Таким образом, по крайней мере для Западной Европы, 98 % рождений и 99,5 % успешных родов были законными. Учет внебрачности от этого не становится менее ценным для понимания ситуации. В деревнях мы наблюдаем признаки напряженности между более респектабельной сексуальной моралью равнин и вседозволенностью, характерной для лесных краев. Моральные меры, которые применялись против незамужних матерей, были при этом тоже минимальными. Все это содействует большей искренности источников, а стало быть, выявлению очевидного отклонения. Следовательно, мы оказываемся, в сущности, перед лицом двух различных типов внебрачных рождений. Первый был результатом добрачных вольностей, в целом устаревших, между мальчиками и девочками одной возрастной группы. Он доминировал на равнине. Против подобных вольностей церкви вели в XVII веке победоносную борьбу. К этому роду греха было мало снисхождения. В лесистых краях, напротив, преобладал другой тип внебрачных отношений, более значительный и более неискоренимый, — узурпированные права хозяев на служанок. Этот грех пользовался большим снисхождением. Что касается времени, предположительно наблюдается снижение в течение XVII века с подъемом в конце XVIII века. Мы видим, таким образом, что вырисовывается один из аспектов теории, которая кажется нам объясняющей продвижение французского мальтузианства. Французская католическая реформация (она достигает апогея своего воздействия на элиту к 1630 году, на массу — посредством нового клира, прошедшего реформированные семинарии, — начинаяс 1680 года и вплоть до 1720–1730 годов) в ригористской атмосфере арнальдианской моральной теологии привела к лучшему контролю над libido. Классическая Европа устанавливает ригористское отступление между поздним Средневековьем и Ренессансом, с одной стороны, и 2-й пол. XVIII века, с другой, не только на уровне элит, но и, что гораздо значительнее, на уровне масс. Когда духовный прилив спадает, опыт контролирования чувств продолжает существовать.
От католической реформации остается практический аскетизм. Ему предстоит трудная жизнь. Католическая реформация, как и реформация пуританская, искалечила, кроме всего прочего, часть фаллических экзальтаций традиционной культуры. Несмотря на то что в XVIII веке произойдет глубокая модификация мотиваций — жертвование радостью жизни, данное взамен иллюзорной материальной выгоды, — эти новые мотивации найдут опору в аскезе. Крайнее ограничение сексуальной сферы отразится на даре жизни. Сам по себе дар жизни оказывается скомпрометирован неотъемлемым удовольствием от акта зачатия. Исключительная сексуальная аскеза будет способствовать достижению традиционных мотиваций, полностью предоставляя новым мотивациям средство. Мальтузианство coitus interruptus,[73] таким образом, является следствием аскетических перегибов секуляризованных реформ церкви.
Вступление в брачные отношения было всеобщим, но поздним. Женское безбрачие в низших классах являлось исключением в отличие от того, что происходит на вершине иерархии. Женское монашество практически было запретным для простолюдинов. Причина — материальные трудности и слабое влечение. Не многие из старых дев, тех же вдов до 30 лет, легко находят сбыт. Женская сверхсмертность, связанная с опасностями первых родов, имеющих иногда необратимые последствия, в самом начале взросления, маскулинность рождаемости ведут к углублению легкого дефицита женского населения между 25 и 30 годами.
Рождаемость в семьях классической Европы, мало или вообще не мальтузианская, зависит, очевидно, от брачного возраста женщин, от окончания фертильного периода, от дородовых и межродовых интервалов и, наконец, от продолжительности брака. Эта плодовитость меньше, чем предполагалось, меньше, чем для господствующих. Коэффициент брак/рождаемость легко падает с конца XVII до конца XVIII века во Франции с 5 до 4 и даже ниже. Но гораздо более серьезное соотношение, высчитанное на примере полных, вновь восстановленных семей, дает для Средней Франции, с 1680 по 1750 год, показатель чуть ниже шести единиц. Показатель чуть выше шести означает, что население быстро растет, чуть ниже пяти — стагнирует и даже сокращается. В XVIII веке в число устойчиво растущих входят Германия, Англия, средиземноморская Испания, часть юга Франции. Шестнадцатый век был во Франции более фертильным, чем семнадцатый. Стагнация имела место между Соммой и Луарой в период эгоистичного правления Людовика XIV, в Нормандии — после 1750 года. Рождаемость в крестьянских семьях классической Европы не была постоянной величиной. Но колебания ее незначительны. Выше всего рождаемость господствующих классов или рождаемость пионерских окраин заморской Европы в процессе бурного роста планетарного масштаба: Жаком Анрипеном был установлен показатель 8,39 ребенка на полную семью по исследованной выборке канадского населения в начале XVIII века. Ниже всего показатель в некоторых секторах Франции между Луарой и Соммой, в Нормандии, в Кастилии или в Нидерландах. Обычный и средний показатели — несколько ниже шести в течение полутора веков.
Даже при слабой амплитуде колебания рождаемости не столь очевидно, но глубже, чем колебания смертности, обусловлены глубинными чаяниями населения классической Европы. Но их труднее уловить. Вот почему до сих пор мало кто рисковал вдаваться в эти материи. И очень напрасно.
Из четырех секторов, определяющих рождаемость по демографической модели классической Европы, один — по крайней мере, современные исследования начинают его рассматривать — является переменной величиной удивительной пластичности. Предел брачной рождаемости в наших восстановленных семьях приходится на возраст чуть более сорока лет.
Роды после сорока лет (возраст матери) являются, как это ни парадоксально, более редкими среди того населения, которое несколько опрометчиво считается совершенно не мальтузианским, чем среди нашего европейского населения середины XX века, напротив твердо придерживающегося контрацептивной практики: «.Из 152 женщин Онёя, принадлежащих к полным семьям, более 85 % стали матерями последний раз в возрасте между 37 и 46 годами; модальный возраст совпадает со средним возрастом — 41 год», — пишет Пьер Губер. Сотни произведенных реконструкций за десять лет подтверждают эту закономерность.
16. Рождаемость
Проблема рождаемости относится к числу крупных проблем. Рождения брачные, рождения внебрачные. Вот крупный городок Троарн (по Мишелю Буве) с его относительно твердыми коэффициентами. Троарн занимает срединную позицию между крепкими коэффициентами городов и портов и более слабыми коэффициентами деревень. При этом нужно учитывать добрачные зачатия и внебрачные рождения. Можно будет отметить спад внебрачности в конце XVII и начале XVIII века и ее быстрый подъем с 1750 года. Главная проблема — очевидно, проблема интервалов.
По дородовым интервалам (график 4) — интервалам между свадьбой и первыми родами — сравниваются Портан-Бессен и Троарн (по Пьеру Гуйе и Мишелю Буве). В ненормально коротких интервалах мы опять встречаемся с проблемой добрачного зачатия. В приморском Порт-ан-Бессене урегулирование ситуации происходит с большим запозданием: максимальная частота после 5–6 месяцев беременности, при максимальной частоте на третьем месяце в Троарне. В обоих случаях модальный интервал приходится на десятый месяц. Сверх того, две кривые снижаются сходным образом, только троарнская средняя несколько меньше, чем в Порт-ан-Бессене. И наконец, ключевой интервал — межродовой, график 3. Средний показатель превышает два года. Три моды в Троарне: 17, 20 и 24 месяца. График ЗВ (интервал после смерти) ясно доказывает a contrario влияние лактации. Межродовой интервал после смерти младенца короче, чем после нормальных родов. Он медленно возрастает в соответствии с рангом и положением семьи, график ЗС. Что согласуется с физиологией воспроизводства.
