидевший торговлю и связавший свою жизнь с наукой, искусством и литературой. Сам он ничего выдающегося так и не создал. Большую часть своих личных писем и записей он перед смертью сжег, поэтому доподлинно не известно, обладал ли он хоть сколько-нибудь заметным литературным талантом. В тот вечер в огонь отправились и некоторые письма, полученные Кнутсоном из разных уголков страны и из-за ее пределов, в том числе множество посланий англичанина лорда Байрона, близкого друга Кнутсона. К счастью, бездетный книжный червь не сжег свои книги. Вместо этого он завещал всю свою библиотеку, а также два барельефа и три бюста работы великого датского скульптора Бертеля Торвальдсена Королевскому научному обществу Норвегии. В завещании оказалось условие, согласно которому для хранения книг и произведений искусства надлежало выделить специальную комнату, «где ввиду сохранности экспонатов табакокурение не дозволять». Это дает повод говорить о первом в Норвегии запрете на курение.

В Кнутсоновском зале, в возникшей позже Библиотеке Гуннеруса, книги хранились в шкафах красного дерева с резными пальметтами. Барельефы Торвальдсена «Ночь» и «День» висели на стенах. Здесь же находился и масляный портрет молодого Кнутсона работы Якоба Мунка. С потолка свисала хрустальная люстра. Книжное собрание впечатляло не столько количеством — всего около двух тысяч томов, — сколько качеством. Кнутсоновская коллекция обогатила библиотеку рядом первоизданий французских, немецких, датских, итальянских и английских классиков (в основном лорда Байрона), а также разными путевыми заметками. Некоторые экземпляры, переплетенные в пергамент, телячью кожу или сафьян, сегодня являются большой редкостью. После смерти Кнутсона среди его вещей была обнаружена целая выделанная шкура, которую поклонник литературы приобрел, чтобы переплетать книги.

Входя в Кнутсоновский зал для беседы с сотрудниками библиотеки, старший следователь Синсакер безуспешно пытался вспомнить, когда он в последний раз здесь был, а также где почерпнул все те бесполезные сведения о Брудере Люсхольме Кнутсоне, которые всплыли в его мозгу. Так уж обстояли дела в последнее время. Он мог воскресить в памяти самые незначительные детали из когда-то прочитанного, но оказался бессилен вспомнить важные и крупные события собственной жизни. Сейчас он не сомневался: несколько раз он бывал в этом зале вместе с женой на разных выступлениях. Это случалось в те времена, когда они еще ходили на выставки и концерты вместе. Ему помнилось ощущение единения, возникавшее, когда они потом делились впечатлениями.

Когда старший следователь вошел, сотрудники библиотеки в полном составе сидели на стульях в стиле модерн вокруг длинного стола. На полу лежали персидские ковры ручной работы. Стены украшала зеленая роспись, высокий потолок покрывала побелка. У следователя возникло странное чувство, будто он попал в вымышленный мир; вспомнилось замечание Моны Гран об Агате Кристи. «Труп в библиотеке» — подходящее название для детектива», — подумал он. Следующий эпизод: сыщик входит в помещение, где собрались все подозреваемые, — Кнутсоновский зал. Он сцепил руки за спиной, представился и медленно двинулся вдоль длинной стороны стола. Вдруг у него зазвонил телефон. Это оказалась Браттберг. Синсакер извинился и вышел в коридор. Шеф дала простое и ясное распоряжение:

— Когда приедет Йенсен, возьмешь Йуна Ваттена и привезешь в участок.

— Вас понял. — Синсакер огляделся. — Йенсен только что прибыл.

Закончив разговор, он посмотрел на Йенсена: круглое добродушное лицо, во взгляде дружелюбие, проницательность и ум. Он как раз появился в коридоре в сопровождении трех одетых в белое криминалистов.

— Вся команда сидит там. — Синсакер кивнул в сторону Кнутсоновского зала. — Тебе придется ими заняться. Самое простое, конечно, вызывать их по одному на разговор в отдельную комнату, а затем отправлять домой. С Ваттеном подожди. Сначала покажу мальчикам в белом их место работы. А когда вернусь, заберу его в участок.

Он слишком поздно заметил, что двое из криминалистов — женщины. Они посмотрели на него с неодобрением, как на чудаковатого старика. Третьим был Гронстад. Старый верный пес, отличная ищейка. Гронстад криво ухмыльнулся.

— Long time no see [18], — сказал он по-английски.

— Рад тебя видеть, — искренне поздоровался Синсакер. Гронстад был трёндером [19]в хорошем смысле слова — жизнерадостным, раскованным, основательным — и лучшим в стране криминалистом.

— Так шеф хочет видеть Ваттена в участке? — спросил Йенсен. — Он у нас уже бывал.

— Что ж, это поможет освежить память. И мне, и ему, — заметил Синсакер.

Оставив следопытов трудиться в книгохранилище и проводив туда же судебного медика, приехавшего прямо с лекции в университетской больнице, Синсакер вернулся в Кнутсоновский зал. Библиотекари по-прежнему сидели в ряд, вытянувшись по струнке. Когда он входил, только Хорнеман был на ногах. Синсакер спросил, начал ли Йенсен опрашивать сотрудников, и получил утвердительный ответ. После этого Синсакер заверил собравшихся, что эта процедура не затянется на весь день: они просто хотят составить представление о произошедшем в библиотеке в выходные и сегодня утром, а потом все смогут разойтись по домам и заняться своими делами. «Да, мы понимаем, для кого-то этот разговор будет тяжелой обязанностью, но поскольку долг полиции — выяснить, кто совершил преступление, нам важно ваше содействие». Его краткая речь была встречена одобрительным бормотанием, из чего он сделал вывод, что Йенсен, очевидно, уже многое из этого им сказал. Затем он прямо обратился к Йуну Ваттену, который сидел ближе всех к двери.